Слуга Люцифера - Ольга Крючкова

Кристалл отразил фуру и развороченную «девятку», рядом стояла машина ДПС и скорая помощь. Врачи склонялись над женщиной, она была окровавлена. Один из врачей махнул рукой, показывая, мол, бесполезно – мертва. Женщину накрыли белой простынёй.

Полина увидела, как поодаль врачи перевязывают голову Сергею, кладут его на носилки и увозят, с включённой сиреной.

– А женщина?.. – растерялась она. – Почему её не увезли? И вообще, не понимаю, что ты показал мне? – Полина взвизгнула, догадываясь об истинном смысле увиденного в кристалле.

– Дорогая моя, женщине скорая помощь не нужна. За ней пришлют труповозку, – Асмодей рассмеялся. – Жемчужное ожерелье верно мне служит! И наказывает тех, кто идёт против меня.

– Ах ты, гад! – Полина попыталась ударить Асмодея, но рука растворилась в нём.

Она с недоумением смотрела на свою руку.

– Что это? Что со мной? – разрыдалась она, но не почувствовала слёз.

– Ты умерла и только что, я показал твою смерть. Идём, теперь ты полностью моя – твоя душа принадлежит мне. Тебе предстоит провести вечность в Creazione, служа верно и преданно.

– А Сергей? Он же ни в чём не виноват! – взмолилась Полина.

– Он сейчас там, где желал бы быть более всего. Идём, пора, – он протянул руку Полине и их поглотил красный свет.

Надежда Павловна сидела около кровати Сергея. Вот уже второй день он лежал без сознания, не смотря на утверждение врачей, что у него – сотрясение мозга, небольшая гимотома и множественные порезы стеклом. Словом, ничего страшного, но человек без сознания вторые сутки. Отчего – медицине не ведомо, ведь давление и пульс в норме.

…Сергей очнулся. Он с удивлением обнаружил, что спал в копне сена недалеко от живописной дороги, извивающейся по полю и уходящей далее в лес. Из обрывков воспоминаний посещало лишь одно – машина, удар, а потом темнота.

Он встал, осмотрелся – кругом царили покой и гармония: пели птички, росли цветочки, неподалёку крестьяне обрабатывали землю. Сергей присмотрелся: крестьяне пахали землю плугом. Он удивился:

– Первый раз вижу, что в Подмосковье ещё сохранился такой примитивный способ обработки земли.

Затем его взор упал на обувь, в которую были облачены его ноги: он с удивлением рассматривал пулены, остроносые башмаки из красной кожи.

– Странные ботинки. Откуда такие взялись? И вообще, где я и где мои костыли?

Он осмотрелся, нигде не обнаружив костылей. Затем он хлопнул себя по карману, пытаясь извлечь по привычке сигареты и закурить. Ни кармана, ни сигарет на привычном месте не оказалось. При более внимательном рассмотрении одежды, Сергей увидел, что одет в пиджак какого-то странного кроя, более напоминающий средневековый камзол, а вместо любимых вытертых джинсов на нём нечто вроде панталон, длиной по колено.

– Что за шутки: пока я спал меня обворовали и подсунули старое барахло? Тогда зачем одели, могли бы просто бросить рядом?

Он машинально сел на землю и тут же вскочил, поражённый открытием:

– Я могу двигаться без костылей!

Сергей подпрыгнул несколько раз и начал неприлично задирать ноги. Крестьяне, работавшие вдалеке, оторвались от своей работы и начали смеяться, указывая на него пальцами. Один из них взял плетёную бутыль и направился к Сергею.

Подойдя, он поклонился:

– Выпей молока cantante[63] и спой нам. Заплатить мы не сможем, но накормим вдоволь.

Сергей оторопел: перед ним стоял бородатый смуглый чернобородый крестьянин, одетый в домотканую рубашку и такие же штаны. Что-то подсказывало: он явно не в московской области.

Сергей взял предложенную бутыль и глотнул живительной жидкости: молоко было великолепным, в Москве в пакетах такое не купишь. Он не мог понять, отчего бородач назвал его cantante.

– Скажи, добрый человек, отчего ты так меня назвал?

– А как же, сиор. По вашему ремеслу и назвал. Вот, – он вытащил из сена мандолину, – сыграйте нам.

Сергей взял в руки инструмент, поражаясь, как это ловко он его держит: впрочем, та же гитара, только пузатая. В молодости Сергей любил побренчать в компаниях, да и голос у него был приличный. «А у меня эти… Как их… Онейроид с делирием! Что ж, раз всё происходящее – видение, значит, можно что годно! Можно и сыграть и, пожалуй, спеть».

– Перед тем как я начну петь, скажи мне, как называется это прекрасное место, – Сергей сделал театральный жест рукой, обводя окрестности.

Бородач усмехнулся.

– Только cantante мог назвать поле прекрасным. Мы недалеко от Перуджа, в Санта-ди-Предо.

Кортеж из пятидесяти повозок и двух карет, охраняемых отрядом guardias, двигался по направлению к Перуджа. Лукреция сидела около окна, созерцая окрестности: перед её взором расстилались лишь скучные поля с крестьянами. Вот уже неделю её кортеж, груженный приданным, следовал в Феррару. Лукреция миновала Непи, Сполетто, Камерино и, вот теперь – впереди её ожидала Перуджа.

Недалеко от дороги она заметила группу крестьян, сгрудившихся вокруг cantante. Он исполнял прекрасную песню. Лукреции понравилась его пение, она высунула златокудрую головку из окошка кареты и приказала остановиться.

– Что угодно сиятельной госпоже? – к карете подбежал паж, готовый к любому поручению.

– Позови мне, вон того cantante! – пожелала она.

Крестьяне, завидевшие, что к ним направляется паж, склонились в поклоне.

– Моя госпожа, желает поговорить с cantante. Прошу вас следовать за мной.

Сергей растерялся, но быстро взял себя в руки: все равно видения, – подумаешь госпожа! Видали мы таких!

Он решительно направился к карете с гербом быка. Неожиданно его осенило – герб Борджиа! Из окошка появилась прекрасная головка, увенчанная шёлковым тюрбаном, усыпанным жемчугом, и изрекала:

– Назови мне своё имя, cantante.

Сергей откашлялся:

– Сержио, несравненная госпожа! – он поклонился.

– Куда ты следуешь, Сержио?

– Я – странник. Иду, куда глаза глядят.

– Что ж, странник. Я желаю, чтобы ты отправился в Феррару с моим кортежем, дабы услаждать меня и компаньонок дивным пением.

– Почту за честь, прекрасная госпожа! – с готовностью отозвался Сержио.

– Переоденьте cantante, я жду его, – приказала Лукреция.

Вскоре Сержио в синем бархатном камзоле и панталонах, расшитых тесьмой сидел в карете рядом с компаньонками Лукреции и, аккомпанируя на мандолине, пел мелодичную песню, прославляющую красоту женщин, силу любви и цветение вишни.

На горизонте появился Перуджа. Лукреция при помощи камеристок пересела на белую ослицу, как и положено невинной невесте накрыла голову белым ажурным покрывалом, после этого кортеж снова тронулся.

Сержио так и остался в карете мадонны с её камеристками, проявляющими к нему живой интерес. Сantante, как зрелый мужчина, опытный в любовных делах, прекрасно понимал, чем вызван интерес прелестных юных особ. Трико обтягивало стройные ноги Сержио, выгодно подчёркивая его прекрасно развитую физиологию. Камеристки пребывали в отличном расположении духа, постоянно перешептывались и посмеивались. На самом деле они сговаривались: кто первой посетит cantante в предстоящую ночь.