Поль Верлен - Пьер Птифис

Тяжелая дверь камеры захлопнулась за ним. Больше семисот дней одиночества и позора — вот чем обернулось для него опасное знакомство с волшебником, который хотел сделать из него «сына Солнца»!

По правде говоря, он и не рассчитывал на успех апелляции, и, вполне возможно, был рад хотя бы тому, что срок не был увеличен. В его письме к Лепеллетье, написанном в конце августа, уже после суда, нет никаких следов нового приступа отчаяния. Наоборот, все ему теперь видится в ясном свете. В тюрьму его привело глупое упрямство Матильды, причем виновата в нем не она, а ее родители.

«Я бы все ей простил, — пишет он, — и сделал бы ее жизнь счастливой, если бы она открыла наконец глаза и поняла всю чудовищность своего поведения по отношению ко мне и к моей матери». Он искренен в этом письме: это его бросили, это его наказали, а виновата во всем она и папаша Моте вместе с ней. В ожидании ее раскаяния Полю доставляет удовольствие мысль о том, чтобы в обмен на ту розу, что он некогда получил от нее в залог любви, послать ей другую, печально темного, как его сердце, цвета, «почти цветок вдов», — мысль, родившаяся во время прогулок по двору тюрьмы.

Ну что ж, жребий брошен. Верлен понимает, что теперь он будет отрезан от мира, здесь или в другой тюрьме, неважно — известно, что вскоре его переведут из Брюсселя в Моне[314], где он будет отбывать срок в камере-одиночке, что позволит значительно сократить срок лишения свободы.

Но если судьи отняли у него свободу, они тем не менее дали ему время для работы, и это время он собирается использовать. Что ж, нет худа без добра — это происшествие позволило ему упрочить свое положение в литературе и сделало его в результате испытаний более известным как поэта и более сильным как человека.

Итак, во-первых, нужно выпустить в свет то, что уже готово — опубликовать «Романсы без слов». Однако неудачи преследуют его одна за другой. После падения правительства Тьера в мае 1873 года журнал Лепеллетье, «Пёпль суверен», был временно запрещен из-за статьи Эдуарда Локруа, которая была плохо принята в правящих кругах. Журнал тем не менее продолжал выходить, но полуподпольно и под другим названием, «Всеобщие выборы», так не мог бы в таком случае Лепеллетье напечатать сборник в типографии журнала, которую перевели в Санс?[315] На всякий случай Верлен отправляет ему в июле список журналов, по которым нужно разослать книгу для рецензий. Пусть Лепеллетье честно ответит, можно ли на него рассчитывать. Если нет, пусть вернет рукопись.

Во-вторых, надо начинать новый сборник. Название напрашивается само собой: «В камере»[316]. Его содержание составляют большие произведения на тему ада и дьявольщины, фантазии, воспоминания, тюремные впечатления.

Кроме того, по возвращении из тюрьмы надо будет где-то работать, а поскольку он собирается вернуться в Лондон, приходится «отчаянно зубрить английский».

В начале сентября 1873 года мать Верлена уезжает из Брюсселя в Париж и увозит с собой его личные вещи и бумаги (в частности, стихи Рембо, которые тот переписал для него в Брюсселе в прошлом году).

И больше ни визитов, ни новостей. «Я страшно скучаю, — признается он Лепеллетье в письме от 28 сентября, — да и здоровье хромает. Время от времени мучаюсь страшными головными болями и становлюсь как никогда нервным».

Однако, чем больше он страдает, тем больше работает. В голове тысяча проектов, по большей части для театра. Его пьесы будут поставлены в Лондонском королевском театре во время гастролей французской труппы. В ожидании постановки он добросовестно работает над сборником, пишет «Мой альманах на 1874 год», «Скряга», «Калейдоскоп», «Сердце расцветает» и т. д. Во всех этих трогательных, полных ностальгии стихотворениях он тщательно следит за формой.

«Суммарное число строк, — пишут Саффре и А. Буйан де Лакот, — написанных Верленом в Пти Карм, превышает восемьсот пятьдесят, что почти в два раза больше, чем в „Романсах без слов“, над которыми он работал в течение полутора лет»[317].

В Монс его перевели 25 октября 1873 года. Был ли Рембо, вернувшийся после суда в Рош, предупрежден о неминуемом переезде? Это вполне возможно, так как накануне он приехал в Брюссель, о чем сообщает следующая запись в полицейском архиве, найденная де Граафом:

«Рембо, Артюр, 19 лет, родился в Шарлевиле (Франция). Профессия: литератор. Местожительство: улица Брассер, дом 1. Смена местожительства: 24 октября внезапно уехал»[318].

Улица Брассер, дом 1 — адрес гостиницы «Виль де Куртре».

Предполагают, что Рембо приходил в тюремную приемную, чтобы подарить Верлену экземпляр произведения, которое он начал в апреле и окончательное название которому дал только в августе — «Одно лето в аду». Да, более подходящий момент подарить другу книгу с таким названием было бы трудно подобрать!

Верлен нигде не подтвердил, что получил книгу именно тогда, но хранил подаренный экземпляр всю жизнь и завещал драгоценную брошюрку с лаконичным посвящением «П. Верлену — А. Рембо» своему сыну.

На этот жест Рембо, который, казалось бы, не представлял собой ничего особенного, последовала ответная любезность: Верлен послал ему значительное число стихотворений, написанных им в тюрьме, в частности, «Crimen amoris»[319]. Да, ему, соратнику и брату Рембо, посылает в ответ Верлен свои не менее адские стихотворения.

Немного позже, в конце октября, Рембо приезжает в Париж, чтобы показать свету свое детище. Но хотя в газетах о брюссельском деле не было ни слова, к моменту возвращения Рембо в Париж в Латинском квартале только и говорили, что о заключении Верлена и «сопутствующих обстоятельствах». Мало кто осмеливался защищать «убийцу Кариа». По общему мнению, несмотря на ранение, не Рембо был настоящей жертвой, а скорее Верлен, которого искренне жалели все его друзья. Возможно, поэтому молодой арденнец и столкнулся в Париже с такой холодностью и враждебностью. Из молодых поэтов приветливо встретил его только провансалец Жермен Нуво, друг Рауля Жинеста и Мориса Бушора — они встретились в кафе Табуре площади Одеон и решили отправиться в Лондон в самом начале весны будущего 1874 года. А затем Рембо, которому нечего было больше делать в Париже, изгнав из своей души (на время) демона литературы, возвращается в Рош, где сжигает остававшиеся у него авторские экземпляры «Одного лета в аду» (остаток тиража, который так и не был оплачен, найдется много позже, в 1901 году, на складе издательства Поота), а также все свои черновики и наброски.