Семена огня - Владимир Свержин

Благородная Дама Ойген улыбнулась. Гизелла благосклонно взглянула на своего верного защитника, порой несносного, но, видно, посланного самим провидением.

И в этот миг, обогнув Сергея, Пипин Геристальский в три шага пересек залитую солнцем поляну и очутился перед Дагобертом…

Глава 21

Даже свет разума порождает тень.

Белокрылые легкие мотыльки порхали над маленькими голубыми цветами, спрятанными в праздничной зелени травы. Дагоберт поймал их взглядом, и они, уловив направляющую волю, стали кружить, то поднимаясь, то вновь опускаясь, повинуясь в своем танце прихоти юного принца. Тот стоял, прислонившись спиной к толстенному могучему дереву, и даже через одежду чувствовал, как от упрятанных в землю корней по тайным жилам древесного ствола поднимается вверх ко всякому желудю, ко всякому листочку живительная сила. Дагоберт чувствовал, как легко ему будет впитать в себя эту энергию, точно губка, без остатка высушить дерево в единый миг.

Но он вовсе не хотел этого. Странно, зачем вообще дана ему такая способность. Листва над головой так весело шумела, подставляя крону животворному ветру. Полуденное солнце пробивалось сквозь подвижную мешанину листьев, отбрасывая забавные качающиеся тени, в которых так интересно было узнавать то лошадь, то человека, то странное чудовище, которому и названия-то нет.

И все же эту способность он в себе чувствовал. Как помнил Дагоберт, едва ли не у всякой драконьей пещеры можно было без труда найти иссушенные, будто выпитые одним глотком деревья. Часто по этой примете и находили укромные жилища огненных первосуществ жадные до золота ловчие.

Если бы Дагоберта сейчас кто-нибудь спросил, откуда он это знает, отрок не нашелся бы, что ответить. Он знал это, как и многое другое. Знал всегда, наверное, с самого рождения, а может, и раньше. Никто никогда не рассказывал ему о врожденных способностях — дарах иной природы. Во всяком случае тот, кто был ближе всего ему по духу, кого все свои годы он величал отцом, не вымолвил об этом ни слова. Будто ждал, когда сын дойдет до всего сам. Но он всегда радовался его успехам и не удивлялся, когда в ответ на вопрос матери: «Откуда ты это узнал?», сын простодушно отвечал: «Вспомнил».

Сейчас ему предстояло отдать последний долг земному отцу — разыскать его тело и похоронить в одной из драконьих пещер согласно древнему обряду. Причем сделать это быстро, покуда не пошли толки и, главное, не минул срок.

Обычного человека от обладателя голубой драконьей крови, пока он жив, не всегда отличишь, а вот после смерти — очень даже легко. Драконья плоть не гниет, ее даже бальзамировать не надо. Она просто ссыхается и становится крепче железного дерева. И как человеческая плоть уходит «прах к праху», так эта — лишь «огонь к огню». Но если вовремя не совершить завещанный предками обряд возвращения к Изначальному Пламени… Об этом не хотелось даже и думать!

Дагоберт глядел на мотыльков, и те порхали над лепестками незабудок, как человеческая мысль над полями памяти, выискивая крупицы знаний.

Дагоберт помнил все, с первого мига, с первого крика. Помнил каждый свой шаг, и это странное чувство делало его взрослее. Более того, он помнил много иных жизней. По его желанию память словно перетекала из нынешнего бытия в прошлое, а из него в предыдущее… Он мог вспомнить себя драконом и сто, и двести, и тысячу лет назад. Порою, он уходил так глубоко, что перед ним вставали то Рим Цезарей, венец которых ему было суждено принять, то убогое селение на берегу Тибра на Капитолийском холме, основанное беглецами из далекой сожженной Трои, то саму Трою в зените ее славы и могущества.

Дальше он пока не забирался, но что-то было раньше, гораздо раньше… Теперь срок пришел, скоро ему должно исполниться тринадцать — срок возмужания. С этого дня он станет полновластным законным правителем, истинным мужчиной драконьей крови, и, как старший в роду, обязан провести обряд, предать воскрешающему пламени тело Дагоберта Старшего.

Однако где искать его? В тот миг, когда израненный сокольничий земного отца вбежал в их шатер, чтобы упредить о коварстве Пипина, о том, что слуги майордома вот-вот будут в шатрах, разбитых охотой кесаря на опушке леса, задавать вопросы было некогда. Да и кого было спрашивать? Гонец испустил дух, едва успев передать страшную весть.

Он призвал к себе истинного отца.

— Что мне делать? Ты знаешь мои сокровенные мысли. Как поступить?

— Как подобает. Ты драконьего рода, сын. И поэтому всегда должен поступать, как подобает. У тебя нет выбора.

— Но я же не знаю, где искать того, кого звал отцом.

— Жизнь подобна лабиринту драконьей пещеры. Если стоять, глядя в стену, и бубнить, что в ней нет прохода, можешь не сомневаться — прохода тебе не найти. Главное, знать, что путь есть, и значит, кому-кому, а тебе по силам найти его. Верь в себя, как я в тебя верю.

— А гарпия? Что делать с ней, как бороться?

— Пока ты еще, увы, слишком юн и слаб, чтобы противостоять ей. Даже мне это будет непросто: она — каменный вихрь, оживленный злой волей. Но сейчас, после боя с отрядом Тибальда, какое-то время ей будет не до нас. Ни топоры, ни мечи, ни стрелы ловчих не способны поразить тело гарпии, но в человеческом облике Брунгильда, должно быть, чувствует себя так, будто ее хорошенько отходили молотильным цепом. Однако это продлится недолго. Как я уже сказал, природа гарпии — вихрь, и ранить ее — все равно, что ранить ураганный ветер, несущий огромные камни, точно пыль. Но пока, сын, используй подаренное тебе случаем время.

Шорох, донесшийся из лесу, привлек внимание принца. Шум был негромкий, чуть слышный, но чувства дракона куда более совершенны, нежели человеческие.

Дагоберт поднял глаза. Их давешний спаситель вышел на поляну и приветствовал его матушку и свою госпожу. Впрочем, госпожу ли? Отрок чувствовал — этот странный, постоянно насмешничающий мужчина, строящий из себя шута, совсем не так прост, как хочет казаться, и все его спутники, несмотря на высокое происхождение, заметно робеют перед ним. Он не сводил глаз с вышагивающего по поляне балагура, когда из-за его спины вдруг выскочил майордом и внезапно, точно атакующий волк, бросился к принцу.

Всего три шага, и он был совсем рядом — лишь протяни руку… Дагоберт замер, и движения людей вдруг стали медленными и какими-то вязкими Он будто кожей ощутил, как бросается вслед Пипину тот самый долговязый, с носом в виде латинской буквы S; как хватается за меч Нурсийский герцог, а силач Фрейднур наваливается сэру Жанту на спину, не давая обнажить смертоносное оружие; как в руке менестреля, изящного и улыбчивого дамского угодника, вдруг зеркальной гладью взблескивает отточенный нож… Дагоберт прекрасно видел каждое движение в малейших подробностях. Но, что поразительно — сам будто окаменел и не мог двинуться с места.