Интернет как иллюзия. Обратная сторона сети - Евгений Морозов

Приверженцы “слабой” программы (большинство их – самопровозглашенные поклонники либерализма и международных организаций) попадают в ловушку, которую сами и устроили: большинство неэкспертов (по крайней мере, если судить по иррациональному восторженному приему этими людьми иранской твиттер-революции) толкуют термин “свобода интернета” в его “сильном” значении, то есть предполагают гораздо более агрессивное применение интернета для низвержения авторитарных правительств. Когда слышишь о свободе интернета, первое, что приходит на память, – умирающая Неда Ага-Солтан, окруженная молодыми иранцами с мобильными телефонами, а не женевский конференц-зал Международного союза электросвязи, где спорят о будущем управления интернетом. Проблема в том, что агрессивное толкование свободы интернета, привязанное (все на это указывает) к способности либералов защищать свободное обращение информации в интернете, а также содействовать расширению свободы и без интернета (более традиционными, “офлайновыми” методами), может быть серьезно дискредитировано.

То обстоятельство, что свобода интернета бывает двух видов, ускользнуло от внимания многих американских обозревателей, занимающихся СМИ. Они считают, что у политиков на этот счет – редкий случай! – нет разногласий. Репортера “Ньюсуик” Баррета Шеридана конференция “кибердиссидентов” в Далласе удивила тем, что “не многие идеи сближают бывшего президента Джорджа У. Буша и его преемника Барака Обаму, но одной из общих тем для разговора, бесспорно, может стать свобода интернета и способность техники провоцировать демократические революции”. Неясно, для чего Обама вообще ввязался в эту беседу: во внешней политике он сделал все для развенчания мифа, будто намеревается продолжать “инициировать демократические революции”. Двусмысленность понятия “свобода интернета”, однако, может дискредитировать все шаги, предпринятые им для того, чтобы представить свой внешнеполитический курс как противоположный курсу Буша.

В тот день, когда Хиллари Клинтон произнесла судьбоносную для интернета речь, Джеймс Глассман и Майкл Доран (воинственно настроенный бывший коллега Глассмана из администрации Буша) опубликовали в “Уолл-стрит джорнал” колонку о том, как они приспособили бы интернет к нуждам американской политики в отношении Ирана. Глассман и Доран призвали правительство США использовать технику для моральной и образовательной поддержки, расширять коммуникации в Иране и между Ираном и остальным миром, а также опровергать иранскую пропаганду. Это яркий пример “сильного” подхода, и, скорее всего, некоторые круги американского внешнеполитического истеблишмента будут настойчиво его применять.

Марк Линч, известный специалист по ближневосточной политике, скоро указал на то, с какой легкостью можно извратить смысл речи Клинтон, в которой речь шла в основном о защите свободы слова в Сети. Линч написал в блоге журнала “Форин полиси”, что для “ястребов” вроде Глассмана и Дорана “свобода интернета, которую Клинтон представила абстрактным всеобщим благом, несомненно является орудием, которое должно быть обращено против иранского режима… Многие в мире, вероятно, решили, что у Клинтон на уме то же, что у Глассмана и Дорана, хотя она этого не говорит”.

Заметим, что Клинтон не особенно ясно выразилась о том, почему следует защищать свободу интернета. С одной стороны, она признала, что Америка придерживается “слабой” программы, заявив, что “мы ратуем за единый интернет, где все без исключения имеют равный доступ к знаниям и идеям”. Но госсекретарь также дала понять, что причины столь широкого понимания свободы интернета вполне прагматические: “Интернет может помочь человечеству оттеснить тех, кто распространяет насилие, преступность, экстремизм. В Иране, Молдове и других странах онлайновая организация стала критически важным средством содействия распространению демократии и предоставления гражданам возможности протестовать против сомнительных результатов выборов”. Сказанное означает примерно вот что: мы были бы рады содействовать распространению свободы интернета, чтобы всякий мог писать, говорить и читать в Сети все, что угодно, но мы также рассчитываем, что эта свобода приведет к значительному числу демократических революций.

Этот сценарий нереалистичен (и никак не поможет распространению демократии) уже потому, что в нынешней американской политике мало места для маневра: перед США по-прежнему стоят проблемы терроризма, энергообеспечения, политики военных баз. Эксперты по технике, нередко подверженные интернетоцентризму, могут говорить что им вздумается (это позволяет им чувствовать себя важными) о “программе защиты свободы интернета”, но это не изменит политику (точно так же США, например, на Ближнем Востоке или в Центральной Азии не выйдут за рамки общей озабоченности соблюдением прав человека и свободы слова). Вряд ли стремление заполучить азербайджанскую нефть вскоре уступит место желанию получать твиты от азербайджанских оппозиционеров, хотя бы потому, что Вашингтон давно принял стратегическое решение не расшатывать дружественный азербайджанский режим.

Нельзя сказать, что Хиллари Клинтон вовсе не говорит о преследованиях азербайджанским правительством местных блогеров – например, она упомянула об этом во время своего визита в Азербайджан в июне 2010 года. Однако критика такого рода не может серьезно повредить отношениям между двумя странами. Она помогает американским чиновникам продемонстрировать, что они ставят идеалы демократии выше нужд энергетики. Такая позиция, конечно, помогает им смириться с цинизмом собственной работы, но эффект от этого в Азербайджане нулевой. Самая серьезная опасность кроется вот в чем: предполагаемый новый столп внешней политики США (именно так свобода интернета нередко преподносится высокопоставленными американскими дипломатами) отвлекает общественность, и она забывает задать жесткие вопросы касательно прежних, более прочных столпов (а некоторые из них явно начинают крошиться). Если так, то становится гораздо труднее оценивать преемственность американской политики и критиковать ее в целом. Поскольку положение блогеров гораздо выгоднее положения правозащитников, некоторые наблюдатели могут решить, будто США беспощадно критикуют своих союзников.

Рами Хури, обозреватель ливанской газеты “Дейли стар”, ехидно отозвался о резком несоответствии идеалистической риторики США на тему свободы интернета и остальной, достаточно циничной, внешней политики страны: “Невозможно принимать всерьез американское или любое другое западное правительство, которое спонсирует [сетевую] политическую активность арабской молодежи, если оно одновременно поставляет деньги и оружие для укрепления тех самых арабских режимов, которые активисты стремятся свергнуть”. Вероятно, Хури недооценивает способность американских дипломатов к самообману. Они относятся к себе очень серьезно, и, вполне возможно, сами верят, что борьба за освобождение интернета, которую по некоторым причинам США ведут лишь за границей, отчасти компенсирует отсутствие заметных сдвигов в остальных сферах американской внешней политики. К сожалению, почти ничто пока не указывает на то, что американской внешней политике достанет добропорядочности и идеализма возвести этот новый сияющий столп: программа по защите свободы интернета в нынешнем виде выглядит скорее как маркетинговый ход.

Недавние события показывают, что озвученные Вашингтоном намерения защищать свободу интернета будут реализоваться в зависимости от политических условий, не имеющих отношения к интернету. Иордания – вернейший ближневосточный союзник Америки – всего за неделю до эпохальной речи Хиллари Клинтон ужесточила законодательство о цензуре в Сети, однако госсекретарь об этом умолчала. Зато она упомянула много других стран, в том числе Узбекистан, Вьетнам и Тунис.

Главная трагедия предложенной администрацией Обамы программы по защите свободы интернета, даже в ее “слабой” форме, в том, что освобождение этого концептуального монстра может сильно помешать достижению американской администрацией других целей. Правительства Китая и Ирана, например, намерены и впредь контролировать национальные сектора интернета – не только из-за опасений, что граждане узнают о действительном положении дел, но и потому, что они считают Сеть инструментом, с помощью которого Америка сеет смуту. И чем прочнее будет это убеждение, тем сложнее будет удержаться от государственного регулирования интернета и надеяться на то, что в его недрах постепенно созреет решимость бороться за демократию. Марк Линч очень точно отметил: “Когда США заявляют иранскому или иному враждебному режиму, что тот должен уважать ‘свободу выражения в интернете’ или ‘свободу соединений в Сети’, режим решает, что Америка маскирует этой риторикой враждебные действия”. В сфере политики сам по себе принцип свободы интернета (как прежде – “войны с терроризмом”) ведет к путанице в головах его сторонников и рождает паранойю у их противников. А это вовсе не то, что нужно американской внешней политике в эпоху Обамы.