Эта гиблая жизнь - Коллектив Авторов

Тонька открыла не фазу и, открыв, секунду-другую пребывала в растерянности, она даже не сказала «здравствуй», а только отступила в сторону, как отступают перед неизбежным. Шадрин, однако, радуясь тому, что наконец попал в тепло, ничего не заметил, а вошел торопливо и бойко и тут же стал снимать ботинки, как бы столбя на постое место, не переставая говорить всякую ерунду, то ли веселя хозяйку, то ли не давая ей опомниться.

– ...кругом вода, а я твоего нового телефона не знаю, а по друзьям идти не хотелось, и вот я в этом потопе... Слушай, чем это ваш городишко так Бога прогневил, впрочем, теперь на весь мир прославитесь: всемирный потоп начался с Родинского! Ты смотри-ка, у меня даже носки мокрые, во – следы остаются, снимать, срочно все снимать! Да, я вот тут проездом и...

– Ты всегда проездом, – отозвалась Тоня.

– Ну да, – согласился Шадрин и посмотрел на нее. Она стояла, прислонившись к стене, скрестив на груди руки, одетая не по-домашнему в симпатичное пестрое платьице, а он в мокром плаще, босой и улыбающийся. Улыбка его – самый веский аргумент, против этой чуть ребяческой улыбки не мог устоять никто, она вроде бы и признавала какую-то вину, или, скорее, всего малую часть вины, но в то же время озорно говорила: что поделаешь, вот такой я, не со зла же я это все, любите меня таким, какой есть, а я вас тоже люблю.

– Ты мог бы предупредить, – тихо сказала Тоня и опустила голову – теперь она видела его босые ноги.

– Да говорю же, я не знаю твоего нового рабочего телефона, а сейчас полчаса тебесвокзалазвонил, аутебявсе занято, занято... А что случилось? Ты собралась куда?

– У меня гости, – еще тише сказала Тоня.

– А-а, – протянул Шадрин, голос его стал глухим. – Что ж, гости – дело житейское... н-да... Я-то, собственно, на минутку. Да... мне нужно узнать ее адрес.

Тоня быстро посмотрела на Шадрина.

– Она запретила давать тебе адрес.

– Ах, вот как! Надо же, какая предусмотрительность! А все-таки адрес ты мне дашь, я ведь настырный, сейчас выйду и у каждого встречного буду спрашивать.

Тоня толкнула дверь из прихожей в комнату, и та закрылась.

– Итак?

«Как все не вовремя», – подумала Тоня.

– Помнишь лет пять назад, – она попробовала сделать презрительную улыбку, но улыбка вышла кривая и жалкая, – мы возили тебя по городу на райкомовской машине. Ты еще тогда сострил насчет двух строившихся девятиэтажек, сказал, что для Родинского это небоскребы... Для нас они в самом деле небоскребы... Их достроили... – теперь она смотрела на него прямо и зло.

– Очень хорошо, а теперь у меня еще одно дельце, я, кажется, не со всеми поздоровался. Он шагнул было к комнате, но Тоня стала на его пути, словно мать, закрывающая свое гнездо. Шадрин взял ее за кисти рук и отстранил Тоню. Тоня и не пыталась сопротивляться, она только удивилась себе, с чего это она вдруг встала на пути в комнату?

Шадрин открыл дверь и вошел. В углу дивана сидел паренек, которого Шадрин видел недавно на Тонькином дне рождения, но не обратил на него особого внимания. Паренек приподнял плечи, откинул руку на спинку дивана, затем убрал ее и сцепил пальцы на животе, положил ногу на ногу и сказал «гм».

– Здрасьте, – сказал Шадрин.

– З-здравствуйте, – поперхнувшись, выдавил паренек и тут же прокашлялся и покраснел.

– Как погодка? – спросил Шадрин.

– Н-ничего, – снова заикаясь, ответил паренек и покраснел еще больше.

– Вы так считаете? – Шадрин взял тон уставшего учителя, несколько удивленного ответом ученика, но лишь несколько, поскольку что другого можно ожидать от этого троечника...

На этот раз паренек ничего не сказал, а только кивнул.

– Ну и слава Богу! До свиданья.

Паренек опять кивнул, но получился не кивок, а словно он что-то трудно проглотил.

Шадрин вышел в прихожую, прошел мимо все ещё стоявшей у стены Тони и стал надевать мокрые носки... Захотелось стать маленьким чтобы тебя все любили и жалели.

– Черт! – выругался Шадрин.

– Может, чаю попьешь?

– Да нет, пойду.

Они говорили буднично, словно долгие годы провели вместе и знали, что будут вместе еще бесконечно долго.

Шадрин обулся и взял зонт.

– Ну, счастливо!

– Пока.

Спустившись на пролет, он услышал:

– Как-нибудь заходи.

«Какая я все-таки сволочь!» – подумал Шадрин и быстро сбежал вниз.

Две девятиэтажки знал каждый встречный, и Шадрин скоро заметил, что идет по тому району, в котором оказался под конец своего шатания по городу. Вот пельменная, вот телефон-автомат, у которого оторвана трубка, банк с узорчатыми решетками на окнах, рекламный щит, вот наконец скверик, где пил пиво... Девятиэтажки, окруженные высокими, на удивление не тронутыми стройкой деревьями, оказались сразу за школой. Теперь – какая из двух? Но Димка почувствовал вдруг, что это уже неважно. Весь сегодняшний день вспомнился ему, и показалось, что утренние страсти где-то далеко-далеко, и происходили они не с ним, а с другим, может быть, близким, но уже безвозвратно ушедшим человеком. Потом дождь, дождь, дождь, его странствия по этому дождю, и все время ощущалась оберегающая сила, которая вела и подсказывала. В самом деле: почему ему вдруг вспомнилась Анна? Почему он не уехал сразу из этого городишка? Почему не нашлась сразу Тонька и ему пришлось весь день блуждать в этом библейском, потопном дожде? Почему у Тоньки оказался этот паренек? Не будь его, Шадрин наверняка остался бы в тепле и уюте, но та самая оберегающая сила снова выгнала в дождь, и вот теперь он стоит около того, что пригрезилось утром. Теперь он был совершенно уверен, что встретит Анну... Нет, не сегодня, то, что отпущено было на сегодня, он выполнил. После, но обязательно встретит. Случится то, что должно случиться, и от него ничего не зависит, только не сопротивляться той оберегающей силе.

Он оглядел еще раз две девятиэтажки, развернулся и пошел обратно через скверик. Показалось, что дождь стихает: кругом все было еще влажно, но это уже не небесные потоки, а морось. Он брел в этой водной стихии, оказавшись словно в другом мире, в другом измерении, а тот – утренний – остался там, в своей пустой комнате с петлей, подвешенной к крюку в потолке.

Шадрин понял: главное – не сопротивляться, и ноги сами вели его. Он не пошел хоженой дорогой мимо банка, а свернул в другую сторону и тут же наткнулся на гостиницу. «Так и должно было быть», – подумал он. Номер достался ему прекрасный, небольшой, но теплый и с душем. Шадрин сразу развесил сушить одежду и забрался под горячие струйки. Струйки он сделал такими горячими, что ванная комнатка сразу наполнилась паром... Жизнь стала прекрасна!

Он повалялся немного на кровати, потом, одев на босу ногу ботинки, спустился в ресторан, как совершенно сторонний наблюдатель обозрел уже бывшее на излете ресторанное однообразие, и все ему показалось милым и замечательным. Он съел котлету по-киевски, выпил сто грамм водки, поднялся к себе в номер, лег в кровать и мгновенно заснул.

Утро выдалось великолепным... Шадрин проснулся от солнечного луча, гревшего щеку, и почувствовал себя бодрым и безрассудно радостным. Таким он просыпался лет в двадцать, зная, что куда-нибудь сегодня обязательно уедет, и начнется новая жизнь. К тому же не покидало возникшее вчера чувство присутствия охранявшей силы и безусловной удачи.

Было начало восьмого. Он умылся, с удовольствием одел прогревшуюся за ночь одежду и обувь и выбежал на улицу. Все вокруг – асфальт, деревья, дома, воздух, люди – блестело от солнца. Казалось, сразу за осенью наступила весна.

В половине восьмого Шадрин стоял меж двух девятиэтажек. Сначала он выбрал место, чтобы видеть подъезды обоих домов, но потом, зная об охраняющей силе и поверив в нее с религиозной фанатичностью, перешел к подъезду девятиэтажки, стоящей ближе к школе, встав прямо напротив. «Сегодня и люди веселые», – отметил Шадрин, ему казалось, что некоторые отвечают на его взгляд улыбкой.

Анна появилась неожиданно. На ней была длинная кожаная куртка и легкая косынка, за руку она вела девочку, одетую ярко и пестро, с таким же ярким ранцем на спине.

Анна остановилась, и девочка, продолжавшая сонно идти вперед, едва не потеряла равновесие – так неожиданно остановилась, держащая ее за руку, мама. Девочка качнулась и удивленно посмотрела на маму. Та притянула ее к себе и поправила ранец. Затем, одернув куртку на девочке, распрямилась, и стала спускаться с крыльца. Теперь девочка не поспевала за мамой. Они направились в сторону школы, девочка мимоходом скользнула взглядом по улыбающемуся человеку возле качелей... Шадрин пошел за ними.

Выйдя из школы, Анна повела головой направо, потом налево, словно собиралась переходить дорогу, затем пошла к скверику. Там она свернула из общего людского потока на боковую аллейку и, немного пройдя, остановилась возле одной из скамеек, стоявшей за стволами деревьев. Она поставила на скамейку сумочку, достала из нее зеркальце и несколько секунд разглядывала себя, потом что-то подправила на лице, так, смахнула что-то, как смахивает желтый лист ветер, убрала зеркальце в сумочку и пошла дальше. Шадрин, подойдя к той же скамейке, посмотрел еще в след удаляющейся Анны и сел на то место, где только что стояла ее сумочка. «Ну вот и все», – спокойно подумал он, хотя что значит это «все», он не знал да и не хотелось знать.