Конец нейлонового века (сборник) - Шкворецкий Йозеф

– Естественно.

– Но мне хотелось бы встречаться с тобой.

– Для чего?

– Ну, поговорить хотя бы. Ведь мы с тобой довольно много пережили, как ты думаешь?

– Еще бы! – Ее реплика немного растрепала его официальную романтику, а заодно и натянутую добродетель, ибо он тут же выпалил:

– А тебе не хотелось бы снова, Ирена?

– Что?

– Ну, встречаться со мной время от времени? Хотя бы раз в месяц.

– Пожалуй, нет.

– Я бы ничего от тебя не требовал. Просто так, для души.

– А для чего еще?

– Ни для чего. Только для души.

– И ни для чего больше?

– Ну, – он состроил виноватую улыбку, – разве что поцеловать себя как-нибудь позволишь, ты ведь такая сладкая девочка.

– Это мне тоже не интересно.

Он заморгал.

– Просто так, поговорить, Ирена.

– Где уж! Тебя опять потянет на прежнее, Педро. И тебе станет скучно видеть во мне только ангелочка.

В его глазах читалось откровенное желание:

– Ну, если б ты захотела…

– Я бы не захотела, – спокойно ответила она.

– Нет?

– Нет.

Он снова замолчал. Она тоже молчала, ждала второй сет. А как она плакала, когда он ее бросил! Он не должен был. Будь он по-настоящему умным, они могли бы остаться вместе.

– Ирена! – вдруг вспыхнул он. – Если б я был свободен, ты бы еще подумала, как избавиться от Роберта! Этого болвана!

– Ты ведь его толком не знаешь.

– Но знаю, что он баран.

– С чего ты взял?

– Если б не был бараном, он бы…

– Что?

– Да ничего.

– Так что бы он?…

– Короче, не позволил бы тебе путаться с Гелленом.

– А он мне позволил?

– Ну, сама знаешь…

– Именно потому, что он вовсе не баран.

– Все это лишь слова, Ирена. Если б ты не была…

– Договаривай!

– Если б ты не была такой закоренелой…

– Ты хочешь сказать – глупой или что-то вроде?

– Нет-нет, Ирена, честно.

– Ну хорошо. Так что было бы?

– Ирена, представь себе, как мы с тобой могли бы жить!

Она быстро представила. Наверняка была бы кафельная ванная. Педро всегда умел делать деньги. Но уже ничего не попишешь. Поздно. А Педро – идиот. Вслух же она спросила:

– Ты мне это предлагаешь?

– Если бы ты захотела, Ирена.

– И ради меня ты бы оставил Жофию?

Он покраснел. Педро – и вдруг так откровенно краснеть? Ну-ну…

– Только не ври!

– Понимаешь… Не могу, – произнес он, запнувшись, а потом быстро добавил: – Я не могу от нее отказаться!

– Почему же?

– Не потому, что я люблю ее больше, чем тебя. Но…

– Правду, Педро!

– Понимаешь, ее отец – крупная шишка в том предприятии, куда я устраиваюсь.

– Ах, душенька! – засмеялась она. – Ты прямо блеск, Педро! Ты такой чистосердечный! Я тебя страшно люблю!

К нему сразу же вернулась предприимчивость:

– Но я часто мог бы с тобой видеться, Ирена. Снял бы в городе квартирку, и мы там могли встречаться хотя бы пару раз в неделю, если б ты захотела.

– Очень мило с твоей стороны!

– Ты бы хотела?

Жизнь явно научила его чему-то, но она покачала головой.

– Я серьезно.

– Я знаю. Но я бы не могла тебя делить, Педро.

– Тебе не пришлось бы делить. Ты же поняла, что с Жофией я из-за денег.

– Значит, с Жофочкой ради карьеры, а со мной – для души?

– Не нужно так смотреть на это…

– Нет, дорогой, номер не пройдет.

Он опустил голову. Оркестр доиграл мелодию. Педро выпустил ее из объятий, она взяла его под руку, и они медленно пошли в общем круге по залу. Он тихо и как-то жалостливо спросил:

– Ирена, ты вспоминаешь когда-нибудь?

– Вспоминаю, ты же знаешь.

– Помнишь, – каким-то актерским голосом протянул он, – как мы вместе сидели в Задворжи у воды, и ты была со мной так ласкова.

– Педро, не надо томатного соку, – сказала она тоном Власты Мандловой. Конечно, он вспоминает, это по носу его видно. Как она позволила цветастому купальному халату упасть с ее плеч, чтоб он мог рассмотреть ее, а она не сделала бы этого, если б ее груди не загорели; она подставляла их солнцу в укромном месте за излучиной; Педро тогда что-то лепетал, а когда встал и пошел к ней, она быстро вернула халат на место. Ах, Педро!

– Ирена!

– Нет, нет. Я знаю, о чем ты вспоминаешь. Я помню, что было у воды в Задворжи. Было – да сплыло.

Было да сплыло. Совсем обнаженной она никогда перед ним не показывалась. Впервые – перед Робертом. А перед Сэмом – вообще никогда. Ни разу. Ни чуть-чуть. И теперь уже никому не покажется. Никому в жизни. Никому. В жизни. Ей стало грустно. И никого больше ее нагота не будет интересовать. Через пару лет. Она стряхнула мысли, чтобы не провалиться в них.

– Педро, не грусти! – быстро сказала она, словно перед ней стоял Сэм.

Он посмотрел на нее:

– Ирена, подумай хорошенько.

– Нет, не о чем, – улыбнулась она. Быстро закрыла глаза. Почувствовала, как ее охватывает пустота. Нет, нет, нет. В оркестре зазвучали трубы. «Hey – ba – ba – re – bop!»– стонали они в дикой ярости. Она распахнула руки и с закрытыми глазами увидела, как Педро обнимает ее, пускаясь с нею в этот достойный танец; она видела, что он ее закрытые глаза толкует по-своему, лестно для себя; да, он вспоминает, но в том, что касается ее, он, как и все остальные, абсолютно ничего не понимает. «Keep your big mouth shut!»[68] – хрипло зарычал усилитель; труба, остро всхлипывая, взвилась вверх; никто ничего ни о чем достоверно не знает, и ей это уже все равно. Она подавила мысли, и на какой-то миг ей удалось отдаться блаженству музыки, танца и того, что мужчины все еще вьются вокруг нее.

Собираясь вечером на бал, он радовался предстоящей встрече с Иреной, но к полуночи устал от всего и ему хотелось домой. Чувства не выдерживают долгого напряжения – даже в течение одного вечера. Он зашел в бар. На столиках в прокуренном зальчике лежали несколько пьяных, у стойки двое мужчин в черном и между ними – массивная женская спина с провоцирующим вырезом. Как и прежде, он сознавал, что Ирена замужем. И – с каким-то безличным спокойствием – что сам, пожалуй, никогда не женится. Конечно, всюду полно красивых, даже прекрасных девушек, куколок с яркими губами, но что ему до этого, когда у него всегда есть какая-нибудь Ирена или Лаура – то есть некто, с кем брак исключается. Наверное, это какое-то особое сексуальное отклонение, не описанное у Кинси. Или судьба. Так или иначе, выходит одно и то же. Ирена и Лаура – красивые мальчики, а это – скрытый гомосексуальный признак, который в соединении с не изученным еще отклонением означает, что абсурдность рода Гелленов в дальнейших поколениях им продолжена не будет. Что абсолютно в порядке вещей.

Со спокойным удовлетворением он думал о множестве незначительных семейных событий. Свадьбы, ученые степени, рождения, крестины тянулись через его жизнь, не подвластные эпохе и режимам, без особого смысла. Он встал из-за столика, намереваясь вернуться наверх, в зал. У гардероба он встретил Ренату Майерову, которая собиралась уходить вместе с каким-то молодым человеком, лица которого он не разглядел. Он подумал, что, если бы тогда женился на Ренате, Ирены и всей этой тягомотины с ней могло и не быть. А что, если жениться на ней сейчас? Чисто из терапевтических соображений? Если спать с ней какое-то время, могли бы установиться нормальные любовные отношения, и род Гелленов распускался бы и дальше, если не для чего другого, то хотя бы ради для красоты. Он посмотрел на Ренату.

Но зачем ему это? Он поднимался по лестнице без радости и без особой печали. Скоро он станет неженатым дядей-доктором Самуэлем Гелленом, а рождественские вечеринки заполнят новые девчонки в первых лифчиках и мальчишки с первой сигаретой. Конечно, если коммунисты не позакрывают все это, а скорее всего – так оно и случится. Возможно, дети Ренаты Майеровой будут воспитываться в Союзе молодежи, как и все остальные, и будут петь русские песни в клубе, устроенном в бывшей майеровской загородной вилле с фонтаном.