ОНО - Стивен Кинг

— Дай списать, — снова прошептал Генри. Черные глаза его горели, требовали.

Бен покачал головой и еще надежнее загородил свои примеры локтем.

— Я тебя урою, жирный, — прошептал Генри, на сей раз громче. На листках у него была написана только фамилия и ничего больше. Он был в отчаянии. Если он провалит экзамены и останется на третий год, отец с него шкуру сдерет. — Дай списать, а то хуже будет.

Бен снова решительно покачал головой, щеки у него дрожали. Он был испуган, но настроен решительно. Впервые в жизни он осознал, что принял ответственное решение, и это тоже пугало его, хотя он не мог объяснить себе этот испуг; пройдут долгие годы, прежде чем он наконец поймет, что холодный расчет, тщательная прагматическая оценка затрат — признаки взросления — страшили его даже больше, чем сам Генри. От Генри еще, может, удастся ускользнуть. Но от взросления никуда не денешься: когда он станет взрослым, у него, возможно, всегда будут такие мысли.

— Кто это там разговаривает в задних рядах?! — строго и громко сказала миссис Дуглас. — Прекратить сейчас же.

Минут десять стояла тишина, ученики оставались все в тех же сосредоточенных позах, мирно склонив головы над экзаменационными листами, пахнувшими лиловыми чернилами. Затем с другого ряда снова донесся шепот Генри, слишком тонкий, едва слышимый, от которого у Бена пробежал мороз по коже:

— Все, урою, жирный!

3

Бен получил свой табель и вышел из класса. Если одиннадцатилетние толстяки поклоняются каким-то богам, то Бен благодарил богов, что Генри Бауэрс не вышел из класса прежде его, а мог бы: по алфавиту его могли отпустить раньше, тогда бы он подстерег Бена где-нибудь на улице.

Бен не помчался по коридору, как другие дети. Он мог бы пуститься бегом, и довольно быстро для его габаритов, но он остро сознавал, каким смешным он показался бы со стороны. Бен двинулся быстрым шагом и выбрался из прохладного, пахнущего учебниками коридора на яркое июньское солнце. На мгновение он подставил лицо лучам, радуясь солнечному теплу и свободе. До сентября, казалось, миллион лет. По календарю, конечно, вовсе не миллион, но календари все врут. Лето продлится дольше, чем число летних дней, и это лето его, Бена. Он чувствовал себя высоким, как деррийская водонапорная башня, и необъятным, как Дерри.

Кто-то толкнул его, и довольно сильно. Приятные мысли о предстоящем лете рассеялись, Бен еле удержал равновесие. Стремительно перебирая ногами по ступеням крыльца, он схватился за железные перила, и вовремя, а то бы грохнулся вниз.

— Прочь с дороги, боров. — Это был Виктор Крис. Волосы, зачесанные, как у Элвиса Пресли, поблескивали бриолином. Крис сошел по ступеням и двинулся по дорожке к школьным воротам. Руки в карманах джинсов, воротник рубашки приподнят, как капюшон, тяжелые тупоносые ботинки цокают по асфальту.

Сердце у Бена все еще колотилось от испуга. Он увидел, что на другой стороне улицы стоит Белч Хаггинс с окурком в зубах. Он поприветствовал Виктора, протянул ему сигарету. Виктор сделал затяжку и передал бычок Белчу, затем показал рукой на то место, где стоял Бен, а стоял он как раз посредине лестницы. Виктор что-то проговорил Белчу, и они разошлись в разные стороны. Лицо Бена вспыхнуло яркой краской. От этих типов не спрячешься. Прямо-таки судьба.

— Тебе здесь, что, так понравилось, что ты готов простоять на лестнице всю ночь? — послышался голос рядом.

Бен повернулся и снова залился румянцем. Это была Беверли Марш. Пышные золотисто-каштановые волосы ослепительным облаком раскинуты по плечам, милые серо-зеленые глаза. Свитер, изношенный, с дырками на шее, был таким же мешковатым, как бумажный спортивный свитер Бена. До того мешковатый, что даже не видно ее груди. Но Бен не придавал этому значения: когда любовь приходит раньше половой зрелости, она накатывает такими чистыми и мощными волнами, что устоять невозможно, да Бен и не пытался противиться своему чувству. Он испытывал неизъяснимый, глупый восторг, и это его сильно смущало, он чувствовал себя неловко как никогда… и в то же время, бесспорно, это было блаженное состояние. От безысходных эмоций и ощущения опьяненности кружилась голова, но вместе с тем это было чудесное чувство.

— Нет, — хрипловатым голосом отозвался он. — Не собираюсь. — Широкая, глуповатая улыбка расползлась по его лицу. Он понимал, какой идиотский, наверное, у него вид, но ничего не мог поделать с этой улыбкой.

— Ну ладно. Уф, отмучились. Каникулы. Слава Богу!

— Желаю тебе… — прохрипел Бен, пришлось откашляться, он побагровел. — Желаю тебе хорошо провести время, Беверли.

— Тебе тоже, Бен. До осени.

Она быстро сошла по ступенькам, влюбленные глаза Бена не упустили ничего: яркую клетчатую юбку, рыжие локоны, подпрыгивающие на вороте свитера, молочно-белый цвет лица, небольшой заживающий шрам на ноге, последняя деталь вызвала у него столь мощный прилив чувства, что он даже схватился за перила, а то бы не удержал равновесия. Это чувство было огромным, невыразимым и, по счастью, недолгим; быть может, это был первый сексуальный сигнал, ничего не значащий для тела, поскольку эндокринные железы еще не пробудились, и в то же время этот сигнал был ярок, как летняя молния. Заметил Бен и золотистый браслет на запястье, сверкающий на солнце.

У него невольно вырвался какой-то слабый звук. Бен сошел по ступенькам, как слабосильный старик, и стал у подножия крыльца. Он видел, как Беверли повернула налево и исчезла за высокой живой изгородью, которая отделяла школьный двор от тротуара.

4

Он простоял так совсем недолго. Мимо опрометью проносились школьники, что-то крича на ходу. Бен вспомнил про Генри Бауэрса и поспешно завернул за угол. Он пересек игровую площадку для младших школьников, но и тут не мог удержаться, чтобы не покачать цепи качелей и не послушать их скрип. Он вышел из других ворот, поменьше, чем главные, и, оказавшись на Чартер-стрит, повернул налево. Он ни разу не оглянулся на каменный мешок, где он провел за последние девять месяцев все дни, не считая суббот и воскресений. Бен сунул табель в задний карман джинсов и принялся насвистывать. На нем были кеды, совсем еще не разношенные: едва ли он прошел в них расстояние в восемь кварталов.

Последний урок кончился в начале первого, мама придет домой только в шесть: по пятницам она ходила на распродажу. Итак, день в его полном распоряжении.