Граждане - Казимеж Брандыс

— Тем хуже, — говорил Свенцкий на заседании бюро ЗМП. — Если никто из них не виноват, — значит враг раскинул в нашей школе целую сеть и вредителей больше, чем мы предполагали.

Збоинский, нахмурив брови, объявил, что листовки следует послать на дактилоскопическое исследование.

— Это — новейший способ, — уверял он. — Я читал, что во Франции таким способом поймали одного горбуна, который убивал невинных девушек. Надо только взять у всех отпечатки пальцев.

Свенцкий даже затрясся от хохота.

— Послушай, малыш, — сказал он с презрительной жалостью. — Ткни себя пальцем в лоб, чтобы получился отпечаток. Ты соображаешь, через сколько рук прошла эта бумажонка с того дня, как ее подкинули?

На собрании обсуждали вопрос, не следует ли обыскивать все портфели при входе в школу? Каждый, раньше чем снять в раздевалке пальто, должен будет открыть свой портфель и вывернуть карманы. Сначала все с жаром ухватились за этот проект. Но Антек только пожал плечами и сказал, что это делу ничуть не поможет, а в школе создаст неприятную атмосферу.

— Тем это было бы только на руку, — добавил он неохотно. И все в душе с ним согласились.

Говоря «те», Антек имел в виду не только Кнаке и Тыборовича. Он ясно отдавал себе отчет, что они не одиноки. В своей работе зетемповцы часто наталкивались в школе на глухую безымянную вражду. Сколько раз у активистов попросту руки опускались! Сколько дел, организованных их самоотверженными усилиями, умирали в зародыше, словно убитые морозом! В каждом классе существовали какие-то подпочвенные источники недоброжелательства или пассивного сопротивления. — Я предпочитаю иметь дело с явными врагами, как, например, Кнаке, — говорил порой Антек, — а не с такими, которые издеваются у тебя за спиной.

В школе среди учеников с некоторых пор появился опасный тип «липмана», то есть человека, который все на свете считает «липой». У «липманов» выработался свой стиль существования, свой язык и характерное отношение к окружающей действительности. «Липманы» высмеивали всякого, кто во что-то верил и к чему-то горячо стремился, потешались над добросовестными тружениками, презирали всякие «идеи». Это была разновидность «сверхбикиняра», нигилиста, не признававшего никаких моральных ценностей и убеждений. Новая премьера в Польском театре объявлялась «липой» точно так же, как наэлектризовавшее всех событие в международной политике или необычайно интересная лекция Моравецкого, которая на весь класс произвела сильное впечатление. «Липманы» обычно держались вместе, их легко было узнать по презрительно скучающему выражению прыщавых физиономий. Они дружно бойкотировали школьные мероприятия и собрания, зато на матчи и в кино ходили всем угрюмым стадом. Любили ли они хоть что-нибудь в жизни? Этого никто не знал. На переменах они играли в «зоську» — игра состояла в том, что носком башмака подбрасывали свинцовый шарик. Казалось, весь мир «липманов» вмещался в этом шарике. У всякого подвернувшегося им под руку энтузиаста они выбивали из головы иллюзии болезненными ударами наотмашь по темени. Они были грозой всей школы и уже имели последователей. Среди младших учеников считалось «шиком» подражать «липманам». Слово «липа» и разочарованность во всем становились обязательной модой. Не останавливало новообращенных и то, что матерые «липманы» щедро угощали их тумаками: в каждом ремесле период ученичества не сладок.

— В моем классе, — рассказывал Анджей Видек, — таких уже человек восемь. Дадут ему «липманы» в морду, он еще слез и соплей не утер, а уже твердит: «липа». Двое из них прежде хотели вступить в ЗМП, а вчера мне объявили, что ЗМП — тоже «липа». Что с ними делать, Кузьнар?

Разумеется, «липманы» уже заранее насмехались над кампанией против листовок. Впрочем, они и самые листовки называли «липой». К совещаниям зетемповцев у аквариума они относились с пренебрежительной иронией. «Что они затевают? Наверное, какая-то новая липа», — говорили они, пожимая плечами. Кое-кто из зетемповцев уже начинал остывать и падать духом. Антек ясно понимал, как это опасно.

В течение нескольких дней проходили собрания классных ячеек ЗМП. После уроков мальчики оставались в классе, и председатель ячейки открывал прения.

К появлению листовок зетемповцы отнеслись по-разному. Одни склонны были не обращать на них внимания. К чему, мол, мешаться в такие дела? Пусть их решает дирекция. Другие были как бы сконфужены, говорили, что это очень позорный факт и его следует замять. Раздавались также упреки по адресу зетемповского бюро, особенно нападали на Свенцкого, обвиняя его в том, что он чересчур раздувает политические разногласия и портит товарищеские отношения между учениками. Словом, мир и спокойствие были нарушены. Несколько раз прихвостни «липманов» даже затевали скандалы, колотя портфелями по партам и, что еще хуже, швыряя туфлями в зетемповцев.

Среди всего этого шума и неразберихи активисты, наконец, заставили себя слушать. На кафедру стали один за другим подниматься те ораторы, на которых рассчитывал Антек. Сначала казалось, что их перекричат. Но когда несколько членов бюро выступило с самокритикой, агенты «липманов» стали слушать внимательнее, так как выступающие называли имена, а это всегда интересно. Прения становились все жарче, некоторые мальчики сидели бледные, другие раскраснелись. Раздавались голоса, которых до сих пор никогда не было слышно. В девятом «А» всех удивил Реськевич, сын сторожа, мальчик тихий и угрюмый, не отличавшийся особым прилежанием. Он объявил, что листовки — «свинство и мерзость», а тех, кто хотел это дело замять, обругал «хорьками-вонючками», чем немало изумил собравшихся. Председатель вынужден был призвать его к порядку, оскорбленные орали, а храбрый малыш, перекричав весь галдеж, с трибуны вызвал на соревнование по общественной работе троих товарищей.

Этот инцидент был чреват последствиями. На другой день употребленные Реськевичем эпитеты усиленно комментировались на переменах, и мальчишки, с восхищением и уважением качая головами, передавали их из уст в уста. Даже на «липманов» эти слова произвели некоторое впечатление: они, правда, попрежнему были поглощены игрой в «зоську», но решили отныне соблюдать по отношению к зетемповцам некоторый нейтралитет — тем более, что Антек, с которым они все-таки считались, вступил с их представителями в дипломатические переговоры на школьном дворе. Были заключены соглашения: Антек обещал сохранить втайне несколько фактов, к которым «липманы» были причастны, а те зато согласились не мешать кампании против листовок. Заключив один из таких пактов, Антек возвращался в класс с неспокойной совестью, но утешал себя аргументами о ленинской тактике по отношению к середнякам.

Тем временем происходили собрания зетемповских ячеек в каждом классе, и активисты выступали на них все с большим жаром. В восьмом «Б» обязательства сыпались градом. Зачинателем был Видек: он обещал до конца года не получить ни одной тройки. Не успел он сойти с кафедры, как на нее вскочил другой мальчик; этот вызвался помогать в учебе двум отстающим товарищам. И пошло, и пошло: доклад о комсомоле на собрании с участием неорганизованных, дежурства в библиотеке, дежурства в химической лаборатории… и так далее, и так далее.

— А я, — объявил Шрам на собрании в одиннадцатом «Б», — обязуюсь разучить со школьным оркестром все гимны демократической молодежи!

— Я подготовлю реферат о поэзии Маяковского, — вызвался худенький и серьезный Витек Лучинский из десятого «А».

— К Первому мая, — тихонько прошепелявил Стась Бабич, сын журналиста, на собрании в девятом «Б», которое продолжалось до семи часов вечера, — я берусь собрать весь материал для стенной газеты. И до конца учебного года править все статьи.

Кузьнар, Свенцкий, Вейс и Збоинский присутствовали на всех собраниях и, сидя за первыми партами, слушали речи и заявления. Антек обычно сидел в среднем ряду и, подперев голову руками, внимательно слушал. Иногда он писал записки Вейсу или Свенцкому и пересылал их «конвейерной почтой». Выступал он после всех с кратким заключительным словом. Говорил, как всегда, не спеша, обдуманно, скупыми словами. Призывал работать организованно и предостерегал против стихийности.

Втайне Антека беспокоила мысль, не слишком ли много он берет на себя. Появление листовок трудно было скрыть, молва о них сразу гулким эхом прокатилась по всем классам. Этому он помешать не мог. Но, поднимая кампанию, он не был уверен, что поступает правильно. Ярош, пожалуй, будет его бранить: ведь он его не уполномочил на это. Быть может, кампания преждевременна, а значит, и вредна? До учеников доходили отголоски заседаний и совещаний, происходивших в это же время у директора в кабинете и в конференц-зале: заседало партийное бюро, потом было партийное собрание, продолжавшееся несколько часов, и опять совещание партбюро, два педагогических совета, потом второе партийное собрание. Педагоги тоже не дремали!