Власть над водами пресными и солеными. Книга 2 - Инесса Ципоркина

Есть средства добиться всего, чего я хочу. Главное — помнить: чужой свободы не существует. Только моя свобода, безграничная и безусловная. Рука с пухлыми, раздутыми пальцами в перетяжечках (а когда-то они казались такими аристократичными!) протянулась и взяла из вазочки очередное несчитанное пирожное. Липкий сладкий ком перекатывается на языке, рассыпается на шоколадные, коньячные, кофейные, сливочные ноты, похрустывает карамелью, ждет, что за ним последует лавина сладостей. И она накатывает, как по заказу, пальцы непрерывно хватают и засовывают в рот все новые лакомства. Я давлюсь, глотаю не разжевывая, скорее, скорее, лишь бы заткнуть пасть зверю, грызущего мое брюхо изнутри.

Через несколько минут накатывает тошнота, чудесно сочетающаяся с кислым привкусом во рту. Ублаготворенный живот кажется мне сонным зверем, отдельным от моего тела, огромным, теплым ЖИВОТНЫМ — не зря же его так назвали. Я держу брюхо обеими руками и отдуваюсь, отодвинув кресло подальше от стола, чтобы дать зверю улечься поудобнее.

Ага. Значит, тебе досталось ЭТО. У меня разум превратился в хищника, нападающего из засады, у тебя — тело. Я не знаю, как вернуть себе ясность ума, ты оставила надежду на сохранение фигуры.

Махина, мгновенно перерабатывающая гигантские объемы жратвы, приросшая, прикипевшая ко всем горизонтальным и полугоризонтальным плоскостям, на которых можно умостить колыхающуюся, точно водяной матрас, тушу. Вечная жаркая сырость в складках, темная слоновья кожа на бедрах, непрерывный цикл голод-пресыщение-голод-пресыщение-голод-пресыщение. И насмешки. Мириады насмешек, выраженных словом, мимикой, жестом. И так будет, пока власть твоя не скует всякое лицо, всякий язык, всякую руку в твоем царстве. Пока само уродство твое не станет священным и не возвысится над примитивными стандартами красоты.

Ты с самого начала сознавала: мнение толпы, до чертиков капризное и ядовитое, можно, можно вывернуть наизнанку и использовать в своих целях. Да так использовать, что автор мнения и не чухнется, хоть грабь его, хоть убивай. В глаза заглядывать станет, руки лизать, скулить благодарственно, задом вперед выползать, когда прогоняют. Если все как следует просчитать…

Остров — молодой, вулканический, лелеющий эмбрионы катаклизмов в раскаленных недрах своих, сверху был раем. А в раю проживало племя с религией древней, как грех. Насельникам острова и мозги выворачивать не требовалось, чтобы объявить самую толстую бабу на свете земным воплощением Матери Чего-то-там. Вот только не заметили простодушные дети природы, что, несмотря на необъятное чрево, не мать это, а мачеха. И жестокие нравом, но кроткие сердцем язычники ей не дети, а сырье для опытов.

Альтернативная я, проживавшая в тропическом раю, целила не в верховные жрицы племени, для нее это был проходной этап. Она хотела власти не из-под руки богини с запущенной слоновьей болезнью. Она хотела сама быть богиней. Владычицей, над которой только стратосфера. И никакого божественного аудита.

Я не столько вслушивалась, сколько вливалась в тончайшую дымку настроений адской твари, окутавшую остров, точно психический смог.

Все ее планы, все ее амбиции разворачивались передо мной не чередою слов, а клубами видений: вот она, отвергнутая и осмеянная, окровавленными руками держит сердца своих обидчиков, со смехом вонзает обсидиановый нож в очередное дергающееся тело… нет, видит в глазах, некогда презрительных, восторженное обожание, священный трепет, жажду внимания — от нее, от нее, от уродливой расплывшейся бабищи, из тех, что в виртуальной вселенной вынуждены притворяться эфирными созданиями, выкладывая в блог чужие фотографии, потому что свои даже фотошоп не исправит… Вечное затворничество, вечное отвращение к себе, к обезображенным жировыми подушками чертам, к телу, которое само по себе компромат, нельзя такое компенсировать никакими душевными богатствами, только власть изменит это, только магия, превращающая урода в идола.

И вызревает внутри сытого, сонного брюха уродливая вселенная, жаждущая крови, готовящая возмездие. Верхний мир, поклоняющийся новому темному богу. Богине. Которую при удачном стечении обстоятельств нарекут, скажем, Темной Владычицей. А мы все будем ее рабами, приближенными и доверенными, но рабами. Лишенными воли и памяти. И станем творить жестокости по слову ее, и откажемся от всех, кого любили, и оставим в сердцах своих только один образ и одну власть — власть Жаждущей Всевластия.

— Нет. — Голос Викинга срывается, на лице ее отвращение, несвойственное таким, как она. — Служить на побегушках у этого… этой… мелочной дряни? Миры для нее завоевывать? За рабами ее присматривать? В палачах у нее ходить? Да я лучше в реке времени утоплюсь.

Геркулес и Кордейра молчат. И отводят глаза. Им, беднягам, тошно даже представить, какие роли уготовит им "зеркальный эльф".

Я качаю головой.

— Поворачивай, Мореход. Мы увидели все, что хотели. Поворачивай.

Мы сидим на камнях возле озера и бросаем камешки в воду. Вот и познакомились с нижним миром. Это он — мир неувядаемой злобы и грандиозных планов. Смешно. Толстая закомплексованная тетка, решившая компенсировать внешнюю непривлекательность завоеванием мира.

Толстяков и толстушек принято жалеть. Искать и находить в них остроумие, легкость нрава, эпикурейство и бесшабашность. А злопамятство, жестокость и тщеславие не замечать. Хотя в людях, с детства осыпаемых насмешками, эти черты до мифологических размеров разрастись могут. На злое божество вполне хватит. А чтобы такого не случилось, человеческая натура должна обладать небывалым запасом доброты и стойкости. Тоже поистине мифологическим. Чтобы после уничтожения большей части этого запаса хватило на создание остроумного эпикурейца.

Но среди чувствительных особ (а я как раз из таких) небывало стойких не встретишь. Так что альтернативная Ася была обречена лелеять внутренний дискомфорт, настаивая в душе, как в закупоренном штофе, крепчайшую злобу на людей. И мечту о признании себя если не кумиром, то идолом. Но не в шоу-бизнесе, а в индустрии покруче. В индустрии владычества над миром.

О боги, боги, коллеги и конкуренты, как же нам с вами делить эту реальность? Стреляться на дуэли? На интерес в карты играть? Через плетень переругиваться? Ничего этого я не умею. Всю жизнь считала перечисленные навыки для себя бесполезными. Кто ж знал, чего от меня судьба в звездный час потребует…

— Как будем ее убивать? — Викинг разрубает тишину, почти не нарушаемую "плюх-плюх-плюхами".

— Зачем ты Асю спрашиваешь? — удивляется Дубина. — Она в убийствах человек новый. Сами пойдем и сами справимся.