Моя шокирующая жизнь - Эльза Скиапарелли

«Райатеа» – странное судно, и именно поэтому случилось так, что на борту его собрались столь необычные пассажиры. Море, даже когда оно было спокойное и ровное, подпрыгивало, танцевало, испытывало килевую качку, так что мы чувствовали себя как на русских горках. Меня тотчас же прозвали Неукротимой, потому что я решительно отказывалась принимать малейшую трудность. Так, танцуя, прыгая и качаясь в тревожащих ритмах, мы прибыли в Виареджо, где британский флаг принял свой первый удар от «итальянского сапога».

Мы не без труда отдали якорь, и нас отправили на другую сторону набережной. Сопровождаемые угрюмыми взглядами, мы очень быстро снова пустились в плавание, потому что экипаж начал проявлять недовольство. Но в открытом море мы снова обрели беззаботность и хорошее самочувствие, что поддерживалось отличной кухней Мимиля. «Райатеа» продолжала прыгать на волнах, блюда вальсировали как сумасшедшие, а Луи вздыхал: «Что подумает мадам Рено, владелица, когда увидит, какой ущерб нанесен яхте?..» С другой стороны, зачем нужно судно, построенное для пикника на пирамидах? Дородный капитан не знал Греции, не знал Италии, боялся воды и находил море слишком просторным.

Юнга по ошибке продемонстрировал нам, что может немного управлять судном, и мы это тотчас же использовали; час расплаты наступал для него между полуночью и двумя часами, когда он спал, приткнувшись где попало. Мы достигли Неаполитанского залива, не было видно ни одного корабля. Должно быть, у «Райатеа» был ангел-хранитель, который охранял судно и вел его через ревущие волны, а они бушевали с непостижимой скоростью и стремились опустошить берега. Такой бури Неаполь не знал много лет.

Неукротимая спустилась, чтобы сменить халат на длинные брюки. «Если нам суждено умереть, – заявила она, – будем по крайней мере выглядеть прилично!»

Чудом избегая огромных волн, мы сумели прийти в порт Неаполя, где английский флаг сделал свое дело. Однако мы не нашли никого, кто дал бы нам разрешение бросить якорь, казалось, все вымерло кругом. В конце концов, стоя на палубе, Неукротимая принялась так громко и отчетливо выражать свое мнение на этот счет, что ее услышали. Ничто не могло устоять перед итальянским потоком проклятий, который эта англофранцуженка вылила в уши огорошенной администрации порта. Четверым путешественникам разрешили сойти на берег. Прежде всего они отправились в Помпеи. К ним приставили гида с ультранационалистическими взглядами, который прилип как пиявка к американскому дипломату, не прекращая ни на минуту – на кухне, в бане, в булочной, у непристойных фресок – подробно объяснять, как Помпеи были разрушены… американцами. Гид был настолько категоричен в своих заявлениях, что несчастный Ховард, усталый и побежденный, в конце концов вежливо согласился с его словами.

Мы провели вечер у Габ де Робилан, на вилле Эмма в Позилипо, подаренной Нельсоном[159] леди Гамильтон[160]. Огромная великолепная терраса размером около двухсот метров выходила на Искью, Капри и Везувий; оттуда были видны обветшалые стены дома Саллюстия и блуждающая тень Агриппины[161].

Ночь кончилась балом-маскарадом на яхте. Неукротимая, не слишком разбиравшаяся в музыке, играла на гитаре «Аддио, Наполи!»[162]

Затем снова танцующая палуба судна, и Неукротимая решила, что предпочитает корабли, стоящие на якоре. «Райатеа» отправилась на Капри, путешественники – в голубой грот, где Юнга по неосторожности свалился в воду и, дрожа от страха, выплыл по бледно-голубым волнам. Это место, где надо оставить богов в покое, и только тени Людвига II Баварского[163] позволено посещать по ночам это уединенное место.

Перед самым закрытым пляжем Капри – «ла пиккола марина» – в маленьком домике, окруженном скалами и огромными зверями из бронзы, которых она любила создавать, жила маркиза Манана де Сомми-Пичченарди. Верная, какими иногда могут быть некоторые итальянки, моде, восходящей к временам сорокалетней давности, она принимала своих гостей, подобно Сибилле[164] в храме. В то время как мы сидели на террасе, появилось некое создание, одно из тех, которых много на Капри. Оно танцевало на песке; на нем было золотое колье вокруг шеи – и все.

– Что это такое?! – с удивлением воскликнули мы. – Это оно к вам или к нам?!

– Это сумасшедший… нет, это сумасшедшая…

Вдруг Ховард решил, что ему пора возвращаться в Париж, и наш «пьяный корабль» отправился в путь. На заре мы проходили мимо Стромболи[165], и температура, зависящая в этих местах от землетрясений, становилась все более низкой. Мы прошли мимо Сциллы и Харибды, не узнав их, в направлении Таормины, и капитан, разучившийся водить судно, взял курс прямо на порт – и наткнулся на рифы. Покинув Таормину, очень неинтересное место отдыха, путешественники начали карабкаться до Кастель Инола, средневековой деревни, подвешенной между небом и морем, печально размышляя о том, что путешествие в Грецию теперь окончательно пропало.

При виде этой невообразимой красоты Неукротимая окончательно потеряла голову. Всегда во время своих путешествий на поезде, в автомобиле или пешком она покупала и обставляла воображаемые дома и вела за их стенами воображаемое существование. Но на этот раз желание стало навязчивым, и ей захотелось получить все дома, даже церковь с площадью перед ней. Жители забаррикадировались внутри домов. В тряском фиакре, отремонтированном на скорую руку с помощью досок, практичный Дриан спросил:

– А как же мебель?

– Мебель? Это очень просто! Сидеть будем на откормленных козах, спать с удобствами на белой корове, а из кур… из кур сделаем предметы обихода, от пепельниц до кастрюль! Обезумевшие животные бежали от Скиап как от чумы.

Все это время мы старалась снять «Райатеа» со скалистых рифов. Это нам удалось, и яхта направилась в сторону Сиракуз, где увязла в грязи, в то время как ураган бушевал на палубе. Произошла стычка Неукротимой и обезумевшего от гнева капитана на глазах у молчаливого экипажа. Побагровевший капитан кричал:

– Я не буду получать приказы! Я привык их отдавать!

– Увы, – ответила Неукротимая, – я тоже привыкла приказывать.

– Я плаваю тридцать три года и затопил всего три судна!

– Охотно верю…

– А вы… вы никогда не портили платьев?!

Достаточно! Все еще продолжая спорить, Неукротимая спустилась в свою каюту, почувствовав себя на секунду выше стихий. У нее достаточно было лир, но итальянцы требовали доллары, а их уже не было. Таким образом, судно и его пассажиры стали заложниками. Вспомнив, однако, о своем визите в детстве в Сиракузы и о фонтане Аретузы, вдохновившем ее на единственную литературную попытку, она настояла на том, чтобы сойти на сушу, – хотела снова его увидеть. Она отплыла в скрипящей барке, которую вел, как на Стиксе[166], угрюмый и печальный Харон[167], но потом столкнулась с такими затруднениями, что отказалась от своего плана и предпочла купить роскошную упряжь для Бимбо, деревянного ослика, который недавно присоединился к семейству Паскаля и Паскалины.