Мария Каллас - Клод Дюфрен

Однако в то время Мария еще находилась на пике своей карьеры. 19 мая на премьере оперы «Пират» она вышла на сцену «Ла Скала», настроенная как никогда по-боевому. Для этого ей пришлось мобилизовать все свои силы, поскольку Гирингелли продолжал портить ей нервы. Да и в самой труппе атмосфера была откровенно враждебной. Но мы уже знаем, что неприятности только побуждали певицу на поступки. Так, 31 мая на последнем представлении произведения Беллини в заключительной сцене, где ее героине надлежало продемонстрировать ненависть, Каллас со святым гневом, выразившимся на ее лице, устремила взгляд на директорскую ложу. Зрители, знавшие о конфликте между оперной дивой и директором «Ла Скала», вскочили со своих мест. Певица ушла за кулисы под гром оваций и приветственные возгласы, что было похоже на всенародное голосование. Аплодисменты не затихали на протяжении целых тридцати минут! Такого Гирингелли не смог снести. Он приказал опустить занавес, а его подручные стали выпроваживать зрителей из зала. Толпа восторженных поклонников Марии собралась на улице перед театром и громко приветствовала примадонну. Каллас расточала улыбки направо и налево, но всплеск народной любви не помог развеять ее сомнения. Она знала, что с каждым шагом удаляется от этого престижного театра, где получила всемирное признание. В глубине души Каллас чувствовала, что это был ее прощальный спектакль. Мария еще дважды будет выступать в «Ла Скала», но уже не в качестве примадонны. В тот раз Мария уходила из театра с камнем на сердце: с «Ла Скала» нелегко прощаться. Однако, для того чтобы остаться, ей надо было поступиться своей гордостью и согнуть спину… Можно ли представить Каллас в такой позе?

Позднее Мария так прокомментировала журналу «Лайф» причину своего отказа сотрудничать с «Ла Скала»: «Если в принимающем вас театре к напряжению от спектакля добавляются мелкие дрязги, то искусство физически и морально изживает себя. Для сохранения моего достоинства и здоровья мне не оставалось ничего другого, как покинуть «Ла Скала»».

Что же касается Гирингелли, то, не желая прослыть руководителем театра, от которого бегут актрисы, он небрежно заметил: «Примадонны приходят и уходят, а «Ла Скала» остается».

В смысле будущего он был прав, но в тот момент театр «Ла Скала» потерял больше, чем Каллас.

Итак, за исключением двух спектаклей, в которых Мария будет участвовать в «Ла Скала» в 1959 и 1962 годах, в ее жизни закончилась глава, связанная с этим театром, так же как вскоре закончится другая — с «Метрополитен-оперой» в Нью-Йорке. Пройдет несколько лет, и певицу с радостью будут встречать только в двух городах: Париже и Лондоне. Именно в Лондон и отправилась Мария после размолвки с руководством «Ла Скала». «Ковент-Гарден» праздновал свой столетний юбилей, и по этому случаю вокруг Каллас собралось целое созвездие оперных исполнителей.

В зале находились два особых зрителя: королева Елизавета и принц Филипп. Встреча двух королев, английской и оперной, прошла за кулисами в самой теплой атмосфере, несмотря на то, что Мария, скорее всего от волнения, забыла сделать обязательный реверанс.

Прошло несколько дней, и Каллас снова потрясла публику исполнением своей роли в «Травиате». Возможно, из-за того, что певица очень устала и находилась почти на грани нервного срыва, ее Виолетта никогда еще не была настолько живой и трогательной. Ни в какой другой роли Мария не выглядела столь правдиво и достоверно… И, несмотря на все изменения в распорядке дня, посещение увеселительных заведений, светских приемов и праздников, у Марии еще было впереди множество прекрасных вечеров на сценах мировых оперных театров, а армия ее поклонников продолжала прирастать новыми батальонами.

После лондонских триумфов певица наконец согласилась устроить себе отдых, в котором остро нуждалась. И вот супруги Менегини прибыли в свой дом в Сирмионе, где им предстояло провести вместе два месяца. Однако Марию уже больше не вдохновляла перспектива целыми днями играть на пианино, созерцать навевавшие меланхолию окрестности озера Гарда и наслаждаться обществом супруга. Она начала скучать. У нее из головы не выходили приятные воспоминания о веселых нью-йоркских вечеринках, когда она была в центре всеобщего внимания и ее встречали повсюду, как королеву. Ей захотелось перемен.

Подтверждение этому мы нашли в еще не опубликованном нигде письме Марии, адресованном одной приятельнице: «Я принесла столько жертв своему искусству и, безусловно, столько же еще придется принести, поскольку я не достигла того качества, к которому стремлюсь. И все же я задаю себе вопрос: стоило ли мне идти на эти жертвы? Не испортила ли я себе жизнь, всегда желая идти вперед, не останавливаться на достигнутом? Я всегда была настолько требовательной к самой себе и к моим партнерам, что некоторые из них обижались на меня. Журналисты писали, что у меня вздорный характер. Меня толкали, ранили и оскорбляли. Положа руку на сердце, я спрашиваю себя: стоило ли все это таких жертв?..»

Вопросы, которые задавала себе Мария, говорят о многом. Певица не осталась равнодушной к радостям жизни. В то же время она уже сомневалась относительно своих вокальных возможностей. Соглашение, которое она заключила несколько месяцев назад с «Метрополитен-оперой», внушало ей некоторые опасения. В чем они заключались? В расхождении взглядов Марии и руководства театра на выбор произведений, где должна петь Каллас, а также на количество представлений. Рудольф Бинг, директор «Метрополитен-оперы», хотел, чтобы Мария выступала в «Макбете», а также в какой-нибудь другой опере, вклинившейся между «Тоской», «Травиатой» или «Лючией ди Ламмермур». Мария пребывала в полной нерешительности относительно выбора оперы. Кроме того, ей вовсе не улыбалась перспектива петь в «Макбете», а затем в другой опере. Всего только несколько лет назад благодаря своей исключительной вокальной одаренности она могла играючи переходить с одной тесситуры на другую. Один вечер она пела в опере Вагнера, а уже на следующий день перевоплощалась в героиню произведений Верди или Пуччини. Однако все это было хоть в недалеком, но прошлом. Теперь же Мария чувствовала: у нее уже не те силы и не те возможности. Она решила, что отныне будет бережно относиться к своему голосу, который нещадно эксплуатировала с самого начала своей карьеры. Не стоит упрекать певицу за подобное решение. Напротив, она должна была намного раньше подумать о себе и замедлить бешеный ритм своей исполнительской деятельности. И все же в тот момент на ее решение повлияли не только некоторые технические сложности исполнения, но и нечто другое: ей захотелось найти время, чтобы пожить в свое удовольствие. Она больше не желала бесконечно расширять границы возможного.