Печать мастера - Тайга Ри

– Си-и-ир! Си-и-ир! Си-и-ир Коста-а-а!

– Он здесь?

– Где он?

– Тут кусты, разве кто-то в здравом уме полез бы через заросли? Наверное опять ушел к пирсу, ему же нравится сидеть там и рисовать… Поищем там… – скомандовала Старшая из девушек – «седьмая», и ученицы, решительно кивнув, разделились на две неравные стайки.

Да какой из него сир? Он такой же сир, как наследник клана! И как они ему надоели!

Голоса отдалились, и Коста выдохнул, смахнув пот со лба.

На этом псаковом острове было настолько жарко, что он до сих пор – спустя полдекады – так и не смог привыкнуть. Сидеть скрючившись было неудобно – кусты – Коста вытащил очередную колючку из рукава – цвели очень красиво, роскошными медово-розовыми бутонами, но при этом он исцарапался весь, пока умудрился спрятаться. И счел это верным – цветы слишком красивы, чтобы их не захотели бы сорвать, и любая красота нуждается в защите.

Чем красивее… Коста понюхал бутон, который свисал прямо в его убежище и негромко с отвращением чихнул… тем лучше должна быть защита.

Он пошуршал пергаментами, проверяя содержимое легкой сумки через плечо, которую ему выдали по первому требованию – все в порядке.

Тушь на месте, кисти, доска для рисования, песок. Можно ещё немного подождать, и когда «эти» дойдут до пирса – вылазить. И бежать, бежать со всех ног, чтобы спрятаться в тени деревьев, или вообще сделать круг к холмам, подальше от поселений… и заночевать там.

Коста прижмурился, представив звездное небо над головой.

Тут было так тепло ночами, что ему ничего не понадобится, кроме свернутого халата, чтобы выспаться, а потом проснуться и рисовать рассвет, которых всходит над морем. Это единственное, что ему здесь нравилось. Виды. Яркие краски. Диковинные цветы и птицы, каких не увидишь на Севере. Жирные резные листья, высокие деревья, и трава, мягкая, как будто её специально растили, чтобы лежать на ней.

– Вы хорошо искали? Наставник дал задание следить за гостем…

– Показывать остров, – перебила другая. – Показывать, а не следить, когда ты уже запомнишь… Встречать гостей, выказывая всяческое уважение, предвосхищать желания, удовлетворять потребности и…

Коста притих. Девушки-в-белом вернулись. Их называли тут помощницами, старшими, следящими за малышами, потому что кроме мелюзги, ему по пояс, которая горохом высыпала из бокового флигеля на утренние тренировки, он никого не видел – ни одного из старших учеников.

– Бла-бла-бла – перебила первая. – Я все помню! Я сдала экзамен!

– Если помнишь, почему позволяешь себе выражаться?

– Нас же никто не слышит! – цокнула языком вторая. – Только – ты. А ты же меня не сдашь? Не сдашь? Не сдашь? – закружилась она вокруг.

– Не сдам, – сварливо кивнула другая. – Третья, вместо того, чтобы болтать, лучше проверь у леса – он часто рисует на пригорке… скоро обед, если мы потеряли гостя – нас накажут!

Наконец они ушли, и Коста выпустил сумку из рук.

Нужно уничтожить пергаменты. Никто не поймет, почему рисунки такие странные. Сегодня на некоторое время они оставили его одного – завтрак был позже из-за какого-то праздника на острове, куда его не позвали и он – писал. И – рисовал.

И рисунки, которые вышли, нельзя показывать никому, кроме Мастера. И даже Мастеру – он так рад прибытию на остров… Три дня – целых три дня он пытался уловить суть. Ждал, следил, запоминал, слушал, собирал кусочки информации… но выходила ерунда.

Коста вздохнул. Цветы пахли удушливо-сладковато. Пахли – слишком. Как и все на этом острове – слишком.

В слишком белых нарядах ходили все, кто числился в учениках и слугах. И даже пузатая мелочь и та была в белом.

Слишком улыбались – ему улыбались вообще все.

Слишком услужливы были, слишком торопились выполнить любое, самое простое пожелание – кисти и тушь ему нашли за десять мгновений.

Слишком добры. Слишком благожелательны. Слишком… даже кровать и та была слишком мягкой и Коста, промучавшись первую ночь, просто скрутил и выкинул один матрац. Еда – слишком вкусной, тарелки – слишком большими, скатерти – слишком чистыми, цвета – слишком яркими.

Это место пугало. Люди не улыбаются без причины и не ведут себя так, как будто он давно потерянный член клана, которого нашли через много зим. Коста регулярно смотрелся в серебряное блюдо в купальне – изменился ли он, и когда все эти люди поймут, что это просто он – Коста, ничего из себя не представляющий.

А ещё он чувствовал страх. Подспудный, ничем не обоснованным, чутьем, испытанным в подземельях на каждом уровне до двадцатого. И это чутье вопило ему – опасность, опасность, опасность. За каждой улыбкой он видел что-то ещё, но никак не мог уловить суть. И рисунки…

«Жатва». Это то, что он написал утром.

Коста прижал сумку поближе.

Это странное слово определяло суть того, кто правил островами и кланом Арров. Суть – Магистра. «Жатва». Время жатвы. Он знал, что значит «собирать урожай», но от сути этого слова веяло чем-то другим.

Мастер Хо сказал, что они – хранители. Те, кто живет на островах. Хранители чистоты хроник, чистоты линий, и что белый цвет, который так любят здесь, значит – свет.

Свет знаний, свет истины, свет открытий, свет неискаженной истории, свет во тьме, в которой погрязли все остальные пределы. Они хранят свет, они исследователи, ученые, просветители, те, кто стремится к миру. Факел во тьме невежества. Плетения света в вышине.

Именно поэтому они зовут себя – Светлыми. И будущее тоже непременно должно быть светлым.

Но по мнению Косты, плетения можно было бы и притушить, иначе он ослепнет от яркости улыбок. Три дня он боролся с подспудным желанием «нагадить». В этом прекрасном месте, полном прекрасных людей, прекрасной еды, и прекрасных истин.

Просто взять и нагадить. И посмотреть, как быстро улыбки сползут с лиц, если они фальшивые. Вчера он даже вытер руки прямо о халат Старшей – черные разводы на белом, когда она прочитала ему лекцию о недопустимости обедать с грязными руками.

Тщательно медленно вытер пальцы и смотрел на реакцию – сияющая благожелательная улыбка дрогнула только на мгновение, как будто пошла трещинами, но потом девушка, как ни в чем ни бывало, сопроводила его в обеденную залу.

Другого повода нагадить Коста пока не придумал.

Он молчал, больше слушал, кивал, если требовалась его реакция, смотрел, когда ему показывали, садился, когда его просили сесть, и изредка задавал вопросы, ни на один из которых он не получил ответов.

Вчера его водили гулять на холм, откуда открывался прекрасный