Черный Кровавый Триллиум - Андрэ Нортон

— Ты считаешь, мне очень радостно покидать тебя в такую минуту? — Узун выглядел очень расстроенным.

— Конечно, ничего хорошего в этом нет. Но, мой милый Узун, не напоминает ли тебе нынешняя ситуация сюжеты древних героических баллад? Помнишь, как мы волновались, слушая их, как сильно начинало биться сердце, какие возвышенные мысли теснились в голове? Вспомни, разве главным в них была героическая смерть, разве не чувство исполненного долга вызывало наше восхищение? Если мы отнеслись бы к древним стихам более разумно, более вдумчиво, то не наделали бы столько нелепых ошибок. Я бы не гнала тебя бездумно на верную гибель, ты бы вовремя напомнил мне, что сил больше нет. Разве этому учили нас предки, закрепляя свой опыт в звучных строфах? Какая польза Рувенде, замерзни ты в этих безлюдных местах? Какая польза, если бы ты умер у меня на руках и я бы от горя и отчаяния потеряла голову? То, что у нас есть цель, что мы не принадлежим себе, вовсе не значит, что мы непременно должны погибнуть. Победить — да, мы обязаны, но нестись сломя голову, не замечая ничего вокруг, не имеем права. Вот к какому выводу я пришла: потеря двух дней — ничто по сравнению с твоей или моей жизнью. Более того, с этой минуты не семена священного цветка будут командовать нами, а я ими.— Она задумчиво оглядела окрестности, а потом продолжила: — Может... Может, королева и должна в критических случаях жертвовать жизнью своих подданных. То есть имеет на это право... Но, клянусь Владыками воздуха, если мне когда выпадет такая доля, то для подобного решения будут весьма веские причины.

— Выходит,— с болью произнес Узун,— ты лишаешь меня права пожертвовать жизнью ради тебя?

— Не совсем так,— ответила Харамис,— Кто может запретить человеку распорядиться своей жизнью? Но речь идет об исполнении долга, а риск, сопутствующий ему,— дело второстепенное. Вот в каком смысле я говорю о своих правах. В настоящую минуту я не считаю, что наступила необходимость пожертвовать твоей жизнью ради достижения цели. Кроме того, если ты сейчас отдашь Богу душу, где я найду другого музыканта, когда верну себе трон? Кто будет учить моих детей играть на флейте?

Узун улыбнулся:

— Ну и мечтательница же ты, принцесса. Хитрая мечтательница... Итак, я возвращаюсь на родину и жду твоего вызова — подвиги ли совершать, учить ли детей музыке, мне все равно.

— Вот и прекрасно. А я скоро отправлюсь в путь. Ты пока поспи, мои друг.

Музыкант охотно кивнул в ответ и полез в спальный мешок.

— Я тоже немного отдохну,— добавила Харамис.

— Принцесса, просыпайся! — Узун решительно тряс ее за плечо.— Надвигается снегопад, надо немедленно отправляться в дорогу.

Харамис открыла глаза. Небо совсем затянули низкие лохматые тучи. Снегопада можно было ждать с минуты на минуту.

— Принцесса, где твой мешок? — Узун по-прежнему тряс ее за плечо.

— Я оставила его на нашей вчерашней стоянке. Надеялась вернуться и отыскать его... Значит, надо спешить. Ты тоже не медли. По снегу ты далеко не уйдешь.

— Верно,— согласился музыкант и сунул в руки принцессе ломоть хлеба и чашку горячего чая,— Подкрепись на дорожку. Пусть помогут тебе Владыки воздуха.

— Тебе тоже, друг...— Она крепко обняла его на прощание, затем начала взбираться по тропинке.

«Только бы не пошел снег»,— подумала она.

Вверх Харамис теперь поднималась довольно быстро — дорога была ей известна. Помогла и погода. Снег, мелкий, редкий, пошел, когда она одолела половину пути, так что, добравшись к вечеру до места прежней стоянки, девушка легко отыскала свой рюкзак — его всего на пять дюймов покрыл снег. Принцесса откопала его, немного поела и легла спать.

Снег повалил гуще — перед глазами замелькала серая пелена. Уже устроившись в мешке, она почувствовала, как сильно устала. Никогда до этого дня она не оставалась одна. Совсем одна... До вторжения рядом всегда были родители, сестры, Узун, слуги и другие обитатели Цитадели. Последнее время этот круг ограничивался музыкантом, исключая те несколько часов, что она провела в обществе Великой Волшебницы. И что интересно: все эти годы она мечтала об уединении, о тихом, укромном уголке... Тишина, уютный домик, и пусть большими хлопьями падает снег, это вызывает в душе светлую грусть...

Она невольно рассмеялась — с домиком придется повременить, а снега и тишины здесь сколько угодно. Однако ничего, кроме тревоги, страха и — в. глубине души призналась она сама себе — отчаяния, эти приметы романтического одиночества не вызывали. Ей теперь досталось созерцание. Можешь задумываться о смысле жизни, философствовать сколько душе угодно, решать важные проблемы — что это изменит? Куда больше вопросов оставалось без ответа. Почему Узун не признался, что больше не в силах продолжать путь? Почему Бина столь легкомысленно отнеслась к его физическому состоянию, посылая его в такое трудное и опасное путешествие? Почему не предупредила ее, Харамис, о необходимости отправить музыканта назад?

Конечно, ей, Харамис, тоже пришлось нелегко, но она все-таки помоложе.

«Я — королева Рувенды,— с горечью подумала она.— На мне лежит огромная ответственность, поэтому мне нужен мудрый совет. Нужен рядом человек, который способен разбираться в людях. Он должен подсказывать, кому я могу доверять, кому нет. Вот, например, Узун. Оказывается, он способен промолчать, даже когда речь идет о жизни и смерти. Кому нужна его смерть? Впрочем, Кадия тоже такая — всегда берет на себя больше, чем следует, а если и понимает, что хватила лишку, никогда не уступит без спора. Что касается Белой Дамы, то с нею совсем непонятно — неужели гибель Узуна входила в ее планы? Или она просто не обращает внимания на подобные мелочи?»

Даже любимые родители —в конце концов Харамис пришла к подобному неутешительному выводу — едва ли были мудрыми правителями, людьми, сведущими в мировой дипломатии. Все, что творилось в Лаборноке,— подготовка к вторжению, невиданный шовинистический угар, козни колдуна на горе Бром,— было хорошо известно при рувендийском дворе, но никаких мер не было принято. Даже если Харамис не хотела выходить замуж за Волтрика, ее отец мог бы начать переговоры по этому вопросу, хотя бы высказать озабоченность по поводу огромной разницы в возрасте. Можно было предложить кандидатуру сына Волтрика... Как его, кстати, зовут? Антар. Если же они хотели породниться с Варом — славная, между прочим, идея,— то рядом была Кадия... Хотя, конечно, ее сестру трудно представить чьей-либо женой. Такому мужчине не позавидуешь. Вот Анигель — невеста лучше не придумаешь. Ее за кого угодно можно отдать.

«Если я легко пришла к таким выводам, почему же родители не сообразили? — подумала Харамис,— Почему всецело доверились Белой Даме?.. Очевидно,— вздохнула она,— очень важно верно оценивать способности того или иного человека. Впрочем, и намерения тоже... Иначе помощь, принятая бездумно, может столько бед натворить...»