Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах - Натан Альтерман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь положение изменилось. Тысячи евреев — тех, которые с детства воспитывались вне еврейских традиций и никогда не чувствовали на себе их бремени, и тех, которые сбросили с себя это бремя в более зрелом возрасте, — вернулись теперь к своему народу и высоко подняли знамя еврейской национальности, не возвращаясь, однако, вместе с тем к еврейской религии, к исповедыванию ее взглядов и исполнению ее законов. Эти новые евреи вовсе не чувствуют себя оторванными от народа из-за этого разногласия в религиозных воззрениях, и поэтому они не чувствуют также потребности привлечь народ на свою сторону во всем, что касается религии и веры. Сознание еврейской национальности есть для них исключительно племенное чувство, которое не налагает на своих носителей никаких обязанностей, кроме любви к своему народу и работы на славу ему, ничем не ограничивая личную свободу человека в области взглядов и поведения.
Это новое явление неизбежно породило и новый вопрос: что должны мы думать о подобных евреях? Может ли человек действительно быть настоящим евреем в смысле национальном, будучи в то же время «другим» во всех остальных отношениях?
Приверженцы закона и ревнители религии, разумеется, отвечают на этот вопрос решительным отрицанием. Они до сих пор придерживаются старого воззрения во всем его объеме и говорят, что у Израиля нет национальности вне религии, и что если кто говорит: «Я еврей», то он должен также прибавить: «И боюсь Господа»[98], — и взять на себя бремя Закона и заповедей, как все члены дома Израилева; без этого условия «националист» есть для них теперь то же, чем когда-то был «просвещенный», т. е. еврей, который согрешил, — другими словами, больной член в национальном организме, который, правда, нет надобности отсечь и выбросить, но который надо постараться излечить…
Что же касается до самих националистов, то они разделились в этом вопросе на два лагеря.
Приверженцы одного лагеря — того, за которым в нашей литературе уже утвердилось название западного, — отвечают на наш вопрос категорическим утверждением. Взять на себя бремя Закона они не могут, потому что не во власти человека заставить себя верить, а взять на себя бремя предписаний они не хотят, потому что человек, выполняющий религиозные предписания без сердечной веры, принадлежит к числу лицемеров. Впрочем, согласно их воззрениям, их национальное сознание и не нуждается ни в чем подобном. Свой национальный долг они полагают в любви к своему народу и в участии в «национальной работе», т. е. в обществах и союзах, в уплате шекелей и в покупке акций[99]; наиболее ревностные среди них согласны даже с тем, что еврейский язык и еврейская история — прекрасные вещи, знание которых весьма полезно — хотя отнюдь не обязательно! — для националистов; что же касается до их личной жизни, до из воззрений, чувств, душевных наклонностей и до всего их поведения, то здесь они не считают обязательным для себя измениться ни на йоту и остаются тем же, чем были до своего присоединения к национальному знамени еврейства: сынами той чужеземной культуры, в которой они были воспитаны в детстве и которую жадно впитывали в себя на заре своей юности.
Таким образом, эта национальная партия, при всем своем крайнем расхождении во взглядах с религиозной партией, сходится с ней, однако, в одном воззрении. Обе эти партии считают религию единственным духовным достоянием, в котором сосредотачивается весь национальный дух нашего народа и вне которого для Израиля не существует в настоящее время никакого другого национального достояния, кроме племенного единства; но из этого основного положения две эти партии делают различные выводы. Одна говорит: если так, то всякий, кто не верит в еврейскую религию и не живет ею, не может считаться носителем национального знамени, от которого он далек по своему духу; а другая, наоборот, говорит: если так, то, значит, еврейская национальность не может требовать для своих членов, чтоб их жизнь согласовалась с ее духом, потому что этот дух всецело связан с религиозной верой, а в вопросах религии в наше время не может быть принуждения, и жизнь народа не может быть построена на таком основании; поэтому в нашей личной жизни у нас нет в настоящее время никакой национальной обязанности, кроме стремления к достижению национальной свободы.
В этом пункте обеим партиям справедливо возражает вторая национальная партия, восточная[100]. Подобно первой, и она не соглашается основать национальность на религиозной вере, чтобы не поставить ее существование в зависимость от таких вещей, о которых человек не знает сегодня, будет ли он признавать их завтра; но вместе с тем националисты этого склада знают, что содержание еврейской национальности заключает в себе нечто гораздо большее, чем только дипломатию и разные собрания, и знают это не на основании силлогизмов и внешних доказательств, а самым неопровержимым способом: из своего собственного внутреннего существа. Так как они в большинстве случаев бывают проникнуты духом еврейства с детских лет, то они непосредственно ощущают, что этот дух еще живет в их сердцах и влияет на их жизнь, несмотря на то, что их религиозные воззрения давно уже сильно изменились, — и отсюда они делают тот необходимый вывод, что существует еврейский национальный дух, который не исчерпывается одной религиозной верой, и что, следовательно, существуют также
