Личные мемуары Е. П. Блаватской - Мэри Нэфф

Я никогда не признавала в г-же Блаватской учителя этики, морали; для этого она была слишком возбудимой. Если что-то происходило не так, как следовало бы, то она могла высказать это с такой энергией, что при этом сильно задевала людей. Но я должна признать, что ее негодование всегда имело безличный характер…

В возникающих у нас дилеммах, духовного или физического порядка, мы инстинктивно обращались к ней за советом, так как чувствовали ее мужество, ее простоту, ее глубокую мудрость, широкое видение, ее сердечное доброжелательство и симпатию ко всем, даже к самой последней собаке.

На ум мне приходит один случай. На нашей улице стали появляться нежелательные люди — окружение сильно изменилось. Однажды вечером одну из наших молодых девушек, когда она поздно возвращалась с работы, кто-то стал преследовать и сильно ее напугал. Она без сил упала в кресло в нашей конторе. Мадам была чрезвычайно этим задета, высказывалась в самых сильных выражениях, а затем вынула из складок своей одежды кинжал и сказала, что он предназначен для любого мужчины, который будет к ней приставать. (Мне кажется, что он был предназначен для резки табака, но был достаточно велик, чтобы служить оружием защиты).

В это время у г-жи Блаватской был большой недостаток в деньгах. Та сумма, которую она регулярно получала от отца из России, перестала поступать, и она осталась почти без средств. Ей казалось, что это было делом одного человека, влияющего на ее отца, и она свое возмущение высказывала с присущей ей силой. В нашем доме наиболее консервативные из его жителей стали уже думать, что в конце концов она лишь авантюристка и что отсутствия денег у нее и следовало ожидать. Но моя подруга, мисс Паркер, которую она однажды взяла с собой в русское консульство, уверяла, что она действительно русская княгиня, что консул знает ее семью и обещал сделать все возможное, чтобы выяснить, почему появились эти затруднения. Оказалось, что задержка в получении денежного перевода произошла по причине смерти ее отца и потому, что потребовалось длительное время на получение ею наследства.

Владелец нашего дома, г-н Ринальдо лично получал деньги со всех жильцов и был поэтому знаком со всеми. Он, как и все, заинтересовался г-жой Блаватской и познакомил с нею своих двух молодых друзей. Они очень часто навещали ее и однажды оказали ей практическую помощь — нашли для нее работу. Она стала для них (и для других) рисовать рекламные картины. Эти джентльмены были должно быть фабрикантами мужских сорочек, потому что мне запомнилась одна реклама, на которой были нарисованы маленькие фигурки, одетые в изделия их фабрики. Мне кажется, что это вообще были первые рекламы в Нью-Йорке. Г-жа Блаватская выполняла также красивые орнаменты тиснением по коже, но изделия эти было трудно продать и она перестала их делать.

В это время она решила написать окончание незавершенной книги Ч. Диккенса (умершего в 1870 г.), названной им «Эдвин Друд». У меня создалось впечатление, что евреи — друзья г-жи Блаватской, были спиритуалистами и что они старались убедить ее закончить книгу Диккенса с помощью духов. В ее личной комнате был длинный стол, и я видела, как она целыми днями, а можеть быть и месяцами, сидела за этим столом, исписывая лист за листом. (Она переводила тогда на русский язык какую-то работу медиума Джеймса и в октябре 1874 года писала знакомому ей русскому издателю Александру Аксакову, предлагая этот перевод).

Когда она еще продолжала терпеть нужду, она познакомилась с одной французской дамой, вдовой, имя которой я забыла. Эта дама часто бывала в нашем доме. Мы обычно называли ее «Мадам Француженкой», а Е.П.Б. звали просто «Мадам». Дама эта впоследствии поехала вместе с Е.П.Б. на ферму Эдди. В то время она жила недалеко от нас на Генри Стрит. Она предложила Е.П.Б. переехать к ней, пока не пройдут ее денежные затруднения, и г-жа Блаватская приняла это предложение и оставила наш дом. Многие из нас, и особенно мисс Паркер, продолжали поддерживать с ней связь и посещали воскресные собрания, которые устроили у себя обе дамы. Я на этих собраниях не бывала…

Вскоре после этого г-жа Блаватская получила деньги из России и переселилась на 14 улицу в дом 4. Это был очень непретенциозный дом с баром внизу и меблированными комнатами в двух верхних этажах. В этот дом мисс Паркер однажды взяла меня с собой… Там я увидала г-жу Блаватскую в бедно обставленной комнате наверху…

Через несколько дней я услыхала, что она уехала в Итаку, чтобы передать Корсону — профессору Корнуэльского университета кольцо, которое было ей доверено кем-то из ее тайных Водителей и которое должно было свидетельствовать о Посланце. Этот мой визит к Е.П.Б. был последним, когда я ее видела. Дальнейшая ее жизнь хорошо известна и описана другими». [23, декабрь, 1931]

Полковник Олькотт продолжает дальнейшее описание ее жизни в 1873 г.: «В октябре умер ее всегда снисходительный, терпеливый, любимый ею отец[29]; и 29 числа того же месяца она получила телеграмму из Ставрополя от своей сестры «Элизы», которая извещала о смерти отца и о полученном ею наследстве — примерно 1000 рублей. Она эти деньги получила и переехала в новую, лучшую квартиру, расположенную на Юнион-Сквер, на 16-й Ист-Стрит и на Ирвинг Плейс. По этому последнему адресу я и нашел ее после возвращения с фермы Эдди». [18, т.1, с.29]

Глава 29

Встреча основателей Теософического общества

Полковник Олькотт писал об этой встрече, происшедшей в 1874 году, в своих репортажах с фермы Эдди в газету «New York Daily Graphic» и в книге «Люди с того света». Передаем это вкратце: «Появление 14 октября некоей высокопоставленной и одаренной русской дамы было значительным событием… в процессе проявления феноменов в Читтендене. Эта дама — Елена П. де Блаватская, успела много повидать на своем веку. Она объездила почти все страны Востока, искала остатки древних культур у подножия египетских пирамид, своими глазами видела таинственные обряды в индуистских храмах, в сопровождении вооруженного эскорта посетила далекую Центральную Африку. Приключения, которые были с нею, встречи с особенными людьми, ужасные события, происходившие во время ее путешествия на суше и на море, — из всего этого можно было бы составить самый романтический рассказ, когда-либо написанный биографом. За всю свою жизнь я не встречал такого интересного человека». [17, с.293, 294]

Через 18 лет он начал публиковать в «Theosophist» свои «Страницы старого дневника», тогда под названием «Oriental Series», и в них писал: «Говоря о рождении Теософического Общества, я должен начать с самого начала, с того, как впервые встретились его основатели. Эта встреча была весьма прозаической: я сказал — «Permettez moi, Madame» («Позвольте мне, мадам») и протянул руку с огнем к ее сигарете. Наше знакомство началось в дыму, но оно вызвало большое неугасимое пламя.