Рене по прозвищу Резвый - Елена Кондаурова

— Ну что, Резвый, — радостно выкрикнул он, завидев Рене, — дело сделано, а?

— Сделано, — кивнул Рене, оглядывая палубу.

Пахло едким пороховым дымом, гарью и кровью, кое-где валялись трупы. Пленная команда, от которой осталось человек семьдесят, смирно сидела возле грот-мачты, окруженная ребятами Лесопилки.

Некоторое время Рене рассматривал их. Пираты. Люди. Разные. Старые и помоложе, есть совсем мальчишки вроде Шныря. На лицах усталость и безнадежность, у кого-то злоба и ненависть. Кто-то из них, кто принимал участие в бунте и тем самым помогал захватчикам, их позднее покажет Грешник, станет новым членом его команды, а остальные… А что остальные? Акулы тоже божьи твари, и им надо есть. Рене внутренне содрогнулся. Нет, столь кардинально решать судьбу этих людей он не считал себя готовым.

— Ну что, берешь их? — спросил подошедший сзади Лесопилка.

— Беру, — сказал Рене.

— Всех?

Рене прищурился. Пожалуй, стоит дать им шанс. Он сделал несколько шагов, останавливаясь перед пленными, и громко объявил:

— Меня зовут Рене Резвый. Я предлагаю вам войти в мою команду. Кто согласен, тот может перейти на «Афину», кто не согласен, пусть прыгает в море или изобретает еще какой-нибудь способ самоубийства, мне плевать. Все слышали? — Он обвел взглядом молча разглядывающих его пиратов.

Кое-кто нехотя промычал «да», часть тут же начала подниматься, чтобы идти на другой корабль. Один из пленных подошел к Рене.

— Капитан, раненых можно забрать?

— Можно, — разрешил Рене.

Ничего, от Жиля не убудет, для него работа — лучшее развлечение.

Ребята Лесопилки уже вовсю перетаскивали свое имущество на «Одиссей». Немного понаблюдав за их деловитой возней, Рене решил, что ему есть что обсудить с компаньоном.

— Хьюго, — окликнул он его, заметив, как тот поднимается с нижней палубы.

— Чего тебе, Резвый?

— Команда Ансервилля… вернее, бывшая команда Ансервилля ушла отсюда практически без штанов. Надо бы вернуть ребятам их вещи.

— Что, Резвый, опять встаешь горой за подчиненных? — ухмыльнулся тот. — Ладно, не обижайся, я не в укор. Наоборот, вот думаю, может, и за меня когда-нибудь встанешь? Так и быть, скажу своим, чтобы перетаскали матросье барахло к тебе на «Афину».

— Спасибо, Хьюго, — искренне поблагодарил Рене. — Я тебе так за это благодарен, что даже не хочется напоминать про денежки Ансервилля. Но мы же вместе шли на абордаж, верно? Значит, добыча пополам. Сколько у него там было?

— Резвый, ну имей совесть! — возмутился Лесопилка. — Ты и так меня раздел и разул, а теперь последнее хочешь отнять?

— Хм… по-моему, я тебя как раз одел и обул.

— Да там было-то всего три тыщи, — почти заканючил старый пират. — Даже делить совестно. К тому же ты мне обещал тысячу, если кто-то из моих поранится. Эй, Скалорыл! — крикнул он куда-то в сторону. — Иди сюда!

К ним подошел здоровый детина, рука которого была замотана окровавленной тряпицей.

— Покажи рану, — скомандовал Лесопилка.

Тот послушно размотал тряпицу и продемонстрировал свежий порез.

— Видишь? — победно посмотрел капитан на Рене.

Тот кивнул, изо всех сил стараясь придать лицу кислое выражение.

— Вижу. Ладно, забирай все себе, там и правда на один зуб.

— А я что говорил? — Лесопилка был так горд этой маленькой победой, что Рене стало немного стыдно.

— Ну, ладно, тогда я пошел, — сказал он. — Вы заканчивайте побыстрее, а то скоро совсем стемнеет. Не хотелось бы здесь задерживаться.

Рене хотел добавить: «Когда на хвосте сидит Белтроп», но не добавил. Зачем? И так все ясно.

— Да мы быстро! — заверил его Лесопилка. — Сейчас Ансервилля по доске проведем, чтобы все честь по чести, и в путь!

— Хорошо. — Не сказать, что Рене так уж хотелось смотреть на казнь. Что может быть интересного в том, как человек падает в море? Но команда наверняка захочет полюбоваться, а для новых членов это зрелище вообще будет обязательным, так что сделать брезгливую мину и отвернуться у него не получится. Придется смотреть вместе со всеми.

Впрочем, Рене ошибся. Казнь Ансервилля вышла весьма поучительной. Свергнутый капитан был настолько напуган предстоящей процедурой, что закатил перед смертью истерику. Он рыдал, молился, падал в ноги Лесопилке, хватая его за сапоги и умоляя оставить в живых. В общем, убил в наблюдавших не только сочувствие, но и всякую жалость. И когда его наконец вытолкнули на доску, все выдохнули с облегчением. Хотя сразу же поняли, что рано. Он еще на доске вопил несколько минут, и лишь когда в него начали тыкать саблями пониже спины, сделал пару шагов и свалился в море.

— Да лучше сдохнуть десять раз подряд, чем так позориться перед смертью! — презрительно сплюнул Грешник Марк, стоявший рядом с Рене.

— Это точно, — согласился с ним юный капитан.

Смерть Ансервилля, однако, произвела на Рене тяжелое впечатление. Впервые он поставил себя на место умирающего и до дрожи в коленях ощутил, как это страшно — умирать. Когда тело вдруг перестает повиноваться, ты силишься вдохнуть, но не можешь, и понимаешь, что все, это конец, темнота… Все в Рене воспротивилось мысли о возможной кончине. Нет, с ним такого не произойдет. С беспечностью молодости он отодвинул это событие на восемьдесят лет вперед. Мелькнула было мысль о том мальчишке-офицерике, которого он убил во время своего первого абордажа, — тот тоже был молод, однако все равно умер, и о Лулу — та была еще моложе, но тоже отправилась на небеса, но Рене мгновенно отбросил их подальше. С ним ничего подобного не случится, потому что просто не может случиться, и все.

И чтобы окончательно отвлечься от мрачных мыслей, Рене предложил Грешнику пойти к нему в каюту и обсудить, как поступить с новоприбывшими, чтобы не допустить нового бунта.

К Омори они подошли к вечеру следующего дня. Мановар Белтропа так и остался маячить на горизонте, не решившись подойти поближе. Однако гарантии, что он там и останется, никто дать не мог, и поэтому Рене решил не терять времени. Одновременно с разгрузкой какао он отдал приказ начать готовить к плаванию «Касатку». Она была не настолько гнилой, как он опасался вначале, но укрепить кое-где ее все-таки не мешало. Их корабельный плотник, немец по имени Якоб, правда, громко ругался, когда увидел ее трюм, но Рене не обратил на это внимания. В конце концов, ему же не в кругосветку на ней идти. А до Чактча она дотянет.

Ровно двое суток на «Касатке» шла не слишком заметная, но очень напряженная работа. Совсем по-тихому сделать ее не получалось, стук топоров разносился далеко, да и постоянный подвоз тех или иных припасов тоже мог многое сказать любопытному взгляду, но «Касатка» все еще считалась лоханкой Лесопилки, и поэтому вопросов ни у кого не возникало. Ну разбогател Лесопилка неожиданно, с кем не бывает. А спрашивать лишний раз, что да как, так за длинный язык и повесить могут. В смысле, не за язык, конечно, а за шею, но все равно неприятно.