Героиня мира - Танит Ли

Наверху зал опоясывала увешанная щитами галерея, а резные балки под невероятно высоким потолком украшала безумная роспись: ветви груш и вишен, лесные боги, кувшины для разлива и прочие неясные изображения. Но я не смела подолгу задерживаться взглядом на верхнем ярусе, ведь мне следовало сосредоточиться на нижнем, где находились люди.

Гладко отполированный, похожий на стекло пол был виден мне гораздо лучше, следы множества ног затерли его дотемна. А в центре зала высился мощный белый столб, уходивший в потолок среди резных ветвей и нимф и поднимавшийся, по-видимому, в покои на втором этаже. Как мне сообщили впоследствии, это была большая печь, основной источник волшебного тепла, которое поддерживали в доме всю зиму.

Госпожа ста шести лет от роду сидела в другом кресле и пристально наблюдала за тем, как я совершаю ритуалы, глядя внимательно и благодушно. Понимает ли она, кто я такая, возможно ли это? Известно ли ей хотя бы о смерти внука? Наверное, она уже привыкла совершать жизненный путь, оставляя всех остальных позади. К счастью, мое присутствие вроде бы не задевает ее. Судя по выражению ее лица, она убеждена, что я нахожусь здесь по праву.

У меня разболелась голова, мне хотелось убежать. Вопреки всем ожиданиям, мне позволили это сделать. Ритуалы подошли к концу, осталось только совершить воздаяние стоявшему возле лестницы Випарвету, поднести ему вина и соли. Статуя из черного мрамора (как гробница возле дома) — волк в одеянии, похожем на священническое облачение, поднялся на задние лапы. В больших стройных лапах он держал лампаду, и пламя ее задрожало, когда я насыпала на поднос соли и налила вина в чашу. Мне еще ни разу не дозволили совершить приношение Випарвету, даже в ходе бракосочетания, что положено, если оно совершается в обычных условиях. А вдруг он зарычит на меня, или над лесом, повергая всех в ужас, пронесется его призрачный вой, как уже случилось однажды…

Но божество никак не откликнулось, приняв воздаяние. Служанка повела меня наверх, на галерею, потом налево и под арку в стене. За нами шла Роза, неся мои цветы. Слуги Гурца и госпожа глядели на нас, пока мы не скрылись из виду.

Что же я здесь делаю? Сомнения нет: среди всех бурных океанов, отчаянно трепавших меня — осады, войны, смерти, — этот ужасней и неотступней всех.

Мне снова придется влезть в одежду, которая мне не по размеру, и вырасти, подстраиваясь под нее.

Я металась по постели, забывшись лихорадочным полусном, а за шторами в окнах догорал день.

Бессердечная Роза поздравила меня, поохала и поахала насчет дома, насчет странностей госпожи и ушла от меня в соседнюю комнату, чтобы поразвлечься, разбирая багаж и разглядывая шкатулки с принадлежностями для шитья. Похоже, она уже чувствует себя как дома или по крайней мере освоилась с незнакомым местом и готова плыть к только-только завидневшемуся берегу.

А как же я стану здесь жить?

Мне приснился Гурц, он стоял посреди озера, прямо на воде, как кудесник. И смеялся, тряся бородой. «Аххр, малышка Ара!» — прокричал он, радуясь моей беде. Вовсе это не щедрый подарок, он просто отомстил мне. Я его не любила. Он умер. А теперь повесил мне на шею резной жернов с росписью.

Сквозь темный, как слива, навес над кроватью с синим бархатным пологом и столбиками, как мне показалось, из цельных стволов деревьев, украшенных завитками и рифлением, проступали потолочные балки, а на них розовые, как конфетки, голубки клевали красные и зеленые яблочки; маленькие синие певчие птички и вороны цвета индиго держали настоящие цветы, собранные к моему приезду, с которых на пол осыпались лепестки. («Как хорошо, что из этих пташек не посыплется ничего другого!» — воскликнула бездушная Роза.)

Я снова задремала, и мне приснилось, будто Гурц привез меня в этот дом и несет меня, свой цветок, вверх по лестнице, вдоль по галерее, через арку в стене, по коридору и снова вверх по этим ступенькам сюда, в Западную Башню. Мне отвели женскую спальню. Спальня хозяина — его собственная — находилась в башне на восточной стороне. Супружеские пары проводили ночи лишь в хозяйской спальне. Эта запасная комната, предназначенная для хозяйки, служила ей во время родов, болезни или вдовства. Приснившийся мне Гурц принес меня сюда, как и положено, и бросил на постель. Лицо его вдруг начало таять, в нем проступили черты другого человека. Я увидела перед собой Драхриса, а затем — и это оказалось поразительней и страшней всего прочего — залитого кровью Ликсандора, лежавшего и всхлипывавшего среди травы на месте поединка.

Призрачная волна подхватила меня, я проснулась и огляделась.

Где я? Ох, все там же.

Свет за шторами стал мягче. Длинные тени заливали поверхность предметов и затекали под них снизу. Я осталась в одиночестве. Мне некого позвать на помощь.

Я поглядела вверх на раскрашенных птичек — и тут у меня вдруг оборвалось сердце. Я принялась их оплакивать, потому что они не вызывали у меня любви, так же как и все эти краски, цветы, протянутые ко мне ладони, вино в честь приезда, старуха, озеро.

Перед смертью он предрек мне жизнь в этой комнате. «Ты пересчитаешь всех птичек».

Глядя сквозь слезы, я попыталась сосчитать их.

Но глядя сквозь слезы, их не сосчитать.

На самом деле нельзя сказать, чтобы я очутилась в клетке. То есть если не считать телесной клетки, в которой заперт каждый из нас и о существовании которой я начала догадываться еще раньше.

Воллюс и время, проведенное в ее владениях, кое-чему научили меня по части домоводства. В моем мозгу сохранились воспоминания даже о том, как мама управлялась с нашим куда более скромным и чуть необычным хозяйством. В усадьбе Гурц в моем распоряжении оказалась целая армия работников. Стоит мне чуть-чуть подтолкнуть этот шар, и он завертится.

Мельм стал при мне управляющим, его хозяин позаботился о том, чтобы он перешел на эту, более высокую должность. Поместье было знакомо ему с детства, он знал о нем все на свете и пользовался всяческим уважением среди его обитателей. Благодаря его обхождению со мной и, вероятно, его отношению ко мне, проявленному во время моего отсутствия (он переехал в усадьбу еще весной), все усвоили, что ко мне следует относиться с почтением. Мне полагалось лишь уделять по полчаса внимания в день экономке и старшей горничной, когда те заходили. А в остальное время откликаться на приглашения к завтраку (роскошные фрукты, свежевыпеченный хлеб) или к обеду (лесная дичь и озерная рыба). Я одаривала прислугу улыбкой и старалась запомнить, как их всех зовут, а они воспринимали меня как цветок, выросший среди их лесов. Подобное великодушие должно бы оказать умиротворяющее воздействие. Впрочем, у меня оно вызывало беспокойство. Неужели участь обитателей поместья, захваченного имперской короной, так страшна, что мое появление здесь оказалось предпочтительней?