И только пепел внутри… - Тата Кит

– Я скоро уезжаю.

– Все уезжают. Пары закончились.

– Как можно быть таким умным и таким тупым одновременно?

– Отвали, – откинулся на спинку стула. – Не видишь, у меня похмелье.

– Я скоро уезжаю. Насовсем, – уточнила Жильцова.

Поднял взгляд на ее лицо, пытаясь понять, шутит она или говорит серьёзно.

Её лицо почти всегда выражает крайнюю степень равнодушия и скуки. Сложно понять, где она несет полную чужь, а где говорит адекватные вещи.

– Кажется, мой день только что стал чуточку лучше, – произнес я саркастично.

– Ха-ха, – выронила она безэмоционально. Скинула с плеча рюкзак, расстегнула его молнию и, покопавшись в его глубинах, вытащила небольшую коробочку из темного дерева. – Вот, – поставила ее передо мной на стол.

– Что это? – нахмурился.

На коробочке было выгравировано золотыми буквами: «Забыть = предать».

– А на всё остальное, Паша, ты имеешь полное право, – сказала Жильцова спокойно.

– И что мне с этим делать?

– Я уверена, ты найдешь этой коробочке достойное применение, – придвинула она ее ко мне ближе. – Не забывай быть счастливым.

Опустил взгляд. Золотые буквы привлекали к себе внимание. Снова и снова перечитывал слова, смысл которых доходил до дремавшего сознания по одной букве.

«Забыть = предать», «а на всё остальное, Паша, ты имеешь право».

– Спасибо, – сказал я сдержано, но коробочки так и не коснулся. Пока что. Поднял взгляд на девчонку, улыбающуюся мне уголками губ. – И куда ты собралась?

– Мужу предложили отличную работу. Еду за ним, перевожусь в другой универ, – коротко и по делу.

– Сюда больше не вернешься?

– Не надо так сильно радоваться, – хохотнула девушка.

– Это сложно, – вздохнул я, неожиданно для самого себя, с некоторой горечью.

Несколько долгих секунд мы просто смотрели друг другу в глаза. Молча. Улыбки постепенно меркли.

– Ну, пока, – выпрямилась Жильцова, решительно оттолкнувшись от стола. – Обниматься не будем. Не хочу, чтобы от меня пахло чужим мужиком и его перегаром.

– Ну, пока, – отозвался эхом.

Девушка направилась к двери. Обернулась, словно что-то еще хотела сказать, но лишь улыбнулась уголками губ. Коснулась ручки двери и…

– Подожди, – остановил я ее внезапно.

Встал со стула, вышел из-за стола и, не зная точно, нужно ли мне это или нет, подошёл к ней.

– Медленно ухожу? Хочешь придать мне ускорения? – иронизировала язва.

– Спасибо, – произнес я, наверное, наивно и по-простецки.

– Я ничего не сделала.

– Кроме того, что выковыряла мне мозг чайной ложкой, пережевала и выплюнула обратно в черепную коробку.

– Какой же мерзостью я иногда занимаюсь, – поморщилась Жильцова притворно. – Кажется, обнимашки неизбежны. Я обещала себе, что не стану, но… Куда ты, нафиг, денешься? Иди сюда.

Подойдя ко мне, она смело обхватила мою шею руками и рывком притянула к себе.

С трудом удержав равновесие, несмело положил руки ей на спину в районе лопаток. Синхронно с ней глубоко вдохнул. Глаза сами собой закрылись.

– Пообещай мне, что будешь счастлив, – шепнула, шумно сглотнув. – Ты знаешь, каково это. Просто вспомни.

Ком сдавил горло. Последний раз стиснул девушку покрепче и отпустил.

– Пообещай, что никогда не вернешься. Второго твоего пришествия я не переживу, – попытался я отшутиться.

Лиц обоих коснулись улыбки.

– Если ты не выполнишь своего обещания, то я не выполню своего, – кажется, не шутила.

– Похоже, мне придется приложить максимум усилий.

– У тебя получится. Я верю, – посмотрела Жильцова последний раз мне в глаза. – Пока.

– Пока, – шепнул закрывшейся за ней двери.

Глава 19

Вошёл в квартиру после пар и сразу почувствовал запах чего-то жареного.

Значит, Катя уже дома. Тот факт, что Мульт не сходит с ума в ожидании прогулки – еще одно тому доказательство.

Хлопнул дверью. Услышав, дочка сразу выглянула из кухни и улыбнулась уголками губ.

– Привет, – произнесла она достаточно бодро.

– Привет, – натянул на губы подобие улыбки. Снял пальто, туфли, на которых едва удержался на скользком тротуаре близ подъезда. Портфель оставил на комоде в прихожей.

– Мой руки. Я уже всё разогрела.

– Разогрела? – слегка нахмурившись вошёл в кухню и увидел пищевые контейнеры. – Бабушкины подгоны?

– Ага, – ответила Катя, помешивая деревянной лопаточкой картошку в сковороде. – Там в холодильнике еще штук пять таких стоит.

– И как ты со всем этим поднялась до квартиры? – намыливал я руки над кухонной раковиной.

– Бабушка помогла. А еще она дала нам четыре сумки под мамины вещи. Сказала, что нужно собрать всё сегодня, а завтра она заберет и увезет их в какой-то центр… как его там?… кризисный, по-моему.

Руки, покрытые белой пеной, замерли. Собрать вещи? Сегодня? Такой скорости принятия решения за меня от тещи я не ожидал. Когда она давала мне время на подумать, я, всё-таки, подсознательно надеялся на то, что у меня его будет полно.

Но нет.

Решение принято. Да и сам я где-то глубоко внутри понимал, что так надо, так правильно. Но одно дело договориться об этом с самим собой и совсем другое – действовать согласно принятому решению.

– Пап! – окликнула меня Катя неожиданно громко.

– М? – отмер и смыл пену с рук.

– Я спросила: тебе чай или кофе налить? Может, молоко?

– То же, что и себе.

– Тогда чай.

Звон столовых приборов, шум чайника, скрип стульев – все эти звуки внезапно сменились абсолютным вакуумом, когда мы с дочерью оказались за столом друг напротив друга. Прокручивая в руках кружку с горячим крепким чаем, несмело поднял взгляд на Катю. Она несколько меланхолично ковыряла вилкой котлету в своей тарелке. Задумчиво посмотрела на пустой стул между нами, а затем на меня.

– Так надо, пап. Бабушка сказала, что в том центре живут женщины и даже дети, которых обижали и били их мужья, поэтому теперь им некуда идти и нечего надеть. Если бы мама была жива и узнала о них, то она