Том 14. М-р Моллой и другие - Пэлем Вудхауз

Джон застыл, держа весло над водой.

— … просто как брат.

Весло шумно опустилось, куда следует.

— Наверное, — продолжала Пэт, — нынешнее девушки чихали бы на отцов, а я — не могу. Дело не в том, что он рассердится. Ему будет больно. Вот я и пришла тайком, хотя очень не люблю врать. Поговори ты со старым боровом! Нежно так, по-матерински.

— Пэт, — сказал Джон, — я не знаю, как это сделать, но непременно сделаю.

— Молодец! Смешной ты, честное слово. Вроде — размазня размазней, а вдруг…

— Размазня? — переспросил Джон — Это в каком смысле?

— А ты сам не знаешь?

— Размазня!

— Ну, такая каша.

Звезды бодро сверкали, и все же было темно, лица ее он не видел; однако предполагал, что на нем, то есть на лице, играет насмешливая улыбка. Обычно это сражало его, но сейчас ввергло в неописуемую ярость. Лодка угрожающе накренилась.

— Какой ты прыткий! — сказала Пэт.

— Да? Я же — каша. Пэт хихикнула.

— Ты обиделся, Джонни? Прости, пожалуйста. Ты не каша. Ты просто… ну, благоразумный. Или мудрый, что ли…

Опять эта мудрость! Проплыла ондатра, оставив на воде подобный вееру след. Звезды мерцали и подмигивали. На островке вспорхнула птица. Мудрость! Может быть, Пэт имеет в виду… или намекает…

Нет, конечно! С чего он взял? Там, в аллее, он действовал точно так, как надо. Послушайся он брутального предка в какой-нибудь медвежьей шкуре, ему бы не было прощения. Да-да, «как ты все испортил!», именно так. Быть может, в свое время предок вполне преуспевал, но не в наши же дни!

Думая все это, Джон рьяно работал веслом и вызвал еще один упрек.

— Куда ты несешься? Хочешь поскорей от меня избавиться?

— Нет, — ответил он.

— А вообще-то пора спать. Знаешь что, высади меня у моста. Я не слишком много прошу? Ты ведь утомился…

Джон проехал в тот день двести миль, но совсем не устал. Плыть он мог сколько угодно.

— Хорошо, — отвечал он.

— Спасибо, — сказала она. — Только помедленней, если можно. Все-таки, на воде так приятно… Далеко еще до Уголка Призраков?

— Вон он.

— Ну, не пугайся.

Ров, окружавший усадьбу, прорыл первый Кармоди в ту пору, когда домовладельцы создавали препятствия для посетителей. С умягчением нравов цель его была забыта, и позднейшие хозяева расширяли ров, украшали, уснащали островками, по возможности приближая к живописному озеру. Для вящего сходства посадили несколько мрачных тиссов, между которыми, однако, протекал узкий поток воды. Тот, кто не пугался зловещей кущи, вскоре выходил на простор и, миновав мост, оказывался у реки.

— Сколько тебе было, Джонни, — спросила Пэт, — когда ты решился проплыть тут ночью?

— Шестнадцать.

— Ну, больше!

— Нет. Ровно шестнадцать. Я проплыл там в день рождения.

Пэт протянула руку, и ветки коснулись ее пальцев.

— Я бы и сейчас одна не смогла. Меня бы схватила рука скелета, поросшая черной шерстью. Видишь, вот она. А почему ты так расхрабрился?

— Потому что ты сказала, что я там не проплыву.

— Правда?

— Еще бы! Дразнила, не знаю как.

— А ты и купился? Да, ты многим мне обязан. Нет, ты подумай, мы тут бывали совсем детьми, а теперь — усталые, старые, совсем другие…

— Я не другой.

— Это в чем же?

— Ах, не знаю!

Джон опустил весло. Он хотел во всем разобраться.

— Почему ты думаешь, что я другой?

— Эти белые пятна, наверное, гуси. Джон гусями не интересовался.

— Я… — начал он, — я… — он хотел сказать, что любит ее, но вовремя опомнился и завершил фразу, — совсем такой же.

— Тогда почему ты со мной не общаешься? — упорствовала Пэт. — Бог знает, когда ты приехал, а я только сейчас тебя вижу. И то пришлось швырять камешки в окно. Как по-твоему, приятно бродить в одиночестве?

Джон удивился. Получалось, что он не деликатен, а равнодушен. Казалось бы, если ты объяснился и узнал, что тебя не любят, уйди с дороги, пока не сотрется память о твоей наглости. Да половина несчастных случаев на охоте, в Африке, обязана этой статье кодекса!

— Я не знал…

— Чего?

— Что ты хочешь меня видеть.

— Конечно, хочу. Вот что, Джонни. Ты завтра свободен?

— Да.

— Тогда сбеги из узилища, заезжай за мной и мы устроим пикник, как в старое время. Отец уйдет в гости. Приезжай к часу. Ну, как?

Джон опять ответил не сразу. Чувства его были слишком сильны для слов. Тем временем река приняла лодку с той неспешной, важной, сонной любезностью, благодаря которой разумные люди считают ее лучшей из рек.

— Согласен? — осведомилась Пэт.

— Еще бы!

— Вот и хорошо. Даже прекрасно. Значит, в час.

Река журчала, мягко посмеиваясь. Она была доброй и мудрой, а потому — посмеивалась, как старый джентльмен, которому приятно, когда молодые люди счастливы.

— Мы часто устраивали пикники, — припомнила Пэт.

— Да, — согласился Джон.

— Просто не пойму, зачем тебе общаться с ехидной, капризной, сварливой девицей!

— Что ты такое говоришь!

Показался старый мост, едва заметный во тьме. Джон подвел лодку к берегу, она зашуршала в камышах, словно феи заиграли на дудочках. Пэт вышла и повернулась к Джону.

— Теперь я не очень плохая, — тихо сказала она, — Если потерпишь, ты это увидишь. Спокойной ночи, Джонни. Значит, к часу, мой дорогой.

Она исчезла в темноте, а Джон рванулся вперед, словно его ударили током. Он дрожал. Конечно, ему померещилось, но на одну долю секунды он ощутил что-то вроде поцелуя.

— Пэт! — крикнул он, едва дыша.

Никто не ответил. Река спешила к Северну рассказать новости.

— Пэт!

Джон ударил веслом по воде. Река возмущенно заворчала. Лодка ткнулась носом в берег, лодочник выскочил на землю. Он прислушался. Звуков не было. Мир затих и опустел.

Наконец раздался хоть какой-то звук. Река опять засмеялась.

Глава IX СОННОЕ ЗЕЛЬЕ

Джон проснулся поздно и, просыпаясь, смутно ощутил, что очень счастлив. Мир почему-то стал лучшим из возможных миров. Тут он все вспомнил и вскочил, громко крича.

Эмили, свернувшаяся в корзинке, подняла тяжелую голову, ибо, судя по всему, вернулась под утро. Обычно она суетилась вокруг Джона, пока он мылся и одевался, но сегодня слишком устала. Решив, что скажет позже о незнакомце, которого встретила на их земле, она дважды вздохнула и погрузилась в сон.

Выйдя на воздух, Джон обнаружил, что упустил несколько волшебных часов. Двор был залит солнечным светом; легкий ветерок шелестел верхушками кедров; пушистые облака плыли в лазурном небе; от птичника доносился мирный клекот. Ощутив благоговение перед всем, что есть живого, Джон посмотрел на птиц, и они ему понравились. Насекомые, жужжавшие в солнечном тепле, были выше всех похвал, включая осу, подлетевшую совсем близко. Когда же подъехала машина и из нее вылез шофер, восторгу не было пределов.

— Доброе утро, Болт, — сердечно сказал Джон.

— Доброе утро, сэр.

— Куда вы так рано ездили?

— Мистер Кармоди послал меня в Вустер, оставить сумку в камере хранения. Если вы идете в дом, сэр, не передадите ли ему квитанцию?

Джон был рад оказать услугу и жалел лишь о том, что она столь ничтожна. Но и то хлеб в такое утро. Он положил квитанцию в карман.

— Как дела, Болт?

— Спасибо, сэр, все в порядке.

— Как жена?

— В порядке, сэр.

— А ребенок?

— И он тоже.

— А собака?

— Спасибо, не жалуется.

— Превосходно! — сказал Джон. — Просто замечательно! Большой им привет.

И, улыбнувшись как можно сердечней, направился к дому. Как бы ни вознесся дух, низшая природа требует завтрака, и Джон, в ту пору практически бестелесный, все-таки помнил, что два яйца и кофе очень недурны. Подходя к дверям, он подумал, что надо бы спросить и о канарейке, но решил, что время ушло. Надеясь, что случай еще представится, он продвигался к столовой, где яйца просто кишат, а кофе льется рекой. Остановился он только для того, чтобы почесать кота за ухом, и открыл дверь.

В столовой никого не было. Видимо, все уже позавтракали. Джон не огорчился при всей его любви к людям. Когда тебе предстоит пикник с единственной девушкой на свете, лучше побыть одному, чем с кем-то разговаривать.

Однако ближние подкрепились уж очень основательно. Где кофе, например? Он позвонил в звонок.

— Доброе утро, Стергис, — приветливо сказал он, когда тот явился. — Вы не могли бы принести мне кофе?

Дворецкий, сухонький и седой, служил тут, сколько Джон себя помнил. Как ни странно, он не менялся, сочетая субтильность, солидность и изысканную вежливость, словно положительный отец в мелодраме.

— Мистер Джон! А я думал, вы в Лондоне.

— Вернулся ночью, и очень этому рад. Как ревматизм, не беспокоит?