Московский лабиринт - Олег Кулагин

Уже тошнило от его приторной ухмылки. Словно полковник Карпенко настиг меня в виде злой пародии. Маленькая, тщедушная фигурка, но с тем же спокойным цинизмом в голосе, с той же уверенностью в равнодушно блестевших глазках…

И ведь не импланг. Человек.

Главный в этом поганом дуэте. А второй? Неужели тупой исполнитель?

— Ладно, старый пенёк впал в маразм. Но ты, Боксер? — Хотела заглянуть в его зрачки не получалось. Они постоянно ускользали, перебегая между мной и доктором. Словно, парень боялся моего взгляда.

Попробуем слегка надавить:

— Хрыч купился. Как дешевка. Только у тебя-то свои мозги. Неужели веришь их обещаниям?

— Не пытайся гнать фуфло, соплячка, — перебил Ромыч. — Хватит трепаться, Боксер, Вызывай «вертушки».

Тот замер, удерживая нас на прицеле. А потом его вдруг «прорвало». Заговорил торопливо, будто пытаясь найти в словах недостающую уверенность и оправдание:

— Влад ни при чем! Я его не сдавал, ясно? И не сдам! Мы с ним через такое прошли, чего вам и не снилось! А с вами, волками, — другой разговор, ясно? И мне на вас начхать! Начхать!

— Влад в тебе ошибался…

И я ошиблась, беседы тут уже не помогут… Если бы удалось хоть на секунду отвлечь внимание Ромыча…

— Влад — мужик! Только теперь у каждого своя дорога!

— Интересно, почему Медведя нет в вашей компании…

— Медведь — болтун и дурак, — скривился Ромыч, — Дурак с обострённым стадным инстинктом… Боксер, ты что, не видишь? Эта стерва пытается тянуть время!

Да, пытаюсь. Но не очень выходит.

Боксер встряхивает коротко стриженной головой, отгоняя от себя остатки сомнений. Не выпуская АКМСа, извлекает из-за пазухи рацию. Полицейского образца. Трещина на корпусе перемотана изолентой. Вряд ли прежний хозяин добровольно расстался с аппаратурой.

Ясно. Им надо всего-то минут десять продержать нас на мушке. Пока не прилетит вооруженный до зубов спецназ. Дальше останется лишь внимательно пересчитывать честно заработанные «баксы»… Что-то не так…

Ромыч дёргается, глядя куда-то за спину Боксёра. В следующий миг рука с пистолетом резко идет в сторону от виска Артёма. Тонкий палец два раза жмет спусковой крючок. Но выстрелов почему-то целых три. И Ромыч как-то странно вздрагивает, кренится вправо с перекошенным лицом. В остановившемся взгляде — страх пополам с удивлением.

Артём выскальзывает из захвата, прыгает вбок. Лицо у него белое, но он невредим!

Я вырвала «керамик» из-под жилета, почти не целюсь… На ветхой куртке Ромыча добавляются дырки. Не только я успела. Откуда-то по ту сторону дымящегося холма грохочет автоматная очередь. Старичок падает на спину.

Боксёру не до нас. Вжимаясь в землю, он заползает в дом. По серой пыли протянутся красный след.

Не знаю, Грэй успел или неизвестный автоматчик. Некогда уточнять. Артём — уже рядом. Доктор подбирает рацию, выпавшую из руки Боксёра. Ползём в укрытие, за кусок бетонной плиты. Пули свистят над головой.

Затем всё неожиданно стихает.

— Э-эй! Вы целы?

— Смотря кого ты имеешь в виду! — кричит доктор в ответ. Разговор — это хорошо. Тем более, что к серьёзному «общению» мы пока не готовы. Из оружия — лишь пистолеты. Остальное — предстоит отбить у Боксёра.

— А меня зацепили… Блядство…

— Ты при дамах не ругайся! — укоряет Грэй, сквозь дымную пелену пытаясь разглядеть собеседника. Но мало что выходит. А высунуться из-за плиты, чтобы улучшить обзор, мы не рискуем.

— Извиняюсь, — голос совсем молодой и вроде бы знакомый, — а с дамой всё в порядке?

— Ага, твоими молитвами, — отзываюсь я.

— Э-эй, да чё вы… как неродные!

— А ты поменьше в нас «шмаляй», тогда и породнимся.

— Я ж не в вас целил…

— Ну тогда иди сюда.

— Не могу, — стонет незнакомец.

Артём вдруг пытается встать. Хватаю его за куртку:

— Не рыпайся…

— Я его узнал! Я его в карты обыграл!

— С Ромычем у вас тоже была дружба!

Какое-то время длится молчание. Незнакомец первым его нарушает:

— Эй… у вас не найдется… чего-нибудь… рану перевязать.

Голос — тоскливый. Он и в самом деле истекает кровью?

Смотрю на доктора:

— Прикроешь меня.

Не ожидая его решения, вскакиваю. Короткая перебежка до следующего укрытия. Прижалась к земле, затаилась. Тихо. Опять перебежка. Главное — быстрее проскочить тот отрезок, где и Боксер может меня достать.

Уже вижу тело на земле. Он не шевелится. Потерял сознание? Притворяется? «Калаш» лежит рядом с ним.

Последний бросок. Времени схватить оружие я ему не дам…

Шагов за пять наперерез мне из-за угла вырастает фигура. С таким же «калашом» направленным прямо мне в грудь.

Не выстрелила. В последнее мгновение удержала палец на спусковом крючке. Потому что узнала. Этого нельзя было не узнать.

— Интересно, — лысый математик опустил автомат, — а я думал, что вы давно там… — грязным пальцем указал себе под ноги.

Жест вышел мрачновато-двусмысленный.

— А мы туда не торопимся… — прищурилась в ответ.

Но математик меня уже не замечал. Бросился к раненому и опустился рядом на колени:

— Вовчик!

Нет ответа. Математик склонился, прислушиваясь:

— Дышит… Живой!

Поднял на меня глаза:

— Кто-то Вовчика зацепил. Не видели кто?

— Видели, — кивнула я, — вон там он валяется… А ещё один — в доме засел.

Раненого юношу я, конечно, узнала. Тот веселый картёжник, что даже не пытался отстоять кровные монеты, а лишь наблюдал за «выступлением» Артёма.

Вовчик застонал и открыл глаза:

— Привет…

Выглядел он не очень здорово.

Хотела звать доктора, но он уже и сам был рядом. Физик вдвоем со «стечкиным» остался караулить Боксера.

Грэй осмотрел рану и успокоил:

— Сквозная… Ничего важного не задето. Только шок и кровопотеря.

Разорвал «штатовский» медицинский пакет со стерильным бинтом и сделал перевязку. Вколол обезболивающее.

— Класс. Теперь буду под кайфом! — сказал Вовчик. Пытаясь выглядеть бодрее, чем это было ему под силу. — А я вас точно не задел? Извините. Перетрухнул малость… когда этот гад в меня шмальнул… Хорошо, что вы его сразу успокоили…

— Первый выстрел был твой. Он же после этого Артёма выпустил. Это я хорошо помню…

— Нет, — заспорил Вовчик. — Сначала он в меня — два раза. И вы — в него… А уже после я…

До меня начало доходить.

— Вовчик, ты только очередями стрелял?

— Ну да.

Посмотрела на Грэя. Он был удивлён:

— Таня, я вообще-то тоже думал, что Ромыча ты подстрелила.

— Нет. Первая пуля — была не моя.

Доктор озабоченно почесал щеку. Глянул по сторонам. Я тоже ощутила холодок на спине. Кто-то невидимый сейчас вблизи молча наблюдает за нами… Или даже тихо посмеивается над нашим замешательством?

— Пора отсюда уходить. Только сначала вернуть оружие и с Боксером разобраться, — прищурился Грэй.

— Боксёр? — заморгал математик.

— Он самый. Вон в том подъезде. Артём держит его с фронта, а мы попробуем — с тыла… Таня, ты куда?

— Сейчас, Грэй…

Я и сама не могла толком объяснить, что собираюсь делать.

Догорающие остатки здания. Над ними зыбкое, сизоватое марево. Будто над раскалённым песком в Сахаре. Очертания противоположного дома колышутся, словно мираж. Пустые глазницы окон вздрагивают, как живые… Но там никого нет.

Обошла пожарище. И направилась к крайним, самым дальним от меня окнам первого этажа. Между ними и тем местом, где стоял Ромыч нет дрожащего марева. Можно хорошо прицелиться. Тем более, что именно к тем окнам старикашка повернулся неприкрытой спиной.

Чистая логика. Но кроме доводов разума, теплится неясное чувство… Кто-то живой есть поблизости. Кто-то мне знакомый. И это ощущение ведёт меня именно к тем окнам…

Останавливаюсь:

— Эй! Не бойтесь. Я без оружия.

Карабкаюсь на подоконник. Пусто. Спрыгиваю внутрь. Иду через комнату, Осколки стекла хрустят под ногами. Шуршат обрывки газет. Но я ведь и не собираюсь прятаться…

— Не бойтесь…

— Не подходи!

Чёрный зрачок пистолета смотрит мне в лицо.

Я медленно приседаю напротив. Поднимаю ладони:

— Видишь, оружия нет.

Зрачок «Макарова» опускается.

Она всхлипывает, а Павлик и безрукий ребёнок молчат, затаившись в углу. Слишком напуганные, чтобы плакать…

Значит, их так и не нашли. «Опекун» погиб у них на глазах, и они убежали. Трудно представить, что они чувствовали, пока смерть падала с неба.

Я и не буду представлять. Нельзя мне…

— Это ты выстрелила в Ромыча?

— Он… Он в Вовчнка пальнул… Я… Я не виновата…

Глядя на неё, самой хочется плакать. Но я улыбаюсь. Потому что знаю: слезы — самая дешёвая вещь на свете… Дешевле — только кровь.