Случайный билет в детство - Владислав Стрелков

— Нам не мерещилось. Там точно кто-то был. Серег, скажи…

— Был, — киваю я. — Что большое и живое.

Ульский пожимает плечами и, беря кеду, нюхает её.

— Хорошо хоть кеду отмыл, — тихо ворчит он, — а то в коровью мину под елью вляпался.

Я чуть не подскочил. То-то запах знакомый показался. Блин, ну и позорище, коровы испугались. Стыдоба-то какая. Она скорей всего по той пологой тропе поднялась, и паслась там спокойно до темноты. Услышала нас и подошла ближе. А мы ее за дикого зверя приняли…

Бедняжка, наверно испугалась больше нашего.

Ребята слов Ульского про коровью мину не слышали, обсуждая — как они лихо вниз по склону неслись, и кто больше испугался. Лучше им о корове не говорить. И вообще, пора костер запаливать и спать ложится.

Поднимаюсь, иду к сухостоине и тащу ее к кострищу. Ребята идут следом.

— Олег, давай топор.

— Ой, — и Савин смотрит на меня.

— Что «ой»? Топор, говорю, давай.

— А он там.

— Где там?

Олег показывает на Лысый горшок.

— Там… где-то…

Вечно у Савина получается не здесь, а где-то там. Вздыхаю, ведь не пойдет он сейчас за своим топором. И винить его не за что. Он, от испуга, топор бросил, я за сухостоину схватился. У каждого своя реакция на испуг, но он все-равно виноват, значит инструмент мы ему найдем. Я вытаскиваю свой туристический топорик и вручаю его Олегу:

— Раз ты бросил свой нормальный топор, тогда вот этим малышом чекрыжишь ствол на метровые чурки.

Савин берет топорик и начинает рубить.

— Помогли бы, пацаны… — буркнул он остальным.

— Пойду досыпать, — сразу зазевал Ульский, — кеды и носки до завтра высохнут. Покедова, пацаны.

И уходит к палаткам. Олегу начинает помогать Женька со своим таким же топориком.

— Я сейчас, — говорит Ильяс, бросает свой топорик и направляется вслед за Серегой.

Пока Савин и Переходников, что-то бормоча под нос, рубили еловый ствол, я наломал мелких веток, и раздув угли, разжег огонь. Затем положил два самых толстых полена, а сверху навалил срубленную мелочь.

От палаток возвратился Расулов, держа в руках какой-то тюк.

— Вот, — говорит он, — одеяла надыбал. Нефиг, нам они нужней, а их все-равно палаткой накрыло.

Лежки из лапника вокруг костра уже приготовлены. Начинаем укладываться, сунув рюкзаки под голову. Что-то громко звякает.

— Мля, — вскрикивает Савин, потирая затылок, — об бутылку ударился!

— Че орешь, придурок! — шипит Расулов, оглядываясь на палатки.

— Да ладно, не проснулись на треск, не проснутся сейчас.

— Сколько там? — спрашиваю.

Луна уже успела зайти за гору, поэтому Савин подносит бутылку ближе к огню.

— Чуток. По глотку каждому.

— Ну, так наливай.

Загремели кружками. Олег разделил остатки напитка, откинул пустую бутылку и поднял руку с кружкой. Замерли, глядя друг на друга.

— Серега скажи тост.

— Тост.

Ребята засмеялись.

— А если серьезно, — я оглядел сидевших пацанов, — давайте выпьем за то, чтобы в будущем, не смотря ни на что, всегда могли вот так собраться вместе.

— Во, сказанул! — удивляется Олег. — Что такого может в будущем случиться-то?

— Ничего, — отвечает Ильяс, — но Серега прав — вот закончим школу, а потом кто куда. Армия, институт, ещё чего…

— Я в авиационный поступлю, — говорит Женька, — летчиком буду.

Переходников поступит, я знаю, вот только по здоровью не пройдет, станет учиться на авиадиспетчера.

— А я пока не знаю, на кого учиться буду, — говорит будущий обладатель скромного дворца. — Но всегда космонавтом мечтал стать.

Кто из нас не мечтал о космосе?

— В АВОКУ* поступлю, — решительно говорит Ильяс. — Военным буду.

Я улыбаюсь про себя, так как знаю, что Расулов по стопам отца пойдет, поэтому говорю:

— Значит, быть тебе генералом!

— Плох тот солдат… — улыбается он.

Я вновь поднимаю кружку:

— Тогда выпьем за летчика, космонавта и генерала!

— Да!

Хлопаем коньяк залпом. Переходников тут же говорит:

— Постой, Серег, а ты кем собираешься стать?

— Ну, с ним все понятно, — отвечает за меня Расулов. — Военным конечно.

— Ага, — хихикает Савин, — военным музыкантом-десантником.

Грех на друга обижаться.

— Тебе в театральное надо поступать, — отвечаю Олегу, — комиком во каким будешь.

— Посмотрим.

— Ладно, — зевает Расулов, — будущее покажет, вы, как хотите, а я спать.

— Да, пора.

Укрываемся одеялами. От костра немного припекает, но позже, как мелкие ветки прогорят, будет самое то.

— Олег, ты только бутылку выкинь.

— Выкину, — сонно отвечает он.

Друзья затихают. Сквозь потрескивание костра слышу их мерное сопение. Умаялись, бедняги. Я пока не сплю. Лежу и думаю. Вот друзья о своем будущем говорили. Кто кем после школы станет. И только я точно знаю — кем они будут. Переходников закончит институт, но по специальности работать не сможет. Так выйдет, что придется ему собственным бизнесом заняться. То же случится и с Савиным. Оба станут бизнесменами. Кроме меня и Ильяса. Кстати все, что сегодня произошло, Савин и Расулов напророчили ещё тогда, на пикнике. И с горы неслись, только вместо медведя, корова была. И сидели мы не на самой вершине, а на выступе, посередине стены… да и я все что хотел с сделал. На горе проорался, в водопаде ополоснулся. На этом мои знания о своей судьбе можно считать нулевыми. Дальше все будет почти по Байрону:

— Все прошлое казалось только сном.

Не вижу ясности я в будущем своём.

Поступить в военное училище и повторить тот путь опять? А это тревоги, учения, тренировки, выходных по пальцам перечесть, а ещё постоянные задержки зарплаты. И полная неопределенность в девяностые. То угроза расформирования, то…

В общем, путь уже один раз пройденный и известный.

Если принять предложение Вити и начать играть в группе, попутно дополняя репертуар новыми песнями. Тут будет поле не паханное, как в песне у Цоя: «Песен еще ненаписанных, сколько, скажи, кукушка…». Обкукуется, так как песен я знаю немеряно. Можно не только переводить иностранщину, но и попсу нашу в дело пускать, её не жалко. И с этим путем мне все ясно.

А вот если после школы поступить в иняз, то с этим путем вообще муть, согласно Байрону.

Куда после окончания? Кем я стану, переводчиком, преподавателем? Да какая разница? В начале девяностых начнется такая катавасия, что по специальности на работу будет устроиться просто не реально. Почти всё население страны в бизнес ударится. Кооперативы, закрытые общества, частники…

Ладно, времени у меня достаточно. Ещё три года до окончания школы, определюсь за это время. Что-то мысли о будущем весь сон отбили. Лег на спину и посмотрел на небо. Там сияли звезды, такие яркие и очень близкие. Ну да, это я тоже хотел когда-то. Вот самый яркий Сириус, а это Полярная, чуть выше Лысого горшка, и мерцает почему-то. А эта… блин, забыл… как её?

— Это «Вега» — подсказал мне, кто-то.

Не понял, кто это тут мысли читает?

Приподняв голову, посмотрел вокруг — никого. Послышалось что ли? Нет, я ясно и четко слышал голос. Тут с другой стороны костра хмыкнули. Сел, чтобы, наконец, выяснить, кто там со мной так шутит, и через пламя костра увидел… вот бляха муха, сплю я что ли? Тот, кого я увидел, сидел на валуне. Аккурат между спящими Женькой и Олегом, и походил на спецназовца. Но только походил. Странно, но на нем было намешано снаряжения чуть ли не со всех времен. Обряжен, почему-то, в устаревший бронежилет «Кора», под ним черная спецура, непонятного покроя — то ли времен Великой Отечественной, то ли ещё старее. Нет, не старее — петлицы видно, с одной шпалой, капитан, значит. Обалдеть! На голову надета современная балаклава и тактические очки. Глаз в них не видать, огонь от костра отражается. Завершает композицию каска тех же времен, что и петлицы. Хм, ещё виднеется открытая кобура, из которой торчит рукоятка… надо же — Глока!

Точно сплю! Не спецназовец, а клоун какой-то. Он бы ещё для большего колорита ботфорты натянул, времен Петра первого! Так как пламя костра закрывало его ноги, я вытянул шею, чтобы посмотреть — что там надето у этого ряженого. М-да, штаны точно галифе, но на ногах надеты обычные для этого времени яловые сапоги. Такие же, как у моего отца. Сюрреализм, однако!

Странные мне сны последнее время снятся. Даже немного напрягать начинают. Того гляди крыша поедет.

Этот «спецназовец» опять хмыкнул, протянул руку к сопящему Савину, и вытянул из-под его щеки пустую коньячную бутылку. Бляха муха, говорил же Олегу выкинуть её подальше!

Тем временем ряженый покрутил тару в руках, изучил этикетку, затем отвинтил крышку и понюхал.

— Хороший был коньячок, — он махнул рукой и стекляшка, блеснув отражением огня, улетела в темноту.