Приданое для Царевны-лягушки - Нина Васина

– Слезь немедленно! – прошипел Платон, пытаясь поймать Василису за лодыжку.

Его попросили не мешать. Василиса двигалась легко и красиво, с грацией профессиональной танцовщицы на обеденных столах. Не опрокинула ни одного бокала, не задела ни одного прибора. В какой-то момент она прижала руки с выпечкой к груди, потом резко выбросила их вперед и... из ее рук выпорхнула серая птичка, довольно неуклюже плюхнувшаяся на пол.

Все захлопали, кроме Платона.

Василиса на цыпочках вернулась к блюду с запеченным перепелиным мясом, взяла еще одну птичку. Прижала к груди. Выбросила руки. Птичка вылетела. Еще раз... И еще!..

Платон никогда не видел обжор в таком восторге. Они хлопали и кричали, заглушая музыку, а Платон в ужасе смотрел на встрепанных перепуганных перепелок, мечущихся под стульями.

Мама-Муму исхитрилась поймать одну, рассмотрела ее и даже пыталась выдернуть перышко.

Платон закрыл лицо ладонями.

Когда все поутихло, перепелок ловили совершенно обалдевший повар, два его помощника, саксофон и скрипка из оркестра. Компания обжор, забыв о еде, разбрелась по залу, пытаясь танцевать с Василисой. Она предпочла игру в прятки, и вот уже Юг Иванович с завязанными глазами топчется на месте и хлопает перед собой ладошками, как медведь.

Платон подошел к плетеному коробу и открыл его. Он обнаружил, что внутри короб устлан белыми заячьими шкурками. И запах... Он уже его слышал у себя в квартире, а теперь вспомнил – полынь.

– Платон Матвеевич, у меня к вам разговор, – тронул его за руку Запад Иванович. – Давайте уединимся на несколько минут, вы не против?

Они сели в маленькой комнате с двумя креслами и диванчиком вдоль стены.

– Как ваши семейные дела? – поинтересовался Запад Иванович.

Платон задумался.

– Можете не отвечать пространно, я не из вежливости спрашиваю, а по делу. Ответьте просто – вам нужна помощь, чтобы разобраться с семейными делами?

– Нет-нет, спасибо, помощь не нужна. Я сам.

– Я знаю, что в вашей жизни появился некоторый раздражающий фактор.

– Фактор? – не понял Платон.

– Бывший работник Конторы, он пытается раскрыть себе на пользу одно дело... Со счетами Богомола.

– Я решу этот вопрос сам, мне не нужна помощь, – твердо заявил Платон, почувствовав, что это решающий вопрос в разговоре.

– Рад за вас, – удовлетворенно кивнул Запад Иванович. – Другого и не ожидал. Это хорошо. Похвальная уверенность в собственных силах. У меня на вас большие виды.

«А зачем тогда спрашивал о помощи? – занервничал Платон, почувствовав, что в его жизни начинается что-то новое. – Эх, надо было согласиться ее принять, на этом бы разговор закончился, и Цапеля я бы больше никогда в жизни не увидел. И с Западом Ивановичем больше бы никогда наедине не разговаривал!»

– Что вы задумались? Не беспокойтесь, ваша жизнь не изменится. Все будет по-старому. Но мы тут подумали... Вы отлично вели финансовые дела Богомола, у вас талант, Платон Матвеевич. Я слышал даже, что вам удалось перевести большие суммы денег в американские инвестиционные компании. Не надо нервничать, я не прошу ответить, как именно вы это сделали – России туда пути закрыты. Я только хочу знать, уверены ли вы в подставной системе?

– Долго объяснять, – пробормотал Платон, – не было подставных иностранных фирм, все абсолютно законно...

– Вот и не объясняйте! – удовлетворенно откинулся в кресле собеседник. – Просто работайте дальше.

– Что вы сказали?

– Работайте дальше, у вас хорошо получается. Скоро выборы, надеюсь, вы правильно распорядитесь выделенными для этого у Богомола деньгами.

– Что это значит – правильно?

– Платон Матвеевич, – укоризненно посетовал собеседник, – вы же не такого масштаба человек, чтобы я просил вас оплачивать какую-то нужную фигуру. Если мне понадобится кого-то посадить в Думу, для этого у меня есть личный помощник с тремя высшими образованиями.

– Понимаю, – пробормотал Платон, вытирая мокрым носовым платком пот с лица. – Фигуру вы сами посадите.

– Вы мне нужны как главный бухгалтер, – наклонился к нему Запад Иванович. – Понимаете?

– Почти...

– Мне ли вам объяснять, что значит главный бухгалтер в фирме!

– Не-е-ет, не надо, спасибо...

– На первом месте у хорошего бухгалтера, что? Чутье! У вас есть чутье. Осмотритесь на этой цирковой арене, прикиньте, посоветуйтесь с нужными людьми – кстати, здесь есть трое таких умных, из политики. И выберите правильное партийное направление. Масштаб, Платон Матвеевич, вот ваша задача. Смотрите на четыре года и восемь месяцев вперед.

– Именно на четыре года и восемь месяцев? – услышав цифры, Платон начал приходить в себя, заинтересовавшись, наконец, разговором.

– Именно. В эту весну все предсказуемо получится, там уже поработали бухгалтеры других структур, деньги, как говорится, уже в деле. А вы пораскиньте мозгами вперед, что будет дальше.

– Кто еще знает о нашем разговоре? – спросил Платон.

– Да ведь никто ничего толком не знает, Платон Матвеич. Кто догадывался, что вы занимаетесь вложением в разные места денег, которыми распоряжался Богомол, тот и дальше будет догадываться.

– Поймите, я не хочу брать на себя никакой ответственности.

– А вы и не берите. Возьмите на себя мудрое инвестирование в надежные места под выгодные проценты. Процент оплаты за мудрость вы знаете. Отчета у вас никто не посмеет потребовать, кроме меня или следующего Запада Ивановича. Да и что с вас возьмешь? Бухгалтер... – Собеседник провел по коже подлокотников пальцами и встал. – Пора за стол. Горячее стынет небось.

Он вышел первым.

Платон, совершенно обессиленный, упал на спинку кресла и запрокинул голову.

В комнату неслышно вошел Северо-Запад.

– Платон Матвеевич, зачем вы это сделали? – спросил он.

– Что, голубчик? – дернулся Платон.

– Зачем прожгли брюки?

– Ах, это... Помните, вы мне гадали. Шестеро детей...

– Конечно, помню.

– Поздравьте. У меня уже есть трое. Одна родная и двоих придется оформить под опекунство. И я при этом, как последний дурак, сам себе веревку на шее затянул – не попросил помощи. Сам, сказал, разберусь с этой птицей. Этикет, политес. А вы говорите – брюки...

В комнату заглянула Василиса.

– Ты поговорил о делах? – спросила она Платона.

– Поговорил, – опешил он.

– Можно я тогда уже поеду? Устала с этими толстяками.

– Ты ела что-нибудь? Как ты поедешь? Подожди, тебя отвезут, – засуетился Платон.

– Спасибо, я ела перепелок в тесте, – ответила девчонка с невозмутимым взглядом. – А поеду я так же, как и приехала.

Перед столпившимися зрителями Василиса залезла в короб и медленно закрыла за собой крышку, посылая всем свободной рукой воздушные поцелуи. Вошел тот же лысый бородач, забрал короб и ушел, криво улыбаясь.

За стол обжоры возвращались молча.

– Ну, Платон Матвеич, удивил ты нас такой красотой, – поблагодарил за всех Запад Иванович.

– Слава богу, уехала, – шепнула Платону Серафима. – А то – никакой жрачки! Как ты с нею дома справляешься? В клетке держишь? Темперамент ведь – бешеный. Мужики небось по стене когтями карабкаются в окно. Вдова! – фыркнула Серафима.

– А дома она толстая – девяносто килограммов, с одышкой, волосики реденькие становятся, глаза отекают, – пробормотал Платон, разглядывая на тарелке гору мяса, обложенную дымящимися печеными бананами.

– Господа обжоры и дамы обжорки! – встал желающий сказать тост. – Все помнят, что следует запивать красным, а что – белым? Тогда предлагаю отведать парную оленину, сваренную в кисло-молочной сыворотке, и выразить потом повару свою оценку топаньем ног! Минуточку, я еще не закончил. Пусть умеющий жрать много и вкусно делает это всегда в присутствии таких же умельцев. А соблюдающий диету и берегущий фигуру – в одиночестве. Тогда все будут счастливы. Ну? Кто затопает первый под пустой тарелкой?

Следующий обжора представил поросенка, зажаренного на гриле и поданного с мочеными яблоками. Потом Мама-Муму заметила, что не все едят руками, как полагается, и чавканья не слышно. Она предложила восполнить эти недостающие звуки под тушеную крольчатину с черносливом и авокадо.

– Я люблю крольчатину, – вздохнула Серафима, споласкивая руки в серебряной чаше. – Пожалуй, пойду блевану поросенка, а то места нет. Ты как?

Опорожнение желудка вызыванием рвоты при жрачках не приветствовалось, но женщинам некоторые слабости прощались.

Платон прислушался к себе и удивленно заявил:

– А я, наконец, проголодался.

Поздно ночью, когда он, еле передвигаясь, вошел в квартиру, Илиса ждала его, задремав в кухне за столом перед книгой.

– Пожалуйста, помоги, – попросил Платон. – Тебе придется меня раздеть. Начни с ботинок.

– Да это хуже, чем запой! – возмутилась она, когда Платон, умоляя не толкать его, чтобы лишний раз не взбалтывать содержимое желудка, добрался до кровати и ждал, пока она уложит достаточное количество подушек под спину.