Шаг за край - Тина Сескис

50

Робби не задает мне вопросов обо мне, да и мне не по душе о чем–то его расспрашивать, хотя и любопытно, как он, такой молодой с виду, может позволить себе такое шикарное жилье, как удается ему быть таким отличным поваром, таким джентльменом. Выясняется, что нам нравится одна музыка, мы лежим вместе на диване и слушаем «Доувз», «Паникс» и «Либертайнз», «Оазис» и даже Джонни Кэша, но, когда начинает звучать наша свадебная песня, я съеживаюсь, это ужасно, и говорю, что не люблю «Смитов», хотя когда–то, конечно же, обожала их. Бен всегда шутил, что единственной причиной, почему мы переехали в Чорлтон, была та, что мы могли видеть ударника этой группы в ирландском клубе. Робби ничего не говорит, похоже, он понимает, и, когда он пропускает эту дорожку, я немного успокаиваюсь. Через некоторое время звучит песня в исполнении «Ваннадиз», и, когда вступает хор, Робби смотрит мне прямо в глаза не моргая, а я чувствую, как сердце готово разорваться. Дождь не перестал, температура еще понизилась, но нам все равно, мы не сводим глаз друг с друга, весь день обнимаемся и ласкаемся, словно парочка подростков. Робби, похоже, рад, что мы остаемся на диване и — одетыми, желание растет в нас, пробивается сквозь одежду, но ни у него, ни у меня нет позыва сейчас заходить дальше. И мы не заходим.

51

Бен спросил родителей, не оставят ли они у себя Чарли еще одну ночь, субботнюю ночь, а то он потратил уйму времени на то, чтобы отыскать обратный путь к машине, и когда вернулся домой с расцарапанными по пах ногами и подошвами, стертыми до волдырей, был слишком вымотан и выжат, чтобы переносить чье бы то ни было присутствие, даже Чарли. Он задернул шторы, заказал карри на дом и настроился на субботний вечер у телевизора — это то, что еще недавно объявлял ненавистным для себя, зато Эмили всегда обожала, да и он втайне весьма был этим доволен, в чем, разумеется, ни за что не признался бы.

Смотреть телевизор в одиночку — совсем не то же самое: не посмеяться ни над слезами, катящимися по щекам Эмили, ни над ее увещеваниями сидеть потише, а то ей не слышно, что судьи говорят. Бен поймал себя на том, что думает, где она сейчас, что делает… а Чарли рядом не было, чтобы сдержать его, заставить все обратить в игру, так что нахлынула та же давящая грусть, как и в тот день, когда он, заглянув под кровать, понял, что кожаной дорожной сумки нет, что Эмили ушла.

В дверь позвонили. Черт, должно быть, карри доставили, надо взять себя в руки. Он потер глаза и прихватил бумажник. Открыв дверь, застыл, глядя на гостью так, словно глазам своим не верил, рот приоткрылся, едва ли не как у дурачка. Что происходит? Где его карри? Неужели она вернулась? Сердце прыгнуло, словно в Бена выстрелили, а потом рухнуло, словно Бен на полу умирал.

— Оп, — вырвалось у него.

— Можно войти? — спросила Кэролайн. — Мне, может, не стоило приходить, но я еще вчера вечером пыталась тебя застать, мне просто надо было повидать тебя, выразить сочувствие.

— Сочувствие — в связи с чем? — спросил Бен, понимая, что грубит.

— Прошу тебя, Бен, позволь мне войти. Ты не единственный, кто страдает, может, у нас получится помочь друг другу.

— Не думаю, — бросил он, однако отступил и дал ей войти.

Бен проследовал за ней в гостиную, и, пока она снимала пальто, вновь зазвонил звонок, на этот раз доставили карри, но у Бена руки все еще дрожали, когда он расплачивался с курьером. На кухне он разделил еду на две тарелки: как обычно, заказал слишком много. Достал себе пива и тут засомневался: может быть, не стоит ему пить у Кэролайн на глазах, не будет ли это похоже на дразнилку, — а потом, мысленно выругавшись, махнул рукой и налил ей апельсинового сока.

Он как раз ставил все на подносы, когда появилась Кэролайн, пошатываясь на своих каблуках, и попросила достать бокалы для вина, а из своей сумки достала бутылку белого вина в красной обертке, бутылка даже запотела, до того была холодной. Должно быть, только что купила в винном магазинчике в конце их улицы, однако он ничего не сказал: сказывалась усталость и неловкость, ему и в самом деле было не до ссоры. Они ели в молчании перед телевизором, а на экране какой–то мужик глотал шарики для гольфа, а старушка танцевала со своим пуделем, меж тем юбка Кэролайн задиралась все выше. К следующему перерыву на рекламу она успела опорожнить выбранный ею весьма внушительный бокал и попросила Бена налить ей еще вина.

Что–то в тот момент внутри Бена надтреснуло, и, вскочив, он вихрем маханул на кухню, рванул дверцу холодильника, выхватил еще одну банку пива, откупорил ее и принялся жадно заглатывать пиво прямо из банки, а голову сверлила мысль: а почему бы, собственно, блин, и нет? В нем столько взрывоопасной злобы накопилось, что нужно было избавиться от этого чувства, в куски его разнести, и, глотая спиртное, он понял, что даже не злится на нее больше, он зол был на весь этот ужасный мир.

52

Много позже уже стемнело, а мы так и не двинулись с дивана. Вполглаза посмотрели два фильма, прослушали бессчетное число дисков, я уже стала рисовать себе в воображении (так, по мелочи) новую жизнь с этим новым Беном, может, в один прекрасный день мы и поженимся, я стану миссис… как ее?

— Робби, а как твоя фамилия? — бормочу я ему в плечо.

Поначалу, похоже, ему как–то неловко. Потом говорит:

— Хм… я… кхе… Браун.

Я сажусь и удивленно взираю на него.

— Это моя фамилия, — говорю. — Надо же, это судьба. — И я смеюсь.

— Я проголодался, — быстро произносит он. — Ты как насчет заказать с доставкой на дом?

— Тут в округе должно быть полно всяких местечек. Может, выберемся поесть чего–нибудь?

— Я бы лучше с тобой остался, — говорит он. — На улице дождь, у меня шампанское есть, можем охладить… плюс не надо будет голову ломать, какие туфли надеть под этот наряд. — Он оглядывает меня: в его слишком больших для меня джинсах и рубашке, — и в его словах есть смысл.

— О’кей, — говорю. — Я не против, даже предпочитаю остаться.

— Карри подойдет?

— Идеально, — отвечаю, в желудке начинет крутить: как раз карри Бен всегда и заказывал. — На твой вкус, мне все подойдет.

Он роется в ящике, отыскивая рекламку, а когда заказывает, то строчит быстро–быстро, как пулемет, голос его звучит странно, визгливо почему–то.

Он исчезает на некоторое время и возвращается с бутылкой шампанского и двумя высокими бокалами. Вид их порождает тоскливые мысли о розовой шелковой косметичке Ангел, и тут у меня ноги подкашиваются: доходит, что косметичку–то я ей так и не вернула. Рисую себя вчерашним вечером в туалете у «Граучо»… как же быстро, думаю, нарушила я обещание моему мальчику, а потом думаю о том, как я все–таки смогла отвернуться от него, когда нужна была ему больше всего, а потому… что изменится, если время от времени склонять голову перед одной маленькой полоской порошка?