Мягкая ткань. Книга 2. Сукно - Борис Минаев

И он опять осторожно замолчал.

Про украинский голод говорить открыто было не принято, нельзя, да многие про него просто вообще не знали, хотя в Киеве, сытом, благополучном – в 1933—34-м нищеброды валялись порой просто на улице, по подворотням, все обходили их мимо, стараясь не замечать, хотя иногда тайком выносили объедки. Все это Даня знал из первых рук, но не знал, как отреагирует Варвара Петровна. Тут она даже с сочувствием и важно кивнула, в сущности ей было все равно, довольно скоро он понял, что именно эта его наспех придуманная легенда стала для нее определяющим моментом: она его не нанимала, а спасала (его и его воображаемую семью). В сущности, все так и было, с небольшими поправками, спасение было ему действительно необходимо, ей же было необходимо избавиться от этого душившего ее страха, что она не справится одна, а нанимать местных колхозных теток она физически не могла, ей было стыдно, она не могла выступать в роли барыни, ее так воспитали, и кроме того, присутствие чужой женщины на кухне для нее было равносильно увечью (позднее она в этом ему призналась), мужчина в этой роли был ее спасением, счастьем. Она была ему еще долго благодарна, совсем не мучила мелкими подозрениями (как наверняка мучила бы любую женщину), даже требовала оставлять сдачу себе, но он не оставлял, выкладывал все всегда до последней копейки, порой с торопливо написанными отчетами на клочках газетной бумаги химическим карандашом, – это было возвращение цифр в его жизнь, он даже по ним соскучился, по цифрам. Так образовались его дни, легкие, дурашливые и наполненные всяким нехитрым, домашним, немного изумлявшим его трудом, которым он никогда в жизни вообще-то раньше не занимался.

– А кем вы работали, Даниил Владимирович, на Украине? – спросила она его как-то очень неожиданно, когда он однажды чуть не отпилил себе палец, пытаясь управиться в одиночку двуручной пилой.

– Бухгалтером… в кооперативе… Но его закрыли, к сожалению, – сказал он. Последнее добавление было важным, ибо закрытый кооператив не требовал подробностей и мягко встраивался в общую картину мира. Теперь за этим приходилось следить.

Позднее ему всякое приходило на ум, когда он обдумывал свое житье-бытье у Варвары Петровны. Возможно, она его (как Моня) на самом деле и вправду спасла – и не только в бытовом, практическом смысле: еда, скромное денежное довольствие, – но еще и в каком-то ином, более важном. Он стал что-то делать, куда-то ходить, что вылечивало от распада прежде всего его мозг, его нервы, его душу, ну и наконец, был еще такой немаловажный момент: ну хорошо, неделя, другая, месяц, но ведь невозможно скрываться в Малаховке вот так, глухо, на протяжении целого года, люди все видят, все знают, никуда от соседского взгляда не скроешься, соседский глаз проникает сквозь стены легко, они подозрительны или бдительны, называйте как хотите, но криминальный элемент у себя под носом никому тут не нужен, криминальный элемент опасен, позвонили бы, донесли бы, обратились бы в органы, это уж как пить дать. Но тут вдруг он стал уходить по утрам, как все, и сразу подозрения отпали, ну да, родственник, ну с Украины, ну нашел себе место разнорабочего, ходит по дачам, нанимается, батрак, мужчина по хозяйству, а все-таки при деле – привычные слова успокаивали, так или иначе он больше не был тут чужаком, он не прятался, он встроился в какую-то свою мелкую ячейку и слился с ландшафтом, как ящерица. Их тут было много таких, ящериц, и в прямом и в переносном смысле, дети частенько просили их поймать, Даня бегал между сосен, спотыкаясь о корни, потом резко и внезапно падал, зажимая в кулаке это быстрое, вертлявое, скользкое и холодное существо, приносил детям, осторожно выкладывал на стол или на стул, дети, затаив дыхание, рассматривали хвост, глазки, ноги, это был настоящий крокодил в миниатюре. Даня пытался им рассказать о древних ящерах, которые приходились дальними родственниками этому существу, дети слушали внимательно, особенно девочки, мать звала пить молоко, есть варенье, они убегали. Кончалось лето, легко звенели детские голоса между сосен, отдаваясь эхом, весь лес, просторно стоявший над дачами, радовался этим звонким голосам, умилялся им, это было такое счастливое эхо, что у него сжималось сердце от боли за своих, но он заставлял себя быть даже немножко счастливым, самую чуточку. Сравнение себя с ящерицей пришло как-то вдруг, он все-таки выпрыгнул, ускользнул, скрылся в траве, не дался, это было правильно или нет, он не знал, но раз выпрыгнул, ускользнул, нужно было следовать этой логике дальше, поддерживать легенду, сохранять простоватый вид, работать руками.

Другим хозяйкам, которые тут же жадно набежали, всем были нужны такие мужчины, не страшные, не опасные и на все готовые, он отвечал, что не может, извините, просто очень занят, на разных работах, просто вот никак, может быть, ближе к октябрю, но всем было надо сейчас, сейчас, сентябрь, золотая пора. Варвара Петровна ревниво спрашивала его о таких поползновениях, а что, а кто, а сколько денег дают, а может, помочь ему, куда-то еще устроить, договориться, нет, не надо, все хорошо, спасибо, ни к чему, я и у вас едва управляюсь, большой дом, образцовое хозяйство, они начали шутить иногда, слегка иронизировать, да ладно уж, ну что вы, ну какое образцовое, да нет, я серьезно, абсолютно образцовое, и это была почти правда – в руках у нее все горело, сверкало, летало, а когда он появился в доме, стало летать просто с какой-то космической скоростью. По вечерам, в августовских сумерках стали сидеть на веранде, что тоже было отступлением от принятых здесь норм поведения: ирония, шутки, чай с вареньем, никто батраков за свой стол не звал, но она же была не как все, он был ей вовсе не слуга, а свободный человек, попросивший ее о помощи, поэтому они сидели на веранде, совершенно открыто, и пили чай, по-купечески, чашки с блюдцами, с баранками. Говорили о разных вещах, не часто, не каждый день, может быть, раз в неделю, но ритуал был важен, и он это чувствовал, старательно поддерживая разговор: а какая школа в Малаховке, а хорошая, вернее, обычная, но ей нравится, особенно учитель по литературе, он, конечно, еврей, она покраснела, посмотрела прямо, ласково, не попросила извинения, но улыбнулась немного заискивающе, над собой, над своей прямотой, вместо извинения, а ваши дети, как они учатся, пожал плечами, да неплохо, неплохо, говорили о новостях. Кировский райисполком Узбекской ССР издал обязательное постановление, которым установлены денежные штрафы за пропуск школьниками занятий: за один пропущенный день установлен штраф в размере 10 рублей, за два дня – 25 рублей, за три дня – 50 рублей, и за пять дней – 100 рублей, тем же обязательным постановлением созданы специальные «суды» по борьбе с прогульщиками, внутренний заем, Чкалов, дефицит мыла, борьба с фашизмом – все было интересно, но все-таки это был разговор другой, светский, где они только пытались найти общие точки соприкосновения. А зачем их искать, они и так были: забор, видели, да? – да, видел, надо поправить, забор в одном месте проваливался все больше и больше, все больше наклонялся в сторону дома, вот забор действительно увлекал. В конце сентября принялись второй раз за лето косить участок, он действительно зарос травой, почти по пояс, с того дня, когда они познакомились и он покосил траву в первый раз, неумело, долго, помнится, стоял в тени у какого-то чужого забора и смотрел, как это делается, учился, получилось тогда не то чтобы совсем плохо, но и не хорошо, она ходила по участку и просила докашивать. Собственно, в этот момент он мог бы бросить эту ржавую косу, с трудом им выправленную, плюнуть и уйти, все равно такую работу хозяйка не примет, все это было смешно и глупо, но она, понимая, что косит он ну, может быть, от силы второй раз в жизни, не ругалась, не приставала с ненужными вопросами, а умоляющим голосом просила: вот здесь подкосите еще, пожалуйста, Даниил Владимирович, вот буквально немного, и он плюнул, остался, постепенно научился всему, ну почти всему, ей было понятно, что бывший бухгалтер вряд ли может оказаться мастером на все руки, ему было понятно, что при ее характере, привычках, гордости он и вправду оказался незаменимым для нее вариантом, – вариантом кого?..

Общих тем для разговоров, таким образом, было много – забор, косьба, керосин кончался, дети, ремонт крыльца, ремонт крыши, печь требовалось прочистить, господи, этот старый дом рождал все новые и новые темы для разговоров, бесконечных, долгих, как сама жизнь, картошка, когда выкапывать, посадила сама, а выкапывал уже он, шаг за шагом он привыкал, каждое такое чаепитие было непохожим на предыдущее и последующее, ничего такого, что показалось бы бестактным, никаких особых блюд на стол не ставилось, ну, может, кроме варенья, дети были с ними и поедали варенье с громадным удовольствием. Лирических свечей никто не зажигал, но иногда она очень смеялась, а иногда очень грустила. Дети пошли в школу, вечера стали совсем темные. Однажды он проснулся среди ночи, вспомнив одну ее брошенную как-то невзначай фразу: без вас в доме как-то пусто, – проснулся и все понял.