На дне Одессы - Лазарь Осипович Кармен

окружили одиночки и приперли к фонарю. — Где книжка? Книжку покажи! — Я показала. Они посмотрели и говорят: "Хоша у тебя книжка и есть, но работать здесь не будешь. Мы всех твоих пассажиров будем отбивать…" Так и было. Кручусь я, кручусь по два часа, ловлю то одного, то другого. Наконец, удалось поймать. Иду с ним. Вдруг подбегает Маня Скорая Помощь и говорит моему пассажиру: "Господин, а, господин! Что вы делаете? Пожалейте своих будущих детей. Ведь она только что из больницы вышла. Слепой вы, что ли? Не видите, что у нее нос приделанный? Вот, попробуйте-ка потянуть его". И пассажир удирает… Билась я, билась так целый месяц. Спасибо одной девушке. Она посоветовала мне пойти в "закрытый дом". "Хоша, — сказала она мне, в закрытом доме свободы такой, какая здесь, нету, зато там тепло, не надо под дождем мокнуть, и ты постоянно сыта"… Я послушалась. И слава Богу, что послушалась. Сыта, по крайней мере… А я сюда ненадолго. Побуду немного, соберу малость денег, выхлопочу опять свой паспорт и уйду. Опять возьмусь за старую работу.

— Дай Бог, — сказала со вздохом Бетя. — Только…

— Что только? — спросила Елена и посмотрела на нее своими ясными, детскими глазами.

— Ничего.

Елена перевела глаза с Бети на Надю, но та отвернулась для того, чтобы не выдать своего волнения…

2. Катя

На противоположном конце стола сидела незнакомая Наде "девушка". Лицо ее резко выделялось среди прочих своею поношенностью. Оно было желто, как шафран, и вдоль и поперек изрезано морщинами.

Она ела антрекот и ругала за что-то скверными словами свою соседку.

— Как звать ее? — спросила Надя Бетю.

— Катей Нашатырный Спирт.

— А почему она такая сердитая?

— Потому что старая. Когда ты будешь старой, ты тоже будешь такой сердитой. Несчастная. Никакой гость не хочет смотреть даже на нее. Хозяйка поэтому каждый день душу выматывает у нее. Она говорит ей: "Что мне с тобой, Катька, скажи, делать? Ты вот хромчаешь (ешь), как бык, бырляешь (пьешь), занимаешь комнату. А какая мне от тебя польза? как от этой стены…" Ах, эта поганая старость! Когда Катя была молода и красива, хозяйка не говорила ей этого. А знаешь, сколько она лет в этом доме? 13.

— Неужели?

— Чего ты удивляешься? Ксюра здесь 16 лет, а Раиса — 18.

— Страшно, — прошептала Надя.

— А дела Кати очень швах, — продолжала спокойно Бетя. — Хозяйка обязательно не сегодня-завтра "выхильчает" (выкинет) ее.

— Куда же она пойдет?

— В "полтиничную".

— Что это?

— Такой дом, как наш, только наш в верхнем этаже, а тот в нижнем. У нас платят рубль, а там — полтинник и там меньше шику. Там, например, заместо паркета — простой пол, выкрашенный охрой, заместо люстры — простые, паршивые лампы, старые зеркала и ковры с дырками. И гости там не такие важные и образованные, как здесь. Там ты не увидишь ни одного студента, чиновника и "галантона". Туда ходят только приказчики с толчка, портные и сапожники. И кормят там девушек не так хорошо. Там киселя с молоком не дают. Есть еще и 30-ти копеечные и 15-тикопеечные дома. А большой умница наш Макс. Он однажды хорошо сказал, что женщина, которая находится в этом доме, похожа на лошадь, которая бежит на скачках. Пока она молода и здорова, цена ей большая, а когда она немножко постареет, цена ее падает и ее запрягают в экипаж, потом — в дрожки, потом — в биндюг, потом — в водовозную бочку, а потом на ней возят камни. Катька недаром такая сердитая. Ты знаешь? Она два раза уже отравлялась нашатырным спиртом, но ее каждый раз спасали. С тех пор ее называют "Нашатырный Спирт".

Надя с глубоким сожалением посмотрела на Катю.

3. Василиса

К Бете подошла белобрысая, пухлая девушка с большими серыми глазами, в розовой кофточке.

— Бетя, — проговорила она заискивающим голосом.

— Что, Василиса?

— Будь доброй, прочитай, — и она протянула ей распечатанное письмо.

— Ага! Пришла коза до воза, — сказала торжествующе Бетя. — Ты почему вчера не дала мне папиросу, когда я у тебя просила?

— Чем же я виновата, что папироса у меня была последняя?

— Врешь.

— Чтоб меня грозой расшибло, если вру. Да ну, будет считаться! Прочитай. Жалко, что ли?

— Хорошо. Черт с тобой. Я не такая ехидная, как ты.

Бетя взяла у нее письмо, но тотчас же возвратила со словами:

— Опять то самое, старое? Я пять раз читала его тебе.

— Пожалуйста, еще один разочек, — умоляюще попросила Василиса.

Бетя пожала плечами и стала читать. Письмо было написано солдатской рукой под диктовку старика-отца Василисы и, как все письма из деревни, пересыпано многочисленными поклонами.

Среди поклонов отец сообщал, что нынешним годом Господь Бог очинно прогневался на народ за пьянство. Три дня праздновал народ Успение и напился до крайности. А погода в это самое время стояла распрекрасная. Хлеб, скошенный и в крестцы сложенный, так и плакал, просил: "Уберите меня, люди добрые, мужички родимые". И только на четвертый день собрался народ убирать в поле, а дождь вдруг как не польет. Да какой! Крестцы насквозь промокли, что твой ситец али воробей. Ну выл же народ, каялся, проклинал себя. "Попробовали мы апосля дождя крестцы, значит, разобрать по снопику да высушить. Куда?! И вот лежат теперь хлеб и гречиха в риге вымолоченные и преют, пар от них, как из паровоза…"

— Ах, ужасти какие, — восклицала, покачивая головой и бледнея, Василиса.

В заключение отец благодарил ее за присылку 3 рублей и похвалил посланную ею фотографическую карточку: "Молодец, Василиса! Совсем барышня! Я всем показывал на деревне карточку и все говорили: экой ты счастливый, Петр. Ишь какую Бог дочку послал".

Василиса печально улыбнулась.

— Все, — сказала Бетя и возвратила ей письмо.

— Спасибо.

Василиса глубоко вздохнула и спрятала письмо. Когда она удалилась, Надя спросила Бетю:

— А отец ее знает, что она — в этом доме?

— Н-нет. Он думает, что она за горничную у господ служит.

В то время, когда Бетя разговаривала с Василисой и Надей, Матросский Свисток с большим оживлением рассказывала о своем развеселом житье-бытье в Севастополе, в доме некоей "Дудихи" на известной Продольной улице.

— Эх! Никогда я не забуду, как я жила у Дудихи! Вот так жизнь! У нее — совсем другая публика. Не такая, как здесь. Веселая и с башами (деньгами). А матросов сколько!