Колумб - Григорий Ревзин

Мендес — человек веселого нрава и ловкий дипломат, — обеспечив снабжение белых, выменял у одного кацика за медный таз большую лодку и, погрузив на нее продовольствие, прибыл обратно в лагерь.

Опасность голода была устранена, но нужно было придумать как выбраться с Ямайки. Каким путем передать колонистам Эспаньолы весть о находящихся недалеко от них, потерпевших крушение, испанцах? Ямайку отделял от Эспаньолы пролив шириной в сорок лиг. Переплыть его на туземной лодке невозможно. Скорее всего, смельчаки были бы вынесены сильным течением в море и погибли бы среди его просторов.

Все же это был единственный путь к спасению. Но кого можно склонить к подобной попытке? Колумб считал способным на такой безумно смелый шаг только отважного Мендеса. Мендес, пожалуй, согласится. Адмирал позвал его к себе, и между ними произошел следующий разговор:

— Сын мой, Диего Мендес, — сказал Колумб. — Из всех нас только ты и я понимаем опасность настоящего нашего положения. Нас здесь горсть, а этих дикарей несметное количество. Они непостоянны по природе и раздражительны. При малейшем поводе к неприязни они могут забросать нас головнями и сжечь в наших соломенных каютах. До сих пор они выполняют условие, которое ты заключил с ними насчет продовольствия, но кто знает, долго ли это будет так. Может быть, завтра по какому-нибудь капризу они нарушат договор и оставят нас без пищи. Не имея никаких средств принуждения, мы полностью зависим от них. Я думал об одном средстве, но прежде хотел узнать твое мнение. Вот в чем дело: что, если бы кто-нибудь взялся поплыть в Эспаньолу на твоей лодке и привнести нам оттуда корабль? В таком случае мы были бы спасены. Что ты об этом думаешь?

— Я прекрасно понимаю всю опасность нашего положения; сеньор, — отвечал Мендес, — и знаю, что она больше, чем думают многие. При всем том, я не считаю, чтобы кто-нибудь отважился принять на себя подобное гибельное поручение. Мне кажется, что это дело не только трудное, но и вовсе невозможное. Чтобы достигнуть Эспаньолы, нужно пересечь пролив в сорок лиг, где морские волнения чрезвычайно сильны. Не знаю, кто решится добровольно подвергнуть себя столь очевидной опасности.

Колумб мог ответить только красноречивым взглядом.

— Сеньор, — воскликнул Мендес, — я не один раз подвергался опасности смерти для спасения вас и всех, кто здесь находится. Я готов жертвовать собою и теперь. Но есть недовольные, жалующиеся на то, что ваша светлость всегда поручает мне одному дела, приносящие славу. Поэтому прошу вас собрать весь экипаж и вызвать охотника на предлагаемое вами предприятие. Может быть, и найдется кто-нибудь. Если же все откажутся, то я выйду вперед и сослужу вам эту службу.

Когда Колумб предложил собранным людям свой проект, все объявили его безрассудным. Мендес был теперь удовлетворен. Он выступил вперед и заявил:

— Сеньор, у меня не две жизни, но я готов пожертвовать собою для вас и для блага моих соотечественников.

Адмирал стал писать письма Овандо и королям. Сохранившееся послание Изабелле прекрасно передает душевное состояние Колумба во время его пребывания на обломке судна у берегов Ямайки. Письмо это, написанное в июле 1503 года, походит на вопль. Все оно проникнуто глубокой скорбью и вызывает живейшее сочувствие к писавшему его человеку, разочаровавшемуся в самых дорогих своих надеждах.

«…Преследуемый, забытый, я не могу вспомнить об Эспаньоле и Жемчужном Береге без того, чтобы слезы не увлажнили моих глаз. Благосклонность и выгоды должны доставаться тому, кто подвергает себя опасности. Несправедливо, что люди, всегда препятствовавшие мне в моих делах и замыслах, пользуются теперь плодами их, что трусливо бежавшие из Индий, вернувшиеся в Испанию, чтобы оклеветать меня, получают самые выгодные службы и посты.

…Мне было двадцать восемь лет, когда я поступил на службу ваших величеств, а ныне у меня все волосы поседели, я стал хилым и слабым. Все, что у меня было, так же, как и у моего брата, отнято у нас и продано, вплоть до рясы, которую я носил, к великому моему позору.

…После того, что мне удалось отдать под ваш скипетр обширные земли, я надеялся предстать перед вами, как победитель, с удовлетворением в душе. Вместо этого я со своими братьями был закован в цепи. Меня лишили пристойной одежды. Со мной обращались жестоко. Мне причиняли мучения без того, чтобы раньше судить меня или уличить, как преступника… Двадцать лет моей службы, в течение которых я вынес столько трудов и опасностей, не принесли мне ровно ничего, и по сей день у меня нет крова в Испании, который я мог бы назвать своим. Чтобы поесть и уснуть, мне некуда итти, кроме плохой гостиницы, и часто мне нечем бывает заплатить за нее.

…До сих пор я плакал о других, а теперь… о, пусть сжалится надо мною небо, пусть плачет обо мне земля. Житейские дела мои таковы, что я не имею ни одного мараведа, заброшен здесь, в этой Индии, одинокий, больной, измученный заботами, окруженный свирепыми дикарями и каждый день при смерти… Плачьте же обо мне все, в ком есть христианская любовь к ближнему, кто любит истину и справедливость».

Но не все письмо адмирала заполнено стенаниями. Как это ни странно, но рядом с ними он излагает свои планы будущей деятельности.

Старый, больной Колумб еще не отказывается, видимо, от борьбы. Еще тлеют в нем остатки прежней огромной жизненной силы. Он рассказывает Фердинанду и Изабелле о золотом изобилии Верагуа, где «в первые два дня по своем прибытии я увидел больше золота, чем было найдено на Эспаньоле в продолжение моего четырехлетнего пребывания там». Колумб восхваляет свое новое открытие, снова и снова говорит о возможности получения громадных количеств драгоценного металла. Как символ веры, вырывается у адмирала признание: «Золото, — пишет он, — удивительная вещь. Кто обладает им, тот господин всего, чего он хочет. Золото может даже открыть душам дорогу в рай».

Мендес взял письма адмирала, запасся продовольствием и вместе с гребцами-индейцами пустился в путь.

В первый раз его постигла неудача. Когда пирога следовала вдоль берега Ямайки к проливу, Мендеса с гребцами захватило в плен какое-то воинственное племя. Счастливая случайность позволила испанцу бежать во время ссоры индейцев из-за дележа добычи, и он вернулся в лагерь.

Начали готовиться ко второй попытке. В лагере нашелся еще один смельчак, желавший попытать счастья. Это был один из капитанов Колумба, генуэзец Фиеско. Приготовили две лодки. Решено было, что, если Мендес доберется до Эспаньолы, он поможет Овандо снарядить каравеллу к Ямайке, а сам отправится дальше, в Испанию, с письмами к королям. Фиеско же должен будет вернуться поскорее в лагерь, чтобы сообщить о благополучном окончании предприятия.