Азенкур - Бернард Корнуэлл

— Остались кой-какие счеты, — продолжил Перрил.

— Это точно, — согласился Хук.

— Ты ведь убил моего брата, — заявил Перрил, не сводя глаз с Хука. — Не признаешься, но ведь убил! И смерть твоего братца ничего не искупает. Я кой-что обещал матери, и ты-то знаешь, что это за клятва.

Со шлема Перрила стекали капли дождя.

— Вы должны простить друг другу, — вмешался Эвелголд. — Завтра битва, нам не до вражды — врагов и так всем хватает.

— Я обещал, — упрямо повторил Перрил.

— Матери? — не утерпел Хук. — Обещания шлюхам считаются клятвой?

Физиономию Перрила перекосило, однако он сдержался.

— Ей вся ваша семейка поперек горла, мать только и ждет, пока вы перемрете. А ты остался последний.

— Французы, скорее всего, завтра ее и осчастливят, — заметил Эвелголд.

— Или они, или я, — кивнул Перрил, не сводя глаз с Хука. — Но я не стану тебя убивать, пока не кончится бой — вот что я хотел сказать. Ты и так со страху помираешь, — осклабился он, — тебе не до того, чтоб за спину оглядываться!

— Ты свое сказал, — прервал его Эвелголд. — Теперь вон отсюда.

— Перемирие? — предложил Перрил, словно сентенара тут и не было. — До конца битвы?

— Я не буду тебя убивать до конца битвы, — согласился Хук.

— И сегодня тоже, — добавил Перрил.

— И сегодня тоже.

— Ну так спи спокойно, Хук. Может, это твоя последняя ночь на земле, — бросил Перрил и повернулся прочь.

— За что он тебя ненавидит? — спросил Эвелголд.

— Еще с деда повелось. Просто вражда. Просто ненависть между Перрилами и Хуками.

— Ну, завтра к вечеру вас обоих уже не будет, — мрачно заявил сентенар. — Да и никого из нас. Так что перед битвой исповедуйся и причастись. Твои сегодня в карауле вторыми, заступаешь после Уолтера. Идти до середины поля, — сентенар кивнул на распаханную землю, — не шуметь. Ни криков, ни песен, ни музыки.

— Почему?

— Откуда я знаю, прах тебя побери? Если шуметь будет рыцарь или латник — король отберет у него коня и доспехи, если лучник — ему отрежут уши. Приказ короля. Так что ступай в караул, и Бог тебе в помощь, если нагрянут французы.

— Ночью ведь не нагрянут?

— Сэр Джон сказал, что не должны. Но велел выставить караулы. — Эвелголд пожал плечами, словно считал, что от караулов не будет проку, и, не говоря больше ни слова, ушел.

Пока не сгустилась тьма, французы все подъезжали посмотреть на врага, но смеха за дождем было не слышно. Назавтра наступал праздник святых Криспина и Криспиниана — последний день жизни, как считал Хук.

Ливень не переставал всю ночь. Под холодными потоками дождя сэр Джон Корнуолл перебежал к дому в Мезонселле, где располагался Генрих. В задымленной комнатушке сидели младшие братья короля — Хамфри, герцог Глостерский, и Томас, герцог Йоркский, — и никто не знал, где искать короля Англии.

— Должно быть, он молится, сэр Джон, — предположил Йорк.

— Бога сегодня просто заваливают молитвами, ваша светлость, — мрачно отозвался тот.

— Влейте и свой голос в общую какофонию, — ответил герцог.

Внук Эдуарда Третьего и кузен Ричарда Второго — того самого, чей трон узурпировал отец нынешнего Генриха, — Йорк сумел доказать свою преданность сыну узурпатора и теперь из-за набожности, какой отличался и сам Генрих, пользовался безграничным доверием короля.

— Возможно, его величество испытывает настрой своих воинов, — добавил он.

— Настрой у воинов какой надо, — кивнул сэр Джон. В присутствии герцога, из-за учености и набожности выглядящего слегка отчужденно, он ощущал некоторую неловкость. — Они продрогли, промокли, отчаялись, измучились голодом и болезнью — и все же завтра будут сражаться как бешеные псы. Не хотел бы я оказаться их врагом.

— Вы бы посоветовали… — начал было Хамфри Глостерский, но запнулся и решил не продолжать.

Сэр Джон догадался, что за вопрос повис в воздухе: посоветовал бы он королю бежать под покровом ночи? Разумеется, не посоветовал бы, но вслух командующий этого не сказал. Король не станет скрываться. По крайней мере, сейчас. Сейчас Генрих уверен в особой Божьей милости и утром будет ожидать от Него доказательств в виде чуда.

— Вашим светлостям пора облачаться в доспехи, — заметил сэр Джон. — Я вас оставлю.

— Передать что-нибудь его величеству? — спросил герцог Йоркский.

— Пожелание Божьего благословения, — ответил сэр Джон.

На деле он приходил посмотреть на настрой Генриха, хотя и не сомневался в королевской решимости.

Попрощавшись с герцогами, он вернулся в коровник, где ему устроили ночлег. Какой бы тесной и вонючей ни была доставшаяся ему лачуга, другим повезло еще меньше: войску пришлось ночевать на стылом ветру, под ливнем с громом и молниями.

Дождь колотил по ветхой крыше, просачивался сквозь солому и капал на пол, где еле тлеющий огонь больше дымил, чем грел. Оружейник Ричард Картрайт, спокойным благородным лицом больше похожий на священника, чем любой священник, уже ждал командующего.

— Вы позволите, сэр Джон? — спросил он со своей обычной старомодной вежливостью.

— Приступайте, — кивнул сэр Джон, бросая к огню промокший плащ.

Доспехи, которые командующий снял только вечером, уже были высушены, отчищены от ржавчины и отполированы. Сухими лоскутами, хранившимися в мешке из конской шкуры, Картрайт принялся вытирать плотно облегающие штаны и куртку сэра Джона, некогда сшитые в Лондоне из тонкой оленьей кожи и стоившие целое состояние.

Командующий, стоя с вытянутыми руками, по обыкновению ушел в свои мысли и не обращал внимания на молчаливого Картрайта, втирающего в оленью кожу целые пригоршни шерстяного воска, чтобы доспехи легче скользили по коже и не затрудняли движений. Сэр Джон, вспоминая турниры и битвы, подумал о том боевом азарте, который обычно ощущался перед боем, однако сейчас он не чувствовал ни азарта, ни волнения. Стучал по крыше дождь, резкий ветер забрасывал в дверь холодные брызги.

«А ведь тысячи французов сейчас точно так же облачаются на битву, — подумал сэр Джон. — Многие тысячи. Слишком многие».

— Вы что-то сказали, сэр Джон? — переспросил Картрайт.

— Я?..

— Должно быть, я ослышался, сэр. Не угодно ли поднять руки?

Картрайт перекинул через его голову короткую, до бедра, плотную безрукавную кольчугу с широкой проймой, не стесняющей движений.

— Прошу простить, сэр Джон, — прошептал, как всегда в такую минуту, Картрайт, опускаясь на колени и принимаясь шнуровать края кольчуги между ногами своего господина.

Сэр Джон не ответил.

Картрайт молча пристегнул набедренники. Их передние половины чуть находили на задние, и сэр Джон подвигал ногами, проверяя, как легли детали. Подгонки не потребовалось: Картрайт превосходно знал свое дело. Затем оружейник прикрепил наголенники и наколенники и надел на хозяина стальные башмаки, пристегивающиеся к наголенникам.

Выпрямившись, Картрайт завязал на сэре Джоне кожаную юбку с нашитым на нее кольчужным полотном, поверх которого внахлест крепились стальные полосы, защищающие пах. Сэр Джон подумал о лучниках, пытающихся уснуть под проливным дождем. К утру они будут усталыми, мокрыми и продрогшими, но все равно пойдут на битву — в этом командующий не сомневался. До него донесся скрежет камня по металлу: бойцы затачивали мечи, топоры и стрелы…

Настал черед наспинника и нагрудника — самых тяжелых частей доспехов, сделанных, как и вся защита, из бордоской стали. Картрайт привычными пальцами закрепил пряжки, а затем, пристегнув наручи и налокотники, с поклоном подал сэру Джону латные перчатки, кожа с внутренней стороны которых была срезана для того, чтобы боец чувствовал ладонью рукоять. Поверх уязвимых мест на стыке нагрудника и наспинника легли оплечья, сверху кирасы Картрайт укрепил нашейник. Несмотря на то что щель между кирасой и шлемом многие закрывали кольчужным воротом капюшона, сэр Джон предпочитал хорошо подогнанный стальной нашейник, хотя при попытке повернуть голову всякий раз раздраженно хмурил брови.

— Не ослабить ли пряжки, сэр Джон?

— Нет-нет.

— Руки, с вашего позволения, — деликатно напомнил Картрайт.

Накинув на командующего льняной налатник, он помог сэру Джону продеть руки в широкие проймы и разгладил вышитый герб — коронованного льва, поверх которого красовался крест святого Георгия.

Картрайт стянул налатник боевым поясом и подвесил на место любимый меч сэра Джона.

— Доверите ли мне ножны поутру, сэр Джон? — спросил он.

— Разумеется. — Командующий никогда не брал в бой ножны, чтобы не запнуться о них ногой. Перед битвой меч с оголенным клинком будет крепиться в ременной петле.

Оставалось лишь застегнуть кожаный подшлемник. Повертев в руках шлем, сэр Джон вернул его Картрайту.