Вечерняя звезда - Макмуртри (Макмертри) Лэрри Джефф

Ну почему она уступила Брюсу! — опять подумала Мелани. Брюс был настолько разочарован тем, что, приехав в такую даль, в Лос-Анджелес, он устроился всего-навсего почасовиком на заправке. У Мелани не хватало духу отказать ему, когда он сильно хотел чего-нибудь — будь то секс или бифштекс, она просто чувствовала, что ему это нужно дать, даже если настроение у него улучшится совсем ненадолго. По правде говоря, Мелани и сама была достаточно разочарована этой жизнью в Лос-Анджелесе, хотя и старалась не подавать виду. Должен же был кто-нибудь из них двоих подбадривать другого! Ей казалось, что это должна была быть она. В конце концов, она же согласилась уехать с ним, не раздумывая и десяти секунд. Тогда любовь вскружила ей голову, ей так хотелось увезти Брюса куда-нибудь от Беверли с ее «феррари». Конечно, она никогда и не мечтала, что сразу же по приезде в Лос-Анджелес станет кинозвездой, хотя Брюс, похоже, думал, что с ним должно было произойти именно это. С неделю он был в приподнятом настроении, потом до него дошло, что ему еще шагать и шагать, может быть, миллион миль до того, чтобы стать популярным голливудским актером, как, впрочем, и вообще кем-нибудь не тем, кем он был в Хьюстоне. Правда, он все же записался в театральную студию в северной части Голливуда, куда ездил дважды в неделю.

Мелани никогда не тешила себя надеждой стать кинозвездой, хотя мысль когда-нибудь попробовать себя на телевидении у нее была. Она смогла бы, если бы, по крайней мере, немного похудела. Однако до появления ребенка она не собиралась сбрасывать вес, поэтому начала подыскивать работу получше. Пока Брюс учится, ей нужно было бы зарабатывать им на жизнь. Кто знает, может быть, он чего-нибудь и добьется как актер.

Но какая разница — жить в этой задрипанной квартирке и работать официанткой или помощником заправщика бензоколонки в Кахуэнге или же жить в задрипанной квартирке на Фэйрвью-стрит в Хьюстоне, где точно так же можно было бы работать официанткой или заправлять машины бензином? Для нее вся разница была в том, что она была беременна, а для него — в том, что теперь у него не было ни «феррари», ни друзей, которые сорили бы деньгами и угощали его всем подряд, вплоть до наркотиков. Мелани думала, что это все можно было бы компенсировать более частым сексом, что и пыталась делать, но стабильного результата как-то все это не давало. Иногда дополнительный секс и вправду был хорош; в большинстве же случаев это было просто очередным трахом, после чего Брюс, отправляясь на свою бензоколонку, совсем не казался менее печальным.

Пока Мелани составляла в голове список тех, кому можно было бы позвонить и попросить вытащить ее из тюрьмы (а это был очень короткий список — ведь знала она в Лос-Анджелесе очень немногих), полицейские как раз закончили флиртовать с продавщицей и повернулись к ней. Пока продолжался их флирт, они казались веселыми ребятами, но как только они занялись ею и повели ее к машине, они опять посуровели. Мелани почувствовала, что от страха у нее буквально кружится голова, — а что, если они начнут бить ее или еще что-нибудь? Оба они были почти одного с ней возраста, но когда они бросили на нее взгляды, их глаза говорили ей, что в ней они не видят ничего, кроме обычной преступной швали. Мелани так захотелось, чтобы здесь оказалась бабушка — она мигом заставила бы их самих почувствовать себя швалью.

Ничего умного в этом ее желании, конечно, не было. Бабушки здесь нет, а ее везут в тюрьму — вот и все. В машине стояла жуткая тишина — и этим полицейские показывали ей, что ненавидят ее за то, что она побеспокоила их и вот теперь им приходится везти ее в тюрьму. Мелани хотела, чтобы они прочитали ей бумагу, в которой говорится о ее правах, или сделали бы хоть что-нибудь, чтобы нарушить эту тишину, — хотя, по правде, это была не полная тишина — в машине все время верещало радио. А между нею и полицейскими было молчание. Она выглянула из окна и увидела, что они как раз проезжают мимо зеленого домика, где была их с Брюсом квартира. Он как пить дать наверняка валяется на кровати, уставившись в телевизор, и ждет, когда же она явится и поджарит ему бифштекс. У него ведь наверняка хватило бы денег заплатить за эти чертовы бифштексы. Ей даже захотелось сказать об этом полицейским, но в их глазах было столько ненависти, что она ничего не сказала. Она снова вернулась к списку тех, кому можно было позвонить, и сразу же исключила из него отца. Она всего один раз звонила ему с тех пор, как они перебрались на Западное побережье, и ему, похоже, было не слишком приятно слышать, что она теперь где-то неподалеку. Мелани подумала, что вообще-то он мог бы как-нибудь на выходные пригласить их с Брюсом поужинать, но делать этого он не стал и, уж конечно, не захотел бы гнать машину сюда из Риверсайда, чтобы вытащить ее из тюрьмы.

Мелани решила, что лучше всего будет позвонить Кэти, младшей дочери Пэтси Карпентер. Старшая дочь, Ариадна, была полна снобизма, радикалка — таких полно в Беркли; она и разговаривать бы не стала ни с кем, кто хоть раз в жизни не попытался свергнуть правительство. Она постоянно моталась по странам третьего мира, выискивая все новые и новые гадости, которые сделала этим странам американская администрация. Кэти тоже поездила по третьему миру, но ей больше нравилось ошиваться в Вествуде, где она либо ходила на собрания Лос-Анджелесского университета, если ее тянуло к этому, или же проводила целые дни, валяясь с ребятами на пляже. Она тоже была не без снобизма, но относилась к Мелани по-дружески. Кэти даже однажды приезжала в Техас навестить их с матерью — не то что Ариадна, которую в Техас было не затащить — ведь Линдон Джонсон и многие другие деятели, которых она величала не иначе как свиньями, которые сидят на миллионах, были родом из Техаса. Ариадна достаточно сильно презирала свою мать за то, что та переехала жить в Техас, где когда-то жил Линдон Джонсон. Что-то такое она знала о Линдоне Джонсоне, не говоря уже о собственной мамочке и еще кое о ком. То обстоятельство, что ее мать была родом из Техаса и у нее там была куча друзей и знакомых, никак не влияло на Ариадну. На ее взгляд, такие личные подробности не имели никакого значения; все это не могло искупить преступлений Линдона Джонсона. Мелани была готова согласиться, что, может быть, Линдон Джонсон и в самом деле наделал много нехорошего, но ей все же было немного жаль Пэтси, которой никак не удавалось увидеться с Ариадной, если только она сама не приезжала к Ариадне куда-нибудь в Эфиопию или Шри Ланку.

А Кэти была намного приятней — Мелани решила, что вот ей-то и стоит позвонить из тюрьмы. Она не могла позвонить Брюсу, потому что телефонная компания просила залог в двести долларов за подключение телефона, а они этого пока не могли себе позволить. Мелани почему-то вспомнила, что при аресте ты имеешь право на один бесплатный звонок — домой, адвокату или еще куда-нибудь. У нее, разумеется, не было адвоката, но ситуация с одним-единственным звонком ее весьма тревожила. Да уж, попала она в переделку! Кэти часто бывала на пляже, она была хорошенькая и пользовалась успехом у молодых людей, у нее их была целая куча, она часто влюблялась. А ну, как она опять окажется на пляже с кем-нибудь из своих поклонников, а автоответчик у нее будет выключен? В этом случае Мелани просто не сможет воспользоваться своим единственным звонком и не сумеет выбраться из тюрьмы.

Когда полицейская машина миновала их дом, Мелани подумала, что, может быть, полицейский участок находится в Студио-Сити, неподалеку от их дома, но вскоре выяснилось, что полицейские просто заезжали еще на один вызов — у какого-то парня из Азии украли все четыре шины, пока его машина была на стоянке у перекрестка Вайнлэнда и Ланкершайма. Конечно же, когда они приехали к нему, почти новенькая «хонда» лежала кверху днищем кузова на асфальте. Жертвой был маленький азиат, ужасно расстроенный из-за такой утраты. Мелани его понимала. Она представила себе, как бы Брюс реагировал, если бы однажды вернулся с работы, а с его машины сняли бы все четыре шины.