Слой - Евгений Прошкин

Сконцентрировавшись, он медленно вытянул руку в проем и включил фонарь. Петр был готов рвануться вперед, прыгнуть назад, метнуть монтировку, но увидеть покойника он как-то не рассчитывал. Все еще держа железку наготове, он вошел и остановился над телом. Человек был мертв настолько, насколько это вообще бывает.

Петр глянул, нет ли кого в коридоре, и, прикрыв дверь, нащупал рядом выключатель. Первое, что бросилось в глаза, — это кровь на стене. Кровь веерообразно расходилась из круглой кляксы с посеченной штукатуркой — иного дизайна выстрел в голову не предполагал. Часть черепа, снесенная крупным калибром, лежала отдельно, метрах в Двух от тела. Сам покойник застыл в неестественной позе на спине. Ясно, стреляли в упор.

Петр раздвинул ему челюсти и засунул в рот палец. Язык был еще теплым. Если его не подогревали специально, то трупу нет и часа. Отерев руку, Петр выпрямился и макнул носок ботинка в темную лужицу — кровь еще даже не начала сворачиваться.

Судя по одежде, мужчина был либо подсобным рабочим, либо диггером: прорезиненные сапоги, брюки из офицерского комплекта химзащиты и оранжевая брезентовая куртка с белыми световозвращающими полосками. За большим жестяным сундуком Петр нашел такую же оранжевую каску с головным прожектором и трафаретной надписью «Соболь». Все-таки диггер, любитель подземных моционов,

Пнув каску, Петр посмотрел на инструментальный ящик и вспомнил, зачем сюда пришел. Собственно, он и не забывал, просто, увидев человека с разбитой башкой, мгновенно осознал, что тащился зря.

Он не ошибся. На «вальтер» можно было и не надеяться — возле тела, точно в подарок криминалистам, лежала девятимиллиметровая пистолетная гильза. А вот за «штайр» было обидно.

Петр обследовал комнату. Обычный хлам: бумага, блохастая ветошь, бутылки. Он шаг за шагом просмотрел мусор — все было в пыли и крысином помете. Относительно свежей выглядела лишь стопка газет. Петр взял двумя пальцами верхнюю и поднес ее к лицу. «Народная биржа». Прочитав дату, он нахмурился.

Четверг, двадцать седьмое августа. Вчера.

Он быстро перебрал всю кучу. Газеты шли подряд: пять номеров за эту неделю и шесть за прошлую. Все были развернуты на рубрике «Сдаю», и каждая первая страница, отведенная под однокомнатные квартиры, имела по шесть-семь карандашных галочек. Неизвестный интересовался дешевым жильем на северо-востоке.

Из рук выскользнул какой-то разодранный листок. Петр подобрал газету. Нижней половины страницы не было, а в верхней стояло: «август, 28».

Бумагу могли употребить на гигиенические нужды, для сворачивания «козьей ножки» и еще для тысячи всяких мероприятий, но сегодняшнее число и педантичность, с которой субъект отмечал объявления, все же давали крохотный шанс. Человек живший здесь не один день, независимо от того, он или не он грохнул диггера, вряд ли собирался возвращаться — иначе зачем устраивать детскую подлянку со шпалой? Хотя шпалу тоже мог поставить не он...

Петр посмотрел на часы. Нет, двоим иксам здесь тесновато будет. Газета куплена утром, допустим, самым что ни на есть ранним. Бедолага Соболь убит около одиннадцати. Тут, в конце концов, не проходной двор. Не могли они за такой срок разминуться. Значит, оба — тот, кто застрелил диггера, и тот, кто ищет квартиру, — одно лицо.

Снаружи возникли какие-то звуки — что-то среднее между громкой капелью и тихой песней. Петр проверил номер порванной страницы и, разрушая систему, раскидал газеты по полу. Обойдутся без подсказок.

Погасив свет, он притронулся к люку. Петр не помнил, скрипел он или нет. Кажется, не скрипел. Открываясь, переборка вибрировала, но Петр слышал это не ушами, а ладонью.

В коридоре было темно. На противоположной стене обозначился бледный прямоугольник — люди двигались по боковому проходу. Оттуда доносились невнятные реплики и хохот.

Петр притворил, как мог, дверь и, чуть не налетев впотьмах на шпалу, пошел в сторону от приближающейся компании. Голоса становились все отчетливее, но бежать он себе не позволил. Добравшись до первого перекрестка, он метнулся вправо — в тот же миг основной коридор осветили скачущие овалы мощных фонарей. Петр вжался в стену и перевел дыхание.

Он свернул совсем не там, где надо, но делать было нечего. Стремясь попасть в параллельный проход, Петр выставил руки и побрел на ощупь. Десять минут — ни развилок, ни поворотов. Он забеспокоился, не тупик ли это. Разговоры и смех растворились в черном воздухе, но расслабляться было рано. Лишь найдя следующий перекресток, Петр включил фонарик и почувствовал себя в безопасности. Диггер с расколотым черепом остался далеко позади, и все, что теперь Петру могли инкриминировать, — это курение в неположенном месте.

Закурить он, однако, не рискнул. Возвращаться к тайнику было опасно, а других ориентиров Петр не знал. Место, в котором он оказался, находилось за пределами Костиной схемы, метрах в ста от последнего вопросительного знака. Петр мысленно наложил подземный план на карту города — получилась какая-то ерунда.

Он обозлился и просто пошел вперед — пока не наткнулся на блочную перегородку. Петр развернулся и зашагал обратно, но, кажется, пропустил ту точку, откуда начал движение. Плюнув, он несколько раз повернул откровенно наугад.

Тоннель сузился и неожиданно закончился цилиндрическим стволом колодца. Петр погасил фонарь — сверху пробивалась соломка тонких лучей. Протиснувшись под низким бетонным сводом, он пошатал скобы и, ликуя, как ребенок, принялся подниматься.

Костя говорил, что крышка не такая уж тяжелая и что ее вполне можно вытолкнуть. Не желая пачкать одежду, Петр попробовал это сделать одной рукой — не удалось. Он поставил левую ногу на скобу, а правую на выпирающий из кладки кирпич и уперся в чугунный блин обеими ладонями — эффект тот же. Поднявшись еще на две ступеньки, он прислонился к крышке спиной и натужился так, что перед глазами завертелись яркие узоры.

Петр уже собрался идти искать другой выход, когда почувствовал, что люк шевелится. С одного края он держался в пазах как мертвый, а с другого все же пошел.

Так и есть, машина. Какой-то урод бросил свою тачку прямо над колодцем. Хорошо, колесо встало на крышку не всей площадью, а только кромкой.

Петр стонал, пыхтел и рисовал в воображении страшные сцены разборки с водителем — это прибавляло ему сил. Бросить безнадежное дело он не мог, им уже двигал принцип.

Приподняв крышку, он поддел ее монтировкой и откинул в сторону. Небо загораживал грязный задний мост какой-то иномарки. Поражаясь своей гибкости, Петр пролез между асфальтом и багажником и, забыв отряхнуться, подбежал к передней двери. Водителя не было, но машина... этот проклятый «Форд»...