Концерт Чайковского в предгорьях Пиренеев. Полет шмеля - Дмитрий Николаевич Петров

что я отчетливо помнил ужас в глазах Эстеллы, ее подавленность, ее страх. — Она знала, что она — подсадка, и что вы следите за развитием событий?

— Нет, — покачал головой Педро. — Она все же женщина и могла как-то выдать нас. Своим поведением она могла бы вызвать подозрение у бандитов, которые постоянно наблюдали за ней. Так что она ничего не знала.

Я выразительно посмотрел на него и покачал головой. Наступило молчание, после которого синьор Овьедо сказал:

— Я догадываюсь, что вы об этом думаете. Но поверьте, хоть это и была моя идея, я сначала согласовал ее с Симоном. Если бы он не разрешил использовать его жену в качестве подсадки, я не стал бы этого делать.

— А он разрешил?

— А он разрешил, — кивнул Овьедо. — Честно говоря, синьор, я и сам несколько удивлен этим. Наверное, дело в том, что для Симона успешное проведение операции означало дальнейшую успешную карьеру… А к жене у него все же сложилось негативное отношение. Он может сколько угодно говорить, что он простил ее и любит по-прежнему. Но меня пусть не обманывает, я хорошо его знаю. Он — благородный человек, но он как мужчина не может простить такое до конца… Может быть, подсознательно он хотел как-то наказать Эстеллу. Наказать страхом, неуверенностью, беззащитностью…

— Действительно, очень благородный человек, — пожал я плечами.

— Давайте не будем его судить, — сказал Педро. — Мы с вами оба не были в его положении. Тем более, что ситуация на самом деле очень сложная.

— Настолько сложная, что нужно было травмировать женщину, которая и без того достаточно натерпелась? — спросил я.

— Симон тоже натерпелся, если уж об этом говорить, — ответил философским тоном синьор Овьедо. — Хотя, если сказать честно, он во всем сам виноват. Если бы он повел себя решительнее с самого начала, ничего бы и не было. И никто не получил бы таких моральных травм. И ваш нос, кстати, остался бы цел и невредим.

— Должен сказать, что мне не нравятся ваши методы, — сказал я. — Вы так долго тянули, что я получил по носу, бедный хозяин ресторана почти весь вечер пролежал связанный и с кляпом во рту… Мой знакомый был отравлен насмерть… И все из-за того, что вы тянули с развязкой.

— Должна была быть «чистота» ситуации, — объяснил Педро. — Нам было нужно, чтобы террористы стали действовать. Чтобы схватили Эстеллу и посадили ее в машину. Чтобы налицо была попытка похищения. Чтобы они достали оружие. И они достали его — пистолет. Это уже уголовная статья за незаконное хранение оружия. И так далее…

— Еще, наверное, было бы хорошо, если бы они застрелили меня из этого пистолета, да? — спросил я.

— Ну, это был бы идеальный вариант, — улыбнулся Педро. — Мы о таком не смели и мечтать. Тогда в судебном приговоре можно было бы не сомневаться.

— Ну, извините, что я остался жив, — сказал я язвительно.

— Пожалуйста, — ответил Педро. — Живите на здоровье. Кстати, это научит вас не связываться с чужими женами да еще в чужой стране.

Синьор Овьедо замолчал и взялся за свой портфель.

— Кажется, я ответил на все ваши вопросы? — сказал он. — А теперь мне пора. Кстати, я хотел вам кое-что предложить. У вас наверняка теперь с этим отелем связаны неприятные воспоминания…

— И что?

— Я могу договориться с туристской фирмой, чтобы вас на оставшееся время переселили в другой отель. Даже ближе к морю.

— Тут достаточно близко, — ответил я. — Я же не инвалид и могу пройти пять минут по улице.

Овьедо озадаченно замолчал и смотрел на меня. И тут я все понял. Господи, зачем я такой умный?

— И вообще, — продолжал я, — если вам это интересно, у меня с этим отелем связаны приятные воспоминания. Очень приятные. Так и передайте вашему другу. Это ведь он попросил вас предложить мне поселиться в другом отеле, не так ли?

Вы когда-нибудь видели, как краснеют полицейские? Я — никогда. Это был единственный случай в моей жизни…

— Так это синьор Роман попросил вас, да? — еще раз спросил я Педро.

— Честно говоря — да, — ответил он. — Хотя я не вижу в этом ничего дурного. Я договорюсь, и в другом отеле комната будет, может быть, даже лучше, чем эта…

— Да ладно вам, — сказал я. — Синьор Роман боится, что его жена найдет меня и приедет ко мне из Барселоны. Бедняга. Скажите ему, что нельзя быть настолько неуверенным в себе. Это не по-мужски. А Эстелла любит настоящих мужчин. Так ему и скажите.

Потом мне пришло в голову, что это очень хорошее предложение и мне оно весьма кстати. После того, как я сдуру поговорил откровенно с Герой, мне следовало быть осторожнее. И зачем я стал с ним говорить? Вот ведь несчастный у меня характер…

— На самом деле, это хорошее предложение, — сказал я. — Поговорите, пожалуйста, с фирмой. Я с удовольствием переселюсь в другой отель.

Наверное, я сказал это слишком быстро и в глазах моих что-то мелькнуло, потому что Педро вдруг внимательно посмотрел на меня и сказал:

— Очень разумно. Очень. На вашем месте я поступил бы так же. Хватит вашей группе и двух трупов. Что-то не нравится мне обстановка здесь.

Увидев мой удивленный взгляд и мое оцепенение после его слов, синьор Овьедо криво усмехнулся:

— Не все полицейские такие дураки, как вы думаете, синьор… Конечно, мы постараемся доказать суду, что это террористы убили вашего знакомого в ресторане. Мы приложим для этого все усилия. Нам это выгодно, ведь тогда и срок заключения будет гораздо больше. Но честно говоря, я сомневаюсь в успехе. Мы же с вами оба прекрасно понимаем, что тот русский синьор был убит вовсе не террористами. У них вообще не было при себе цианида. Им он был ни к чему.

— Кто же его убил? — растерянно спросил я. «Вот, — подумал я при этом. — Как все в мире повторяется… Раскольников задал этот же вопрос следователю Порфирию Петровичу. А тот ответил ему: „Да вы. Вы и убили-с, Родион Романович“. Сейчас этот Педро скажет мне то же самое. Каков вопрос, таков ответ».

Педро усмехнулся еще раз:

— Не марсиане же прилетели, чтобы убить вашего несчастного синьора… Я достаточно долго работаю в полиции, чтобы понимать — это сделал человек, сидевший за столом. Уж не террорист, во всяком случае.

— Но это был не я, — сказал я.

— Откуда я знаю? — развел руками Педро. — И какое это для меня имеет значение? Я знаю только, что в России очень холодно, много снега, что у вас хороший классический балет