Большая стрелка - Илья Рясной

Он сидел в надувном кресле на краю бассейна и посасывал холодный апельсиновый сок. В бокале позвякивали кусочки льда. Рядом на столике стояло блюдо с яблоками и персиками и лежал любимый нож с выкидными лезвиями.

Все-таки как шустро их сделали. Художник не мог понять, как все получилось. Их будто преследовал злой рок. О происшедшем в Мытищинском районе он имел самые смутные представления, пользовался в основном скудными сообщениями из СМИ. С оставшимися в живых руднянскими выходить на связь он боялся.

Как-то все развалилось мгновенно. Началось с того заказа на устранение фирмача и с погони за бумагами. Тогда он начал одного за другим терять людей. И те загадочные фигуры — бывший опер и еще какой-то менеджер. Не от них ли все шло? Но чтобы двое уничтожили такую бригаду? Это просто невозможно! Невозможно!

— Ну что. Художник, перекинемся словечком? — услышал Художник позади себя.

Он медленно повернул голову. И увидел того самого типа — родственника погибшего фирмача. И воспринял это как-то без удивления.

— Ты кто? — для порядка спросил Художник.

— Я? Человек, которому плюнули в душу, — полковник подошел к владельцу виллы и остановился от него метрах в трех.

— Ты родственник того придурка, которого мы… — Художник улыбнулся. — Точно. И что тебе надо?

— Ты же знаешь, Художник, зачем я здесь.

— Да. Ты пришел за мной. Правильно?

— Правильно.

— Такой ангел смерти, да?

— Нет. Просто советский офицер.

— Ну да. Голубые береты? Рыцари плаща и кинжала? Это ты с моими ребятками разобрался?

— Можно сказать так.

— Понятно… Круто. Уважаю, — без эмоций произнес Художник.

Неожиданно резко он схватил кнопочный нож и вскочил на ноги.

Гурьянов улыбнулся. Это уже было лучше. Он знал, что так будет. И это его устраивало.

— Когда это волк просто так сдавался? — воскликнул Художник. — Мы еще побьемся…

Ножом он владел виртуозно. Лезвие мелькало, рукоятка скользила между пальцами. Художник сделал выпад, лезвие прочертило дугу.

Гурьянов ушел с линии атаки. Художник опять бросился на него. Нож летал как заговоренный, но Гурьянов опять уклонился.

— Умеешь, — оценил полковник.

Художник перевел дыхание и вдруг с диким воплем, вырвавшимся из глубин его существа, рванулся в последнюю атаку, решив, что или убьет противника сейчас, или умрет сам.

Но рука с ножом попала в жесткий блок, хрустнула. Нож выпал из нее. Гурьянов зажал его в мертвой хватке.

— Больно, — прошептал Художник.

— А им больно не было?

— Мне больно… Ну давай. Не тяни, — прохрипел атаман руднянеких.

Гурьянов резким движением свернул ему шею, подержал тело и бросил в бассейн.

Все, полдела сделано. Оставалась вторая половина. Тоже нелегкая…

— Ужас, — сказала Вика, протягивая через стол в кафе газету Гурьянову. — Я его знала.

— Правда?

— Да. Красивый был мужчина. Представительный, VIP-класс… Кстати, Костя его тоже знал.

— Я тоже с ним как-то встречался… Не старый ведь мужик. Крепкий. Кажется, весь мир в кармане. А смерть уже за спиной. И ты не знаешь этого. Не привык к близости костлявой. И не можешь смириться, что она пришла за тобой, — он развернул газету.

Некролог был на пятой странице. Большой с портретом, с выражением глубочайшего сожаления.

«Скоропостижно скончался известный российский бизнесмен, председатель совета директоров финансово-инвестиционной компании „Амстан“ Владимир Афанасьевич Лупаченко…»

Действительно, скончался скоропостижно. Только в газете не написано, от какой болезни. А болезнь была редкая — лучевая.

Не вовремя Лупаченко решил, что его кабинет недостаточно богат, и затеял там ремонт. Привезли новую, тяжелую, кожаную мебель в допотопном, монументальном, солидном стиле. Ему мебель понравилась. И кабинет дизайнеры оформили на отлично. Вот только одного он не ведал. Что в его кресло перед рабочим столом была зашита ампула с радиоактивным веществом.

Вот так и получается. Все предосторожности, бронированные машины, натасканные охранники оказались невостребованными. Ведь нужно-то было одно — счетчик Гейгера, а о нем и не подумали. За четыре дня председатель совета директоров «Амстана» хватанул смертельную дозу.

Впрочем, если бы не подвернулся этот случай, подвернулся бы другой. Гурьянов знал, что Лупаченко жить не будет. И вряд ли кто найдется на Земле, кто остановит бойца «Бурана», принявшего такое решение.

— Как у тебя на работе? — спросил Гурьянов.

— Нормально. Дела в гору пошли. Она отхлебнула кофе.

— Никита, ты не представляешь, кто ко мне вчера заявился на работу.

— И кто?

— Лешка.

— Этот подлец?

— Он.

— И чего хотел?

— Я была одна. Он меня обнял и говорит: «Вика, родная, давай забудем то мелкое недоразумение. Все прошло». Представляешь?

— А ты?

— Я дала ему по морде.

— А он?

— Он просто взбесился. Я думала, он меня ударит. Даай руку занес.

— И что?

— Я сказала, что те двое моих знакомых заглянут к нему вечерочком. И мне стало его жалко.

— Почему?

— У него был вид несчастного человека.

— Понятно, — Гурьянов усмехнулся.

— Мне жалко несчастных людей. Потому что я такая счастливая.

— Да-а? — протянул Гурьянов. — С чего бы это ты так счастливая?

— Потому что у меня есть ты, — она положила свою ладонь на его. — Самый лучший. Рыцарь Айвенго.

— Ну что ж. Я польщен… Любимая, — на этот раз он не заставлял себя произнести это слово. Оно вырвалось само.