Миронов - Лосев Федорович

– Погоди! – шедшая впереди Валя раскинула в стороны руки, чтобы не пустить дальше Фильку, замерла.

На открытой луговине расхаживали медлительные журавли. Поднимающееся солнце освещало гордые головы птиц на длинных шеях. Туловища их были еще в тени от кустов боярышника.

Валя заговорила быстро, боясь спугнуть птиц:

– После ночевки собираются в полет. Видишь, как весело встречают новый день?

В это время Филька, пригибаясь к кустам, подобрался к птицам. Размахнувшись, кинул в них палку. Журавли неуклюже побежали и медленно оторвались от земли. А один ткнулся головой в траву. Печально взмахивая крыльями, журавли набрали высоту и скрылись в голубой дали.

Валины глаза заметались в недоумении и растерянности.

А журавль бился на земле, часто открывая клюв, будто ему не хватало воздуха. Как рыба, пойманная в сети и вытащенная на берег.

Отец с дедом часто в затоне ловили карасей, линей, сазанов. Вытащат бредень – мелкую рыбешку обратно в воду выбрасывают, а крупную складывают на воз. Валя всегда «помогала» им: как можно больше рыбы отпускала в Дон...

– Зачем ты это сделал? – Она подняла тяжелый взгляд. Ее глаза потемнели, золотистые прожилки, всегда смягчавшие их блеск, сейчас только усиливали его.

– Ну а что? Подумаешь... убил и все. – Он вдруг почувствовал, что не может больше смотреть Вале в глаза.

Девушка молча обошла его.

– Валя!..

Она по-разбойному, резко свистнула – Мустанг оказался возле нее. Вскочила на коня и поскакала по придонскому лугу в станицу...

6

Филька присел на траву, прохладную, душистую. Что за чудо луговая трава! Мягкая, пушистая и нежная.

Сколько помнит Филька, всегда на лугу косили траву. Еще крохотным казачонком носил на покос отцу кислое молоко в корчажке и пресные пышки, завернутые в лопуховые листья. Бегал по лугу, рвал цветы, ловил бабочек, барахтался в высокой шелковистой траве. Перекатится по ней, бывало, по-мальчишески, кубарем, потом вдруг затихнет, прислушиваясь, как сквозь знойное безмолвие пробираются до его слуха звуки далеко поющих кос. «Вжик... вжик... вжик...» И такое чувство наполняет сердце Фильки, что от радости готов даже чуть ли не расплакаться.

И сейчас, как прежде, Филька бросился на мшистую луговину и прислушался – не долетят ли отголоски детства до его юности?.. Потому что осталась от той давней поры могучая любовь к лугу, к запахам свежескошенной травы.

...Все празднества, народные гулянья и различного рода состязания устраивались на придонском лугу. Природа будто специально создала этот уголок для людей. Чистое, ровное, как стол, поле. Деревья разбросаны по нему. Можно от жары в холодок спрятаться. Ближе к реке сплошная стена дуба, караича, тополя и верб. Дон рядом. Пологий песчаный берег.

Солнце гуляло по лугу. Наткнулось на музыкантов и заиграло на их до нестерпимого блеска начищенных трубах. Духовой оркестр словно этого ждал – тут же грянул боевую радостную песнь: «За курганом пики блещут. Пыль курится, кони ржут...»

По лугу растекалась празднично разодетая гомонящая толпа. Под деревьями казаки расседлывали лошадей, давая им отдых перед состязанием.

Вскоре послышалась команда – вызывали на старт участников скачек с преодолением препятствий.

По жребию Филька должен скакать первым. За ним Валя. В строю они стояли рядом. Мустанг тянулся к Филькиному колену и хотел его по-дружески ущипнуть. Но Филька, насупившись и пригнув голову, молчал и незаметно отодвинулся от Мустанга.

Вот раздался сигнал горниста, судья взмахнул флажком. Филька дал шпоры своему коню – и состязания начались.

Верно старые казаки говорят: настроение всадника передается коню. Верно еще и то, что кавалеристу считать ссадины и лечить ушибы – бесполезное занятие. Первых бесчисленное множество, а вторых... Не успеешь приложить примочку к ушибу, как получаешь новые. Поэтому, срываясь с коня, старайся упасть по-кошачьи – на руки и ноги. Иначе отобьешь печенку. Упал, разбился в кровь – глотни свежего воздуха. На коня – и в бой.

Премудрости на первый взгляд кажутся нехитрыми. Но когда ими приходится пользоваться – не всегда получается так, как учили.

У Фильки сегодня настроение было плохое. Он знал, оно может передаться коню, и тогда прости-прощай первое место и слава лучшего наездника казачьего хутора. Не выезжать на состязание – подумают, струсил, подвел товарищей в борьбе с другими хуторами и станицами за призовое место. Этого Филька не мог себе позволить.

Возбужденный праздничным настроением толпы и музыкой духового оркестра, конь смело пошел на препятствия, преодолевая легко, оставляя их позади себя. Но вдруг Филька невольно подумал, что вот эта фигура трудная и – то ли рано послал коня на этот «гроб», то ли поспешил опуститься в седло, когда конь еще был в воздухе, или же Филькина мысль о трудности «гроба» мгновенно передалась коню... Конь хорошо выпрыгнул перед «гробом», взял его, но, опускаясь на землю, зацепился задними ногами за крышку, неправильно перебрал передними – и споткнулся. Филька перелетел через голову коня, упал на землю. Все кинулись к нему. Конь стоял рядом и виновато косил фиолетовым глазом в сторону своего молодого хозяина.

Распластавшись на земле, Филька среди столпившихся возле него людей увидел расширенные страхом глаза Вали. Бездонные, как небо. Они, кажется, сразу же подняли его, и он сгоряча вскочил на ноги. Где-то что-то кольнуло больно, но разве казаку можно признаваться в этом... Он кинулся к коню: начал ощупывать его ноги – слава богу, не поломаны... Глянул на свои ноги – бог ты мой, голенища сапог разорваны до самого задника... А тут еще подбежал запыхавшийся дружок Петька Зенков, глянул на разорванные сапоги и обреченно сказал: «Хана нашему хутору!.. Другие заберут призы...»

– Отчего это? – разжал с трудом губы Филька.

– Ты же наперегонки теперь не поскачешь.

– Это почему же?

– Оклемался? – обрадованно вскрикнул Петька.

– Конь цел, да и я тоже.

– Поскачешь без сапог и шпор? Пятками, что ли, подгонять коня.

– Его не надо подгонять. Он умный и никого впереди себя не пропустит.

– Ну, гляди... – как-то неопределенно отозвался Петька.

Трубач атаманского оркестра подал сигнал к сбору участников скачек. Филька, преодолевая боль во всем теле, снял седло и взобрался на коня. «Охлюпкой» подъехал к месту старта. Увидев такую картину, кто-то чего-то кому-то сказал, что, мол, не по форме одет один из участников скачек – без седла и сапог... Слух, как огонь по сухой соломе, тут же достиг атамана, руководившего состязаниями. Но тот куда-то торопился и, чтобы побыстрее от него отстали с пустяшным делом, махнул рукой... Что это означало, никто допытываться не стал: то ли разрешение, то ли просто – «отстаньте, не до вас...» А тут еще атаман торопился к своему собственному жеребцу, из его собственной конюшни, который тоже будет участвовать в состязаниях и, конечно, же, выиграет их. Так какая разница, что какой-то там Филька Миронов будет в седле скакать или «охлюпкой»... Ему же хуже... На радость или на беду, но Филька к финишу пришел первым... И вот тогда-то поднялся всамделишный шум – выдавать ему приз или нет. А почему, собственно говоря, не выдавать? Так он же без седла скакал!.. Так об этом следовало бы думать чуточку раньше... Да, но седло и сапоги облегчают бег коня... Спорили до хрипоты и пота, но в конце концов Филька все-таки получил новые сапоги со шпорами. Хуторские казачата ликовали!..