Верность и терпение. Исторический роман-хроника о жизни Барклая де Толли - Вольдемар Балязин

А беседа с царем закончилась тем, что Александр пригласил его в Военный совет, где кроме него самого было всего три постоянных члена — Аракчеев, Паулуччи и Кнорринг, тот самый Богдан Федорович, у которого тридцать лет назад служил Барклай адъютантом.

Военный совет был высшим совещательным органом при императоре. Он играл ту же роль, что и Негласный комитет в начале царствования Александра, с той только разницей, что молодые друзья Александра часто оказывались прекраснодушными мечтателями и реформаторами на бумаге, а члены Военного совета не просто что-то обсуждали и предлагали, но и доводили все это до исполнения.

Совет решал важнейшие вопросы военной политики — от производства вооружения до установления размеров пенсий солдатам-инвалидам.

Разумеется, первую скрипку в нем играл царь. Он же был автором многих идей, не мешая, впрочем, другим откровенно высказываться по любому вопросу.

Паулуччи был беспринципным интриганом и потому всегда и во всем соглашался с царем. И Александр сделал его своеобразным «министром без портфеля», поручая маркизу всяческие комиссии либо представительского, либо инспекторского свойства и передачу собственных высочайших распоряжений.

Аракчеев же, наоборот, всегда имел собственную точку зрения и чаще, чем другие, спорил с Александром, хотя главной его функцией в Совете было не прекословие и не выдвижение альтернатив, а практическая реализация решений Военного совета, создание механизмов для воплощения всего задуманного в жизнь.

К тому же Аракчеев был военным министром, и потому все, что задумывалось Военным советом, никак не могло пройти мимо него. Последнее обстоятельство заставляло Алексея Андреевича стоять на почве реальности, и потому его предложения всегда были наиболее практичными и достаточно просто осуществимыми.

Кнорринг в этом квартете играл роль ученого терминолога, облекавшего решения Совета в чеканную форму указов и распоряжений. Причиной тому было его учение в Берлинской военной академии и пристрастие к терминологическому педантизму.

От него Барклай ожидал наибольших неприятностей для себя — больше всего из-за того, что тридцать лет назад, когда был он в полку Богдана Федоровича корнетом, Кнорринг носил чин полковника и в Табели о рангах стоял на шесть ступеней выше его.

Теперь же, оставаясь по-прежнему младше Кнорринга на семнадцать лет, он имел то же звание генерал-лейтенанта.

И уже одно это невольно и безотчетно делало Кнорринга недоброжелателем Барклая, ибо Богдан Федорович по-прежнему был высокомерен и честолюбив.

Барклай же был допущен к этим мэтрам на смотрины, на проверку, чтоб, испытав его со всех сторон, точно знать, на что будет он в дальнейшем годен.

Главной проблемой, занимавшей Военный совет летом 1808 года, была война в Финляндии, точнее — поиск ответа на вопрос: «Почему большая и сильная русская армия не может победить шведов? Что сделать, чтобы шведы все же были побиты?»

Пока потомки Карла XII разили потомков Петра Великого, дважды побитого Тучкова сменил Раевский, вскоре побитый трижды, а пришедший ему на смену Каменский хотя пока еще поражения не потерпел, но и побед за ним тоже не числилось.

Александр приходил к выводу, что дело, по-видимому, в Буксгевдене, который то писал, что перед ним открыта дорога на Стокгольм, то опасался за судьбу Петербурга.

12 сентября дошло до того, что Клингспор предложил Буксгевдену перемирие, и русский главнокомандующий согласился.

Однако перемирие утверждено Петербургом не было, а Буксгевдену приказали разорвать его и продолжать боевые действия.

Военный же совет в это время прорабатывал две идеи продолжения кампании: во-первых, овладеть Швецией с помощью флота и многотысячных десантов и, во-вторых, Перейти Ботнический залив по льду.

Автором первой идеи был Аракчеев, автором второй — Барклай.

Царь согласился с Барклаем и приказал детально разработать план вторжения в Швецию по льду Ботнического залива, который замерзал не каждую зиму, а тут, к счастью, замерз, как никогда, крепко.

Буксгевден был смещен, и на его место назначен Кнорринг.

По плану Барклая, русским войскам в самое холодное время года надлежало перейти залив тремя колоннами.

В самый разгар зимы, желая ускорить переход, в феврале 1809 года царь произвел замену одних генералов другими и назначил на южное направление — вместо Витгенштейна и Багговута — Багратиона, на центральное направление — на место Дмитрия Владимировича Голицына — Барклая, на северное направление — вместо Тучкова-первого — Павла Андреевича Шувалова. Багратиону следовало пройти по Аландским островам и выйти к Стокгольму. Центральная колонна Барклая одновременно должна была достичь города Умео, пройдя по льду самого узкого места в заливе — Кваркена — сто километров. И наконец, северной колонне Шувалова предстояла обогнуть залив с севера по берегу и идти на соединение с центральной колонной.

Однако подготовка к вторжению шла вяло, и Александр в один и тот же день отправил Барклая в город Васу, где стоял штаб Центрального корпуса, а Кноррингу было послано строжайшее указание — всемерно ускорить подготовку к началу операции. Однако надежды у Александра на то, что высокоумный теоретик Богдан Федорович с делом справится, не было, и для того выехал в Финляндию практик Аракчеев.

Главнокомандующий Кнорринг и все генералы, кроме Багратиона, говорили о невозможности перехода. Прибыв в Васу, Барклай увидел, что ничего не сделано и корпус к выступлению не готов. А шел конец февраля, и весна была не за горами. Он знал, что следом за ним едет Аракчеев, которому царь поручил подготовку перехода всех трех корпусов.

На следующее утро Барклай назначил Военный совет, но не успел он начаться, как его известили, что приехал военный министр.

Аракчеев прошел в зал, но сел не рядом с Барклаем во главе стола, а умостился сбоку, у окна, как бы со стороны наблюдая за всем происходящим.

Он напоминал старого академика, неожиданно пожаловавшего на экзамен, проводившийся его младшим коллегой, хотя и ученым, но все же не столь маститым, как он сам.

— Прошу вас, ваше превосходительство, — проговорил Аракчеев негромко, но тишина в зале была столь велика, что все слышали каждое его слово, каждую интонацию. — Прощу вас, председательствуйте, — повторил Аракчеев и замер, откинувшись на спинку стула.

Барклай склонил голову, повинуясь, и, скользнув взором по лицу министра, увидел, что оно вновь превратилось в каменную маску языческого бога обезьян.

— Господа, — сказал Барклай, — каждый из вас обязан совершенно откровенно доложить здесь о недочетах в полках ваших, ибо сокрытие их может привести к последствиям более чем печальным и из проступка превратится в преступление.

«Хитер, — тут же смекнул Аракчеев, — чем катастрофичнее будут представлены здесь дела, тем менее у меня спроса с него: сами-де слышали, к какому разбитому корыту я приехал. А сумеет быстро исправить дело — ему честь и хвала: вон с чего начинал, и как здорово все получилось!» Но промолчал, и только совершенно уже закаменел.

Первым докладывал, часто останавливаясь и заикаясь от страха перед Аракчеевым, штатский чиновник — товарищ управляющего провиантской частью корпуса, так как сам управляющий был болен.

Из доклада его явствовало, что магазины пусты, сухарей нет, патронов мало, фураж на исходе. Выступавшие за ним командиры полков представили картины и вовсе безотрадные — в лейб-гренадерском, Тульском и Полоцком пехотных полках солдат лишь половина, а кроме того, нет ни пороха, ни патронов. Полки Навагинский и Двадцать пятый егерский смогут прийти в Васу через три недели.

Начальник квартирмейстерской части доложил, что у него нет карт ни здешних мест, ни Швеции, из-за чего и связи с корпусом Шувалова также нет. Когда замолчал последний из выступавших, поднялся Аракчеев и, предваряя Барклая, чтобы не дать ему сделать резюме, сказал:

— Господа! Я слышал все, что было вами сказано. Сообщу только, что шестнадцатого марта государь император прибудет в Борго на заседание финского сейма и ему будет приятно открыть заседание в зале, где выставлены будут добытые вами трофеи — знамена разбитых полков и ключи поверженных крепостей. — Повернувшись к Барклаю, Аракчеев заключил: — На сей раз, Михаил Богданович, я желал бы быть не министром, а оказаться на вашем месте, ибо министров много, а переход Кваркена Провидение предоставляет одному Барклаю-де-Толли.

Это звучало как приказ, да, по сути дела, так и было. Все сомнения были отставлены, и за считанные дни корпус к выходу был готов.

Операция, которую по ее завершении современники сравнивали с переходом Суворова через Альпы, началась 7 марта.