Головы Стефани (Прямой рейс к Аллаху) - Ромен Гари

Он снял очки, вытер их и опустил глаза с чуть виноватым видом…

— И потом, чтобы уж ничего от вас не скрывать, есть еще моя жена… В так называемые «опасные» страны я не мог брать ее с собой… Я оставлял ее в Америке… Но в Норвегию, сами понимаете, она со мной поедет… Пусть это останется между нами, конечно, но мне придется тяжело. Очень тяжело.

В его голубых глазах под покрасневшими от бессонницы веками играл лукавый огонек, а на тонких губах мелькнула улыбка…

Стефани поцеловала его.

— Я пошлю вам посылку со взрывным устройством, — пообещала она.

У него была красивая голова с густыми седеющими волосами и длинная шея — из тех, что производят впечатление обнаженности. Стефани считала, что он похож на профессора. Такую голову легче представить себе лежащей на рабочем столе в спокойной полутемной библиотеке Гарвардского университета, рядом с трубкой и несколькими раскрытыми томами, чем в песке пустыни… Стефани внезапно решила, что она по-другому оформит свою квартиру на Манхеттене.

— У меня этой зимой будет фотосессия в Норвегии, — сообщила она. — Надеюсь там с вами увидеться…

Посол, похоже, живо заинтересовался.

— Рад это слышать, — сказал он. — Может, случится землетрясение или другой какой интересный катаклизм. Вы, кажется, обладаете барака… удачей. Можете остановиться прямо в посольстве… Я на вас рассчитываю!

Он проводил их до дверей, и они оставили его там, с его красивой англо-саксонской головой чуть лукавого законника… В конце концов, нельзя иметь все сразу, вздохнув, сказала себе Стефани. Они пошли через базар, где Стефани хотелось купить несколько интересных пресс-папье… Старый город вернул себе свой мирный вид, в квартале чеканщиков возобновили свое пение молотки. Стефани положила руку на руку Руссо, который вел машину. Она никогда не чувствовала себя такой счастливой, такой… излечившейся, да, излечившейся, и ей было непонятно, почему ее друг чем-то обеспокоен, почему смотрит на нее с озабоченным видом, а главное, почему он еще раз пригласил доктора Салтера… Она чувствовала себя просто чудесно, даже эйфорически, ей все время хотелось смеяться, целовать всех… И совершенно ни к чему было на обратном пути останавливаться в Швейцарии, как советовал доктор, рекомендовавший ей длительный отдых в одной из клиник Женевы… Она часто с сожалением вспоминала Массимо дель Кампо, да, ей было жаль, что она не видела этого… Ночь, лунный свет, мрачные силуэты минаретов и зубчатых стен вокруг, и под древней восточной луной, которая всегда умела расположиться в нужном месте и показать себя с лучшей стороны, на каменных плитах лежит прекрасная римская голова — это должно было производить необыкновенное впечатление… Ну, прямо картина Кирико[116] метафизического периода… Бедняга сыграл в этой стране свою лучшую роль…

— А ведь и впрямь удивительно, насколько меняется качество, вид и даже природа любого предмета в зависимости от окружения, в котором он находится, — проговорила она. — Это один из великих принципов любого дизайна. Я говорю это в связи с Массимо дель Кампо. Пока его голова сидела у него на плечах, она была просто воплощением банальности, как и все псевдоантичное искусство. Ну, вы знаете, псевдоклассический стиль девятнадцатого века. Но я уверена, что в лунном сиянии, на плитах посреди площади она представляла собой сказочное зрелище…

— Не думайте больше об этом, — взмолился Руссо.

Салтер сказал, что это не пройдет еще несколько месяцев, и даже потом от него потребуется много нежности и терпения, чтобы помочь ей забыть.

— Впрочем, все искусство сюрреалистов основано на контрасте между абсолютно банальным предметом и средой, в которую его помещают. Ни Дали, ни Магритт никогда ничего другого и не делали… В конечном счете, с художественной точки зрения Хаддан — страна авангарда… Например, мне думается, что если бы все повернулось по-другому, то контраст между отрубленной головой топ-модели, которую привыкли видеть на снимках в журналах мод, и саблями был бы вполне в духе Магритта…

— Да ведь все это уже в прошлом, — с отчаянием произнес Руссо. — У нас еще пять часов до вылета. Вам бы немного поспать… Доктор Салтер…

— Пять часов? Так это здорово! — воскликнула Стефани. — Может, еще что-нибудь случится…

Они застегивали чемоданы, когда явился Али Рахман с букетом алых роз и подарками, один из которых был размером с арбуз. Стефани поспешила вскрыть упаковку, но это был всего лишь огромный шоколадный торт гезра — типичный продукт хадданского кондитерского искусства. Она была немного разочарована, но не преминула высказать положенный восторг и расцеловать юношу в обе щеки. На Али Рахмане был синий блейзер и серые фланелевые брюки, но этот строгий наряд совсем не помогал ему сохранять британскую флегматичность. Он был охвачен радостным волнением, даже ликованием, которое переливалось через край потоком слов — их красноречие еще произведет фурор в политических дебатах…

— Я провел утро в президиуме Совета, где только что приняли важное решение, касающееся лично меня, — сообщил он. — Вам, вероятно, известно, что по закону совершеннолетие у нас наступает в восемнадцать лет. Мне через месяц исполнится пятнадцать… Очевидно, что в силу полученного мною воспитания и приобретенного политического опыта я несравнимо более развит, чем какой-нибудь неграмотный тридцатилетний крестьянин, но на это можно совершенно справедливо возразить, что я пользовался привилегированным положением, которого бы у меня не было при действительно демократическом режиме как нынешний… Это ставит перед правительством сложную проблему, потому что мои сторонники, разумеется, настаивают на том, чтобы я играл важную роль в политике… Между тем, правительство только что приняло декрет, в котором однозначно выражает свое стремление к примирению и согласию с Раджадом и к созданию братского союза… Этот декрет официально постановляет, что в прошлый день рождения мне исполнилось восемнадцать лет, а в следующем месяце исполнится девятнадцать, а не пятнадцать… Лучшего доказательства политической мудрости дать невозможно. Я собираюсь отправляться в поездку для встреч со своим народом — я хочу сказать, с шахирами, под «своим народом» я попросту подразумеваю свой собственный… У меня нет никаких личных амбиций, я хочу лишь служить своей стране, новой федерации Хаддана… Разумеется, против меня выступит левое крыло социалистической партии, но все мы знаем, что это подрывные элементы, состоящие на жаловании у Пекина… Мы сделаем из этой страны образец демократии и гуманистического социализма, который окажет благотворное влияние на весь регион Персидского залива…

Руссо сидел на кровати и посасывал потухшую сигару.

— Ну что же, желаю вам весело отпраздновать день рождения, — сказал он.

Стефани держала руки Али в своих.

— Это чудесно, чудесно! — повторяла она, рыдая от радости, счастья и любви между народами. — Я приеду на вашу коронацию… Ой, извините, я хочу сказать, на ваши выборы.

— Разумеется, первое, что нужно сделать, — это провести ирригацию, — важно заявил Али. — Пустыня еще расцветет… Затем — огромный рывок в сфере образования… Мы обратимся за кредитами к Международному валютному фонду… еще — развивать туризм… не принося при этом в жертву наши культурные традиции и фольклор…

— Только не фольклор! — воскликнула Стефани. — Только не его!

— Кстати, вам известно, что наш друг господин Дараин назначен министром внутренних дел?

— Да, — сказал Руссо. — Я был рядом, когда он получил это известие. Он думал, что спокойно окончит свои дни среди роз, но любезно согласился…

— У этого человека есть враги во всех политических партиях, — не без зависти сказал Али. — Именно поэтому в нем никто не сомневался… Он очень ловок, и он верно служил моему отцу…

Господин Дараин явно нашел в Али Рахмане надежного союзника.

Молодой принц-демократ настоял на том, чтобы проводить их до самолета. Собственно, многие видные деятели пришли попрощаться со Стефани, в том числе — новый председатель Совета господин Самбро, начальник Бюро по туризму, бывший также и председателем хадданского «Ротари клуба», глава протокольного отдела министерства иностранных дел, директор Национального банка, который являлся одновременно и владельцем отеля «Метрополь», и улыбчивый усатый человечек, украдкой сунувший в руку Стефани конверт.

— От Его Превосходительства господина Дараина, — прошептал он. — Это личные вещи, которые вы случайно потеряли…

Стефани открыла конверт. Внутри были все фотографии, которые она сделала в самолете.

Она внимательно просмотрела их одну за другой. Снимки очень удались, особенно те, на которых был Бобо: прекрасно вышло выражение мягкого упрека на его лице.