Головы Стефани (Прямой рейс к Аллаху) - Ромен Гари

Мурад сидел на песке, полностью погрузившись в молитву. Стефани отметила, что его сабля почти не окрасилась в красный цвет.

— Обратите внимание, — произнесла она нейтральным, хотя и немного назидательным тоном — так ее учили говорить, когда она работала гидом в здании ООН в Нью-Йорке, — обратите внимание, что на сабле очень мало крови, с такой силой и быстротой был нанесен удар…

Она хотела было подобрать саблю, но Али Рахман помешал ей.

— Нет, Стефани, прошу вас…

— Да вы представляете, какой эффект произведет мой снимок в «Вог» с этой саблей в руке? В платье от Унгаро… Мне заплатят целое состояние! Эта самая как-там-ее сейчас побивает мой рекорд, она только что подписала контракт на полмиллиона с фирмой «Ревлон»…

Она бредила. По лицу ее струился пот, плечи дрожали…

Али отвел Руссо в сторону.

— Послушайте, мой отец, разумеется, не пил…

— Разумеется, — сказал Руссо. — Но здесь есть все, что нужно… для гостей. Так ведь?

Руссо не решался уйти. Судя по числу верблюдов, в оазисе прятался еще добрый десяток бин-мааруф. Он обратил на это внимание Али.

— Они уже не опасны. Это теперь собаки без хозяина…

Сильное выражение для демократа, который мечтает о швейцарской конституции, подумал Руссо.

— Я сам схожу.

Стефани была занята тем, что крутила ручку приемника на животе все того же бин-мааруф. Должна же быть в этих краях радиостанция, передающая новости на английском, а ей неудержимо хотелось знать, подчинится ли Никсон распоряжению сенатской следственной комиссии и предписанию сдать магнитофонные пленки, на которые президент Соединенных Штатов записал, без ведома своих собеседников, все разговоры, которые он вел с ними в Белом доме… жаль, что она так далеко, когда в Америке происходят такие интересные вещи… Валявшийся под деревом бин-мааруф не сводил с нее своего остекленевшего взгляда.

— Мы так далеко от всего, — брюзжала Стефани. — Мне так интересно, как Никсон из этого выпутается…

Али вернулся с бутылкой шотландского виски, и она сделала глоток. Была, разумеется, еще и икра: они находились в сорока минутах лету от Ирана с его лучшей в мире икрой. Она принялась рассказывать Али о своей поездке в Иран в прошлом году.

— Колыбель цивилизации… Все пошло оттуда. Мы бы не были тем, что мы есть, если бы не Персия. Не знаю, читали ли вы книгу Джона Марриоля об искусстве Сасанидов…[106]

Она поглощала бутерброды с икрой, облизывая пальцы, и глядела на миниатюрный, трепетавший от горлиц дворец и на грифов, что кружились над головой… Казалось, что бин-мааруф устроили сиесту, развалившись в тени мангового дерева; они напомнили ей знаменитую картину Брейгеля «Спящие», но в более затейливом, персидском варианте…

Ее взгляд вселял страх. Руссо не осмеливался смотреть ей в глаза. Она бредила. Нужен был врач, укол…

Они услышали гул самолета, но серебряная стрела пролетела очень высоко; Али сказал, что это шведский «боинг», везущий скандинавских туристов на Цейлон или в Бомбей.

29

Страж ушел уже два часа назад, и Руссо не понимал, почему Али так важно дождаться людей своего племени. И машины эскорта, и «роллс-ройс» были на ходу, и они могли в любой момент тронуться в путь. Но юный вождь шахиров с несколько смущенным видом, извиняясь, но при этом не давая никаких объяснений, настаивал на том, чтобы отложить отъезд до прихода «своих». Руссо решил, что речь идет о каком-то неведомом ему политическом ритуале.

Первые ряды пальм были редкими, но затем оазис становился все гуще и постепенно превращался в настоящие джунгли, и несмотря на высказывание юного принца о бин-мааруф с их вошедшей в поговорку трусостью — они способны драться лишь целой бандой и подчиняясь хозяину, повторял он, — они отнюдь не были в безопасности на этом обширном, не просматриваемом пространстве. Впервые в жизни Руссо чувствовал себя уязвимым: он боялся за Стефани.

Было уже одиннадцать часов, и тела бин-мааруф начали напоминать о своем присутствии не только внешним видом, когда на склоне западной горы показалось облако пыли. Ничто не могло быть дальше от современности, чем эта кавалькада, которая, казалось, сошла со страниц книги по истории Востока, внезапно открывшейся на давно ушедших веках. На мужчинах были оранжевые тюрбаны, накрученные так туго, что они образовывали настоящие купола. В этих всадниках не было ничего от бедуинов, и даже если не существовало никаких документов, доказывающих афганское происхождение этих людей, которые появились в здешних горах за два века до того, как Магомет поднял свое знамя, то их лица явно носили на себе отпечаток той части Индии, что граничит с Хайбером.[107]

Их одежды — туники из грежи, с глубокими вырезами по бокам — ничем не походили на бурнусы жителей пустыни; лишь небольшие черные лошади напоминали о пастбищах Счастливой Аравии, Arabia Felix римлян, Аравии Йемена, откуда и началось великое арабское завоевание. В конце колонны скакал дворцовый страж, ведя в поводу вторую лошадь; сидевший на ней всадник издалека походил на яркую куклу, завернутую в парчу и шелк. Когда кавалькада приблизилась, Руссо понял, что разноцветная кукла была закутанной в покрывало женщиной, у которой на виду оставались лишь черные глаза и крошечные ступни, обутые в красные туфли. Он тщетно искал объяснение ее присутствию, и свет уже было забрезжил в его мозгу, когда он услышал позади себя незабвенный голос, который пел:

Мой милый за море уехалМой милый за морем живет……Ах, кто же его мне вернет![108]

Похоже, смесь ката с виски хорошо подействовала на Стефани. Она стояла с бутылкой в руках под манговым деревом среди спящих вечным сном; павлины и горлицы на ветвях, украшенных блестящими листьями, довершали картину, сообщая жизни и смерти те последние контрастные штрихи, без которых не бывает настоящей красоты. Десять тысяч долларов пропадает зазря, подумал Руссо: сумма, которую получил бы фотограф, окажись он тут и запечатлей Стефани на этом фоне в платье от Живанши…

Мой милый за море уехал,Мой милый за морем живет……Ах, кто же его мне вернет!

Руссо счел, что время дискуссий прошло. Он подошел к Стефани, взял ее за плечо, понял, что идти она вряд ли сможет, поднял ее и понес во дворец.

— But I love it![109] — протестовала она. — I simply love it![110] Мне нравится! Мне нравится!

Он уложил ее на постель и мягко отнял у нее бутылку.

— У вас жар, и вы бредите…

Стефани все это совсем не понравилось:

— А я хочу посмотреть… там будет еще что-то интересное… и я хочу посмотреть!

— Вы и так достаточно видели.

Он вышел на балкон.

Молодая шахирка семенила в сторону дворца, а за ней шел Мурад. Старый правоверный исполнил свой обет и сейчас получит награду.

Али Рахман стоял в тени мангового дерева, уперев руку в бок и выставив вперед ногу; он слушал почтительные речи деревенского старосты. Молодой «демократ» явно не утратил поддержки своих будущих избирателей…

Около дюжины всадников слезли со своих коней и теперь с оружием в руках прочесывали пальмовую рощу. Раздались выстрелы, и несколько бин-мааруф вышли с поднятыми руками, подталкиваемые сзади прикладами. В своих белых одеяниях они походили на официантов из гостиницы «Шепардз» в Каире…

Солнце уже стояло в зените, но жара, похоже, никак не сказалась на рвении горлиц. Никто больше не отгонял грифов, и пара десятков птиц уже сидели на трупах. Языки черной лавы были единственным темным пятном на этой картине.

Руссо подумал, что после полувека воздержания Мурад, несмотря на свой возраст, появится еще не скоро.

Вернувшись в комнату, Руссо повалился на постель рядом со Стефани, которая спала ангельским сном, приоткрыв губы в блаженной улыбке. Прежде чем уснуть, он долго смотрел на нее, чтобы гарантировать себе приятные сны…

Когда он проснулся, солнце уже клонилось к закату. Прохлада гор долетала до них легкими дуновениями, в которых угадывалась близость источников, мхов и пропастей. Было лишь пять часов, но высившаяся на западе гора в полторы тысячи метров уже принялась за солнце, и казалось, что по небу раскиданы его сверкающие обломки. Стефани еще спала. Руссо ощущал ломоту в теле, какая бывает после беспокойного сна. Он потихоньку встал, вышел на балкон и оперся о балюстраду.

С десяток бин-мааруф со связанными руками и коленями ждали своей участи под черными скалами. Там и сям бродили верблюды, а в пальмовой роще раздавалось конское ржание.

Мурад стоял на коленях посреди песчаной арены. Рядом с ним — Али Рахман с саблей в руке…

— Что происходит?

Стефани появилась рядом, и Руссо не успел разыграть старшего брата-защитника и заставить ее отвернуться…