Чужая жизнь - Валерий Геннадьевич Шмаев

Кто-то из нас должен остаться. Иначе всё наше сборное воинство по лесу разбежится, и егеря всех за пару часов переловят. Придержать их может только кинжальный огонь из засады и хорошо оборудованные огневые точки. Да и то очень недолго – обойдут и прихлопнут. Для чего мне у второй реки пулемёт и нужен. Со своими пулемётами мы долго по берегу озера не пробегаем, а так даже с егерями на закорках мне будет чем их встретить.

Сейчас командир отряда я. Поэтому мне и оставаться. Так что будет так, как я сказал, но советы твои, Шатун, по поводу нашего отхода я выслушаю. Все хорошо меня поняли?

Поняли меня хорошо. Своё мнение у всех, конечно же, было, но все поняли, что мне на их мнение наплевать и растереть и всё равно будет так, как я сказал. Потому что командир отряда только один. Это Шатун уже хорошо усвоил. Он будет хорошим командиром партизанского отряда – быстро учится. И сержант с пробитой башкой ему ни в какое место не упёрся. Это мы с ним оба хорошо знаем. Так что будем делать то, что хорошо умеем делать: он – в лесах прятаться, а я – егерям сюрпризы устраивать, а заодно и бегать сколько получится.

Глава 14

Детей Степан с Ристо привели через четырнадцать часов. Я к тому времени уже восемь часов спал, но будить меня не стали. Без меня усталых людей переправили через реку и отвезли на баркасе вдоль берега озера метров на восемьсот от реки – до первого здорового скального обломка, чтобы баркас не было видно с того берега реки. После чего покормили и разместили отдыхать в большой брезентовой палатке, установленной на опушке леса. Откуда она такая нарядная взялась в сарае рыболовной артели, я выяснять не стал. Видимо, командир одной из воинских частей подогнал в качестве шефской помощи. Всем процессом рулили Шатун с Алевтиной, работающие вроде неспешно, но всегда слаженно и обстоятельно.

Проснулся вроде сам, но потом понял, что от чьего-то присутствия. Выспался хорошо, но сквозь уходящий сон услышал металлический лязг. Как будто солдатский котелок рядом поставили. Открыв глаза, я увидел Степана. Он сидел напротив меня и смотрел мне прямо в глаза. В шалаше, который построили вокруг моей лёжки, слепленной мной из немецких плащей и плащ-палатки, было полутемно. Или полусветло? А я даже не слышал, как этот шалаш вокруг меня строили.

Котелок стоял между мной и Степаном. Обычный, немецкий, со снятой крышкой. Это она скрежетнула о небольшой камешек. Запах немецкого горохового концентрата наконец добрался до моего обоняния, и я вдруг понял, что дико голоден. Когда же я ел в последний раз? Нет, не помню. Вчера, наверное. Всё это я думал, берясь за ложку, которую мне протягивал мой друг.

Пока я ел, Степан разглядывал меня, как будто только увидел. Или что-то появилось во мне за те часы, пока он ходил за детьми. Я не спрашивал его, как прошло. Если бы было что-то существенное, он сказал бы, а раз молчит, значит, всё нормально.

Я закончил есть действительно гороховый концентрат с добавленной в него тоже немецкой тушёнкой. Запил всё это водой из своей фляжки. Только в этот раз без уже спелой надоевшей черники. В это время Стёпке, видимо, надоело играть в молчанку.

– Ты что задумал? – глухо спросил он.

Я тяжело вздохнул, потягиваясь. Голова у меня прошла, и чувствовал я себя отдохнувшим. Не здоровым, но и не полутрупом, каким меня вырубило несколько часов назад.

– Ты всё понимаешь сам, Стёпа, – не стал долго я тянуть с ответом.

Пора сказать правду. Стёпка давно понимает, что со мной что-то происходит, но помогает молча, снимая с меня большую часть физических нагрузок. В последние дни я только рулил процессом – после моих художеств в посёлке состояние у меня было краше в гроб кладут. Если бы не было отдыха на острове, уже ходить бы не смог.

– Это единственный для меня выход. Последние дни я живу на пределе. Голова как отваливается. Три-четыре часа – и всё, надо отдыхать, и теперь отдыхать мне необходимо дольше, чем двигаться. Началось это после болота. С каждым днём мне всё хуже и хуже. Теперь я понимаю, что могу умереть в любую секунду. Просто упаду и не встану, и от количества сделанных мной движений это зависеть перестало. Это даже Шатун с Алевтиной заметили, а сегодня меня просто вырубило. Как будто выключили. И если раньше я этот процесс контролировал, то сегодня даже не заметил, как вокруг меня построили этот шалаш. Так что лучше сдохнуть с пользой, чем просто так.

Сейчас ты будешь меня слушать и запоминать. Вы все уйдёте в том составе, который я назвал Шатуну. Когда будете проходить мимо острова, ты доберёшься до политрука и всё ему объяснишь. Вы давно друг друга знаете. Так что пусть он услышит это от тебя. Он, конечно, может уйти с вами, но это ему мало поможет. Жить Яковенко осталось две-три недели, а умирать он будет так же, как и сержант рядом с ним. Я думаю, что политрук примет правильное решение.

Пулемёт мы Яковенко оставили. Егерей поведём мимо него. По рассказу братьев, от берега до острова всего метров триста пятьдесят. По лесу нас егеря гоняли плотной группой. Вряд ли сейчас что-то изменится. Им надо идти за нами быстро. Иначе, как может думать командир отряда преследователей, они нас потеряют.

Разве что по лесу Брандт может пустить вторую группу, а по сторонам егеря смотреть будут не сильно внимательно – мы их уже приучили глядеть под ноги, чтобы на растяжку не нарваться. Пусть политрук пропускает эсэсовцев и бьёт им в спину. Сковырнуть они его сразу не смогут, а бросить не захотят – им хоть какой-то результат нужен, а ещё лучше – пленные, чтобы понять, куда делись дети. Дальше – как получится, но пусть Яковенко свои документы тебе отдаст чтобы они немцам не достались.

– Я останусь с тобой, – решительно заявил Степан.

– Не останешься. Ты думаешь, зачем я письменный приказ у подполковника выпросил? Вспомни формулировку этого приказа. Все вы в поимённом списке на его выполнение. Вам и детей выводить. Для этого я его и брал. Для одного человека это была непосильная задача, а вы хорошо знакомы подполковнику. Именно поэтому он вас всех вписал в этот приказ. И вы этот приказ выполните.

Я ещё тогда знал, что