Комната из листьев - Кейт Гренвилл

них не забыл на пастбище. С собой у него был кусок веревки, с помощью которой он считал овец, и мне нравилось наблюдать, как его большие пальцы скользят по ней, завязывая узелки. Дедушка тоже так делал.

Овец ирландской породы, сказал мне мистер Макартур, он приобрел для того, чтобы тощие бенгальцы дали более мясистое потомство. Баранину можно было продавать по высокой цене. Я сомневалась, что племенной ирландец признает своих в этих козообразных существах, да и бенгальские самки, думалось мне, наверное, возмутятся, если этот здоровенный чужак попробует приблизиться к ним. Но однажды, прогуливаясь по холму раньше, чем обычно, я обратила внимание, что овцы возбуждены, готовы к спариванию.

Ханнафорд наблюдал за ними.

– Добрый день, миссис Макартур, – поздоровался он. – Добрый день, миссис Браун.

Овцы беспокойно мельтешили, бараны подходили то к одной самке, то к другой, словно что-то потеряли и просили помочь им это найти. Племенной ирландец рыскал между бенгальскими овцами, и один из худосочных бенгальских самцов попытался выразить протест, но ирландец, недолго думая, прогнал его, а тот побоялся полезть в драку.

– Они… в общем, они… – начал Ханнафорд, вдруг смутившись.

– По-моему овцы готовы, – деловито заметила я, давая ему понять, что я не буду смущена тем, как баран покрывает овцу. Смотри, Эдвард, смотри, думала я. Однажды придет твой черед подобраться к женщине и попытать с ней счастья. – Интересно, как бенгалка примет ирландца? Мистер Ханнафорд, думаете, что-нибудь из этого выйдет?

Он развел руками: кто знает? Я обратила внимание на его ладони: большие и сильные.

– В мировой истории таких случаев еще не было, миссис Макартур, – ответил он. – А мы здесь на неизведанном краю света.

Я знала, что он хотел бы сказать «в самой заднице планеты».

Миссис Браун тоже это поняла. Она переступила с ноги на ногу, кашлянула, словно сдерживая смех. Ханнафорд искоса посмотрел на нее. Мы все трое стояли и молчали, почти не глядя друг на друга. На губах каждого играла едва уловимая усмешка.

Теперь ирландец тыкался мордой в зад овцы и прядал ушами. Закидывал на нее переднюю ногу, поскребывал по боку. Она, якобы ничего не замечая, шла вперед, будто бы углядев пучок более сочной травы. Он был вынужден следовать за ней, продолжая трогать ее ногой.

Вот так же мистер Макартур щекотал мою руку, намекая, что ему требуются мои услуги, а я – эта самая овца – думала: «Это обязательно?». Уловив сходство в повадках барана и мужа, я тихо фыркнула. Миссис Браун обратила ко мне лицо, наши взгляды встретились. И мы, две женщины, заулыбались, насмехаясь над причудами мужчин.

Как оказалось, племенной ирландец отнюдь не счел ниже своего достоинства покрыть бенгальскую овцу, хоть та и была не красавица, и она мирно отдалась ему, как будто знала его сто лет.

Ханнафорд сообщил нам, что бенгальские овцы начали ягниться, и мы все пошли на холм. В кои-то веки мистер Макартур составил нам компанию, – чтобы подсчитать прирост поголовья своего стада. Утро выдалось безветренное, ясное. Правда, горизонт окаймляло серое облако с жемчужным отливом, сквозь которое светило солнце.

Не все овцы еще объягнились, но уже было видно, что отара стала заметно крупнее. Дедушкины овцы обычно приносили всего по одному ягненку, но возле большинства бенгалок я заметила по два ягненка и даже по три. А несколько из этих неказистых овечек, все равно что собаки, произвели на свет даже по четыре здоровых малыша. На наших богатых пастбищах бенгальские овцы отъелись, потолстели, и их ягнята, резвившиеся подле матерей, были крепкими и сильными.

Мистер Макартур, имевший об овцеводстве куда более скудные познания, нежели Ханнафорд и я, совершенно не удивился плодовитости бенгалок. Его распирала гордость, будто столь щедрый приплод – это его личная заслуга.

– Ирландский лорд постарался на славу, мистер Макартур, – сказал Ханнафорд. – Во всю свою мощь развернулся, многих оплодотворил. Только, сэр, если вам вдруг представится случай, может, вы подумаете, чтобы прикупить еще несколько крепких баранов?

Он выражался замысловато, тщательно подбирая каждое слово. Ведь кто такой каторжник, чтобы поучать мистера Макартура, как ему вести свой бизнес?

Шерсть и подшерсток

Ягнята взрослели, шерсть на них отрастала. Отпрысков племенного ирландца сразу удавалось отличить среди приплода. Шубки они имели более гладкие и другой формы.

– Мистер Макартур, посмотрите, какая красота. – Ханнафорд поднес к нам одного ягненка. – Вон какой большой крепкий паршивец, вы уж простите меня, миссис Макартур. И сюда вот взгляните. – Он раздвинул короткую пыльную шерсть. – Видите здесь, сэр, под верхним слоем? Прямо на коже, видите? На пух похоже.

Мистер Макартур побрезговал прикоснуться, а я потрогала. Ханнафорд был прав: под верхним слоем шерсти скрывался потайной слой, бархатный на ощупь – печать ирландской породы на мохнатых бенгальцах.

– Хорошая помесь получилась, – сказал Ханнафорд. – Хорошую шерсть будет давать.

Но мистер Макартур про шерсть и не думал. Для него было главным поголовье. Мы с Ханнафордом наблюдали, как он пытается сосчитать овец, сбивается со счету, начинает заново. Ханнафорд свои «счеты» держал в руке.

– По моим подсчетам, мистер Макартур, сто пятнадцать ягнят, – доложил он. – А все стадо – сто восемьдесят семь голов.

Испанская порода

Полковничьи гранты позволили хозяйству Элизабет-Фарм увеличить свои владения до предела: дальнейшему расширению препятствовали угодья, принадлежавшие другим людям, либо водные преграды. Что, в принципе, лишь подхлестнуло амбиции мистера Макартура. Примерно в тридцати милях от фермы находился чудесный участок, лучше которого здесь еще никто не видел. Его облюбовали коровы, сбежавшие в первые недели основания колонии. Мистер Макартур, в рамках своих полномочий инспектора, объехал его, заметил скот, оценил великолепие уникальной природной местности и решил, что Коровье Пастбище, как нарекли эти земли, должно принадлежать ему.

Его не отпугнуло, что участок находится далеко от поселений и его будет трудно защитить от нападений и разграблений. Было и другое, более существенное, препятствие: по распоряжению первого губернатора эти угодья были отданы в вечное владение Короны и не могли быть пожалованы частным лицам. Для мистера Макартура это было не столько препятствие, сколько стимул, повод проявить свою изобретательность. Как генерал, выстраивающий в боевой порядок свою армию, он приготовился вести игру «вдолгую».

Первый шаг – приумножить поголовье своего скота, причем сойдут любые сельскохозяйственные животные, ибо их единственная функция – обеспечить своего хозяина убедительным доводом в пользу того, что новые земельные площади ему просто необходимы.

В следующий раз мистер Макартур прикупил еще шесть овец – четырех самок и двух баранов. Все они были костлявые, с обвислыми плечами и практически без груди, ребра впалые, но, даже грязные, замызганные после долгой перевозки на корабле, шерсть все имели более мягкую и тонкую, чем овцы ирландской породы.

– Так называемые мериносы, – сообщил мистер Макартур. – Уотерхаус купил их на Мысе[22]. Ему наплели, что