Путь врат. Парень, который будет жить вечно - Пол Фредерик

Мы попятились, поглядывая на мамашу, а детеныш, скуля, забрался ей под брюхо и принялся сосать. И тут я услышала далекий шум мотора и вертолетных лопастей, а мгновение спустя и сам вертолет повис над акациями. Просто у детенышей леопарда слух гораздо тоньше, чем у людей. Вертолет устремился прямо на нас, резко затормозил, проехался по поверхности; пилот открыл кабину, не думая о том, какую пыль поднял и насколько повредил дорогу.

Из кабины показался худой, высокий и смуглый человек, выглядящий очень молодо. Впрочем, это неудивительно, в наше время многие молодо выглядят. Но этот парень был вдобавок очень странно одет – в деловой костюм, длинные брюки, длинные рукава, мех на воротнике и манжетах. (Меховой воротник! В самом сердце экваториальной Африки!) Он бросил быстрый мимолетный взгляд на Брэди, более внимательно оглядел меня и Шелли и приказал:

– Отведите меня к Древним!

Абсолютное высокомерие. Взглянув на свой индикатор, я не увидела допуска для его машины, так что он, кем бы ни был, прежде всего не имел права находиться в заповеднике. Брэди предупреждающе шагнул вперед. Незнакомец на шаг отступил. Выражение лица Брэди не было угрожающим, но он могучий мужчина. Мы все рослые: ведь мы преимущественно масаи. Но Брэди – дело особое. Иногда он для забавы боксирует, если удается найти противника, способного продержаться шесть раундов. И внешность Брэди свидетельствует об этом.

– Как вы сюда попали? – спросил Брэди. Голос его напоминал ворчание леопарда. Это заставило меня взглянуть на мамашу: она рассеянно рыкнула. Начинает просыпаться.

– Она просыпается, – предупредила Шелли.

Брэди верит в наши уроки отвращения. Он даже не оглянулся на животных.

– Я вам задал вопрос, – напомнил он.

Прилетевший на вертолете повернул голову, пытаясь разглядеть леопарда. Чуть менее уверенно он сказал:

– Не ваше дело, как я сюда попал. Я хочу, чтобы меня как можно скорее отвели к Древним. – И посмотрел на самку, которая попыталась встать. – Это животное опасно?

– Еще бы. Она в минуту может разорвать вас в клочья, – сказала я. И не солгала: теоретически она на это способна, если забудет выработанное отвращение.

– Особенно если у вас нет пропуска, – добавила Шелли.

Впервые человек слегка смутился.

– А что такое пропуск? – спросил он.

– На вашем вертолете должен быть радиопередатчик. Его можно получить в главном офисе в Найроби. Если у вас такого нет, вам нельзя появляться в заповеднике.

– Нельзя? – усмехнулся он. – Кто может запретить мне что-нибудь?

Брэди откашлялся.

– Мы здешние смотрители, и нас надо слушаться. Хотите со мной поспорить?

Когда Брэди хочет, он говорит очень убедительно. Незнакомец решил подчиниться закону.

– Ну хорошо, – сказал он, поворачиваясь к вертолету; кондиционер в кабине работал, тщетно пытаясь охладить вельд. – Проклятая бюрократия. Но я вернусь в Найроби и получу пропуск.

– Может, получите, а может, и нет, – ответила Шелли. – Мы не хотим тревожить Древних больше, чем необходимо, так что вам придется указать очень вескую причину.

Он уже поднимался в кабину, но задержался, чтобы бросить на нее презрительный взгляд.

– Причину? Чтобы посетить Древних? Какая мне нужна причина, если они – моя собственность?

На следующее утро все мы, смотрители, были очень заняты: пришел грузовик с продовольствием. Брэди и Карло сгружали маленькие пакеты, изготовленные на пищевой фабрике в дельте Момбасы, а все остальные пытались сохранить среди Древних порядок.

Я не знаю, почему приходится сохранять среди Древних порядок. Для большинства людей еда с пищевой фабрики – последнее, что они хотели бы съесть, если, конечно, она не видоизменена так, что почти не отличается от настоящей еды. А вот Древние с удовольствием пожирают эту неизмененную пищу. Впрочем, это вполне естественно. Они выросли на пище CHON, когда плавали в облаке Оорта. Заслышав звон колокольчика грузовика доставки пищи, Древние сбегаются со всех концов заповедника. И теперь они – все сорок пять – плотно окружили грузовик и оглушительно кричали: «Дай, дай!» – ссорясь из-за лакомых кусочков.

До прихода на работу в заповедник я видела Древних только на картинках. Я знала, что они все бородатые: и мужчины, и женщины. Но я не знала, что даже у детенышей есть борода (во всяком случае, появляется, как только они способны вырастить волос), и не знала, как от них несет.

Старуха, которую мы называли Соль, вероятно, воняла больше всех, зато была самой умной и ближе всего подходила под определение вожака. К тому же она была своего рода моей подругой. Увидев меня, она бросила умоляющий взгляд. Я знала, чего она хочет, отобрала с полдесятка розовых и белых пакетов, которые ей больше всего нравились, и вывела ее из толпы. Подождала, пока она проглотит содержимое первых пакетов, похлопала ее по плечу и сказала:

– Я хочу, чтобы ты пошла со мной.

Конечно, я сказала не совсем так. Все Древние владеют несколькими словами на английском, но даже Соль не умеет пользоваться грамматикой. На самом деле я сказала вот что:

– Ты, – указывая на нее, – идти, – маня ее к себе, – мне, – постучав себя по груди.

Она продолжала жевать – крошки падали изо рта – и подозрительно смотрела на меня. Потом спросила:

– Чем за?

Я ответила:

– Сегодня день подкрепления вашего отвращения к крокодилам.

Я именно так и сказала. Я знала, что она поймет не все слова, но главный офис требовал, чтобы мы как можно чаще разговаривали с ними полными предложениями: вдруг они научатся. Чтобы ускорить процесс, я взяла Соль за поросшее жесткой шерстью запястье и потянула за собой.

Слово «крокодил» она определенно поняла, потому что заскулила и попыталась высвободиться. Это ничего ей не дало. Я на двадцать килограммов тяжелее и на пятнадцать сантиметров выше. Я позволила ей задержаться лишь для того, чтобы подобрать еще несколько пакетов с пищей. И отвела в фургон Древних, тот, что всегда пахнет Древними, так что ни для чего иного мы его не используем. Почти наобум отобрала еще пять Древних и велела им заходить в фургон. Они зашли. Последовали за Соль, потому что она их вожак. Но им это тоже не понравилось, и, когда я повела фургон к реке, все они что-то бормотали на своем безнадежно непостижимом языке.

День был прекрасный. Жаркий, конечно, и на небе ни облачка. Когда я выключила двигатель, наступила мертвая тишина, не слышалось ни звука, кроме редкого далекого «кррэээк»: это с низкой земной орбиты на далекую петлю Лофстрома в Найроби спускался посадочный корабль. Я глубоко вдохнула. Даже воздух был прекрасен, с легким запахом душистой травы и акаций. В такие моменты я радуюсь своему решению работать смотрителем в заповеднике, вместо того чтобы заниматься адвокатской или врачебной практикой, как хотели родители.

Место на реке, где обычно держатся гиппопотамы, мы называем Большим Поворотом. Здесь река поворачивает почти под прямым углом, и на дальнем берегу песчаный пляж, который в дождливые сезоны уходит под воду. Здесь, на повороте, всегда пятнадцать-двадцать гиппопотамов занимаются в реке тем, что они вообще делают в воде, – в основном плавают, чаще под водой, иногда поднимаются на поверхность глотнуть воздуха. И почти всегда на берегу неподвижно лежат один-два крокодила: они терпеливо ждут, пока какой-нибудь детеныш отойдет от взрослых достаточно далеко, чтобы стать обедом.

На этот раз под африканским солнцем неподвижно лежали три крокодила. Они лежали, широко раскрыв длинные зубастые пасти, показывая их желтоватую внутреннюю поверхность; я думаю, этим они спасаются от перегрева, как собаки в жару. Но похоже это на то, что они ждут появления чего-либо съедобного. Я думаю, что верно и это, поэтому всякий раз, увидев крокодилов с раскрытой пастью, не могу сдержать внутренней дрожи. И то же самое испытывают Древние. Они скулили в фургоне, и мне пришлось почти силой выбрасывать их наружу. Здесь они сбились в кучку, стараясь держаться как можно дальше от берега, что-то бормоча и испуганно дрожа.