Мир Аматорио. Соблазн - Мари Мур

Страх стремительно проносится по венам. Неужели он решил, что…

— Ты думаешь, что это я отправила твои фотографии? — я всхлипываю, стараясь сдержать проклятые слезы. — Поэтому ты привез меня сюда, да?

Десмонд выпрямляется в полный рост, потянув меня за собой. Я оказываюсь плотно прижатой к нему настолько, что ощущаю, как напротив моей спины в его груди бешено колотится сердце. В темноте я слышу его прерывистое дыхание.

— Я видел своими глазами, как ты брала у репортера деньги за снимки.

— Я взяла деньги, но все фото удалил Кэш. У меня не осталось ни одного снимка…

— Осталось! Иначе этой гребаной статьи не было бы, — возражает Десмонд. — Я сыт по горло твоим враньем, Кристиана.

Отпустив мои волосы, он хватается за ремень, сдерживающий мои руки, и тащит меня за собой. Жесткая кожа впивается в мои запястья, когда я стараюсь остаться возле машины. Но Десмонд без промедлений идет по дороге, и мне не остается ничего другого, как перебирать ногами следом за ним.

— У меня нет твоих снимков, — я пытаюсь отрезвить злость Десмонда. — Я клянусь, что не вру!

— Твои клятвы ничего не значат. Ты уже клялась, что не прикоснешься ко мне, забыла?

От застывших слез перед глазами все расплывается, но я отчетливо чувствую, как гравий сменяется рыхлой землей. Каблуки босоножек проваливаются во влажную почву, а упавшие колючие ветки царапают ступни.

— Я ничего не отправляла! Позвони Кэшу и убедись, что он удалил все фото!

— У тебя было достаточно времени, чтобы переслать фотографии, — возражает Десмонд. — Еще до того момента, как их удалил Кэш.

Он углубляется в лес, и меня пронзает дрожь от завывания ветра в кронах деревьев. Сосны покачиваются и скрипят, выдавая печальные душераздирающие стоны. Под подошвами шелестят мертвые прутья.

Десмонд резко останавливается и отпускает меня. Моя голова кружится, я пытаюсь удержать равновесие, но из-за связанных рук это не так просто сделать. Я падаю, и мои колени горят от удара об землю. Изо рта вырывается болезненной вздох. Стараясь не рухнуть лицом в грязь, я выпрямляю спину и поднимаю голову. Мои глаза встречаются с глазами Десмонда. С потемневшими в этой кромешной тьме леса.

— Ты… Ты хочешь оставить меня здесь и уехать? — едва слышно спрашиваю я одними губами.

Десмонд возвышается надо мной, его угловатая челюсть напряжена, ноздри раздуваются, а над головой ветви образуют мрачные узоры на фоне ночного неба. Он протягивает руку, приподнимая мой подбородок, и несколько секунд неотрывно глядит на меня. Затем проводит большим пальцем по нижней губе и нажимает на нее, принуждая раскрыть рот.

— Не только, — произносит он издевательским тоном.

Не только?

Я взрываюсь от гнева. Пошел он к черту вместе со своими бестолковыми обвинениями!

Пытаясь ударить его, я мотаю головой и утыкаюсь лбом в его бедро, яростно зарычав. Если бы мои руки не были связаны, я бы зарядила Десмонду самую жесткую пощечину, на которую способна! И не только пощечину.

— Что ты от меня хочешь? Трахнуть? Убить? Ты же говорил, что постараешься, чтобы я не хотела кого-то другого, кроме тебя! — верещу я.

— Вот только не надо применять ко мне свои ебаные манипуляции и делать меня виноватым! — вспыхивает Десмонд. — Я послал к черту свои принципы, наплевав на твое прошлое. А что сделала ты? Отправила фото, наплевав на меня?

— Нет! Журналист предложил сто долларов за снимки, и мне захотелось легких денег. Поэтому я согласилась. И тогда я вообще не знала тебя!

— Ты не должна была соглашаться брать у него деньги, — сквозь стиснутые челюсти выдавливает Десмонд.

— Да! Да, не должна! И это была моя ошибка. А ты хоть раз ошибался? Принимал глупые решения? Или в твоей гребаной идеальной жизни все безупречно? Ведь твой папочка не допустит, чтобы его любимый сыночек совершил промах.

Десмонд отводит от меня взгляд, но затем снова смотрит в мое лицо. В эту долю секунды в его глазах отражается отчаяние, превратившееся в вину.

— Я много раз ошибался. Но моя самая главная ошибка, что я захотел поверить тебе.

Внутри меня все разрывается на части. Это я хотела доверить ему себя, несмотря на все дерьмо, что он причинил.

Обида и отчаяние резко накрывают меня. Я сдерживаюсь, чтобы не сползти на землю и зарыдать во весь голос. Из горла вырываются всхлипы, и если бы мои руки были свободны, я бы прикрыла свой рот. Но я не в состоянии этого сделать, и как бы ни старалась контролировать себя — слезы не прекращают литься из глаз.

Меньше всего мне сейчас хочется, чтобы этот гребаный ублюдок смог получить удовольствие от моего плача. Стóит мне опустить голову, как Десмонд наклоняется, ухватив меня за талию, и поднимает на ноги. Притягивая меня к себе, он избавляется от ремня на моих запястьях.

— Я не собирался ничего с тобой делать, — тихо произносит он.

У меня не остается никаких сил. Из-за накопившегося страха я чувствую себя опустошенной и измотанной. Утыкаясь лицом в его грудь, я начинаю реветь. И за это себя ненавижу. Десмонд не заслуживает видеть меня сломанной. И не заслуживает ни одной моей пролитой слезы. Никто этого не заслуживают, кроме моих мертвых мамы и папы.

— Мне хотелось, чтобы ты испытала то дерьмо, что испытал я, когда узнал, что ты отправила снимки.

— Я ничего не отправляла! — сквозь всхлипы говорю я.

— Я хочу тебе верить, правда хочу… — после недолгого молчания говорит Десмонд. — Но каждый раз, когда я пытаюсь это сделать, происходит какая-то чертовщина и разрушает доверие.

Рыдания застревают в горле, когда я чувствую, как мои ноги больше не касаются земли. Десмонд привлекает меня к себе и поднимает в воздухе. Продолжая всхлипывать, я больше не пытаюсь убежать от него. Я настолько вымотана и устала, что роняю голову на его грудь, став невольным слушателем беспокойного биения его сердца. Моя рука предает меня и ложится на то место, где удары ощущаются наиболее ярче, и в этот момент Десмонд задерживает дыхание.

Он останавливается возле машины и опускает меня. Затем открывает дверь со стороны пассажирского сиденья, и я проскальзываю внутрь салона. Независимо от того, какую степень ненависти я бы не испытывала к Десмонду, но мне надо убраться отсюда и попасть домой.

* * *

Всю дорогу Десмонд избегает моего взгляда и не разговаривает со мной. Лишь один раз он спросил, не нужно ли прибавить подогрев сидений, когда заметил мой озноб.

Я стискиваю зубы, чтобы яростно не накричать на него за мнимое проявление заботы. Как он может так себя