Золотой дождь - Джон Гришэм

Мы долго сидим молча. Нас устраивает, что мы можем вот так думать, молчать и ждать. Я пытаюсь привести в порядок мысли. И только один Бог знает, какая сейчас кутерьма в голове у Дот. Бедная женщина.

Она тычет сигаретой в пепельницу и говорит:

— Надо бы обсудить это дело с Донни Реем.

Я прохожу за ней по темной гостиной в небольшой коридор. Дверь в комнату Донни Рея закрыта, и на ней больше не висит надпись «Не курить». Она легонько стучится, и мы входим. В комнате чисто и опрятно, немного пахнет дезинфицирующим раствором. В углу крутится вентилятор, зашторенное окно открыто. Над изножьем кровати поднят телевизор, а рядом с кроватью у подушки — маленький столик, сплошь заставленный пузырьками с микстурами и таблетками. Около столика я и сажусь. Дот занимает положение с другой стороны.

Донни старается все время улыбаться, он пытается убедить меня, что чувствует себя хорошо и сегодня ему лучше. Просто он немного устал, вот и все. Голос у него глухой и напряженный, а слова иногда нельзя разобрать. Он внимательно слушает, пока я снова рассказываю о вчерашнем заседании и объясняю смысл сделанного нам предложения. Дот держит его за правую руку.

— Они могут дать больше? — спрашивает Донни. Это тот самый вопрос, который мы с Деком обсуждали вчера за ленчем. «Дар жизни» уже сделал значительный прыжок с нулевой отметки до семидесяти пяти тысяч. Мы оба подозреваем, что они могут дойти и до сотни, но я не смею строить такие радужные прогнозы перед моими клиентами.

— Сомневаюсь, — отвечаю я. — Но можем попытаться. Все, чем мы тут рискуем, это отрицательный ответ.

— А сколько получите вы? — спрашивает он, и я объясняю условия договора, по которому мне причитается третья часть от общей суммы гонорара.

Донни смотрит на мать и говорит:

— Это означает пятьдесят тысяч для тебя и папы.

— А что мы будем делать с этими тысячами? — спрашивает она сына.

— Выплатите кредит за дом. Купите новый автомобиль. Что-нибудь отложите на старость.

— Не нужны мне их проклятые деньги.

Донни Рей закрывает глаза и ненадолго отключается, задремав. Я пристально смотрю на пузырьки с лекарствами. Проснувшись, он дотрагивается до моей руки, хочет пожать её и спрашивает:

— А вы, Руди, не хотите заключить соглашение? Ведь часть этих денег ваша.

— Нет. Я не хочу заключать с ними сделку, — убежденно отвечаю я. Я смотрю на Донни, потом на Дот. Они очень внимательно слушают. — Они вряд ли стали бы предлагать вам деньги, если бы не беспокоились за исход дела. И я хочу вывести этих мерзавцев на чистую воду.

Адвокат обязан давать самые добросовестные и наиболее выгодные для клиента советы, невзирая на собственные финансовые обстоятельства. Я нисколько не сомневаюсь, что смог бы уговорить Блейков на соглашение. Мне нетрудно было бы их убедить, что судья Хейл собирается выбить почву у нас из-под ног. И что сейчас деньги на столе, но вскоре исчезнут навсегда. Я мог бы нарисовать мрачную, роковую картину того, что нас ожидает, и эти люди, которых так часто попирали, мне бы поверили.

Это было бы легко. И я бы получил двадцать пять тысяч долларов — гонорар, который мне сейчас трудно даже представить. Но я победил искушение. Я боролся с ним все утро, лежа в гамаке, но теперь я его поборол и в душе моей воцарился мир.

Немного требуется для того, чтобы я навсегда расстался с профессией юриста. И сейчас у меня такое настроение. Я скорее откажусь от карьеры, чем продам своих клиентов.

Я оставляю Блейков в комнате Донни Рея. Завтра, я надеюсь, мне не придется вернуться к ним с известием, что по ходатайству «Тинли Бритт» нашему делу дан отвод.

Есть по крайней мере четыре лечебных заведения в окрестностях больницы Святого Петра, до которых можно дойти пешком. Имеются здесь также медицинский колледж, училище для зубных техников и бесчисленные частные врачебные кабинеты. Медицинское братство в Мемфисе сосредоточено в районе шести смежных кварталов между авеню Юнион и Мэдисон. На самой Мэдисон, прямо напротив больницы Святого Петра, возвышается восьмиэтажное здание, известное как Медицинский центр имени Пибоди.

У него есть закрытый проход на Мэдисон-авеню, так что доктора могут бегать из своих офисов в больницу Святого Петра и обратно. В Медицинском центре Пибоди работают только врачи, один из которых, доктор Эрик Крэгдейл — хирург-ортопед. Его кабинет расположен на третьем этаже.

Вчера я сделал несколько анонимных звонков в его офис и узнал, что мне требовалось. Я выжидаю в огромном холле больницы Святого Петра, он на один этаж выше Мэдисон-авеню, и смотрю на парковку около Медицинского центра Пибоди. Без двадцати одиннадцать я вижу, как старый «фольксваген-рэббит» тормозит и паркуется. Из машины выходит Келли.

Она одна, как я и думал. Час назад я звонил на работу её мужу, спросил, нельзя ли с ним поговорить, и повесил трубку, когда он подошел. Мне едва видна её макушка, когда она пытается выбраться из автомобиля. Келли на костылях, вот она ковыляет между двумя рядами машин и входит в здание.

Я сажусь в лифт, поднимаюсь на следующий этаж, пересекаю Мэдисон-авеню по стеклянному переходу. Я нервничаю, но не тороплюсь.

В комнате ожидания полно народу. Она сидит спиной к стене и листает журнал. Сломанная лодыжка теперь в лубке, что позволяет ей ходить. Справа от неё пустой стул, и, прежде чем она успевает понять, кто перед ней, я сажусь.

Сначала лицо у неё потрясенное, но затем расплывается в приветливой улыбке. Однако она нервно оглядывается. На нас никто не смотрит.

— Да читай ты свой журнал, — говорю я и открываю «Нэшнл джиогрэфик». Она поднимает «Вог» почти на уровень глаз и спрашивает:

— А что ты здесь делаешь?

— Меня беспокоит спина.

Покачивая головой, она опять оглядывается. Дама, сидящая рядом, хотела бы повернуть к нам голову, но у неё шея в гипсе. Мы здесь никого не знаем, так чего же нам беспокоиться…

— А кто твой доктор? — спрашивает она.

— Крэгдейл.

— Как интересно…

Келли Райкер была красива, когда носила больничный простой халат, с синяком на лице и без косметики. А теперь я просто не в состоянии оторвать от неё глаз. На ней белое, слегка накрахмаленное, короткое платье с застежкой донизу. Оно напоминает мужскую рубашку, как если бы студентка позаимствовала её у своего приятеля-сокурсника. И закатанные вверх шорты цвета хаки. Распущенные темные волосы падают ниже плеч.

— Это хороший врач? — спрашиваю я.

— Да просто доктор и все.

— Ты уже была у него?

— Оставь, Руди. Я не собираюсь это обсуждать. И наверное, тебе лучше уйти. — Она говорит тихо, но твердо.

— Да, знаешь, я уже подумываю об этом. Но я много думаю и о тебе, и о том, что мне делать. — Я умолкаю, так как мимо провозят мужчину в инвалидном кресле.

— И что же?

— А то, что я до сих пор не знаю.

— Я думаю, что тебе надо уходить.

— Однако на самом деле ты так не думаешь.

— Нет, я действительно этого хочу.

— Нет, не хочешь. Ты бы хотела, чтобы я околачивался около, постоянно был бы в контакте, звонил время от времени, чтобы, когда в следующий раз он опять переломает тебе кости, у тебя нашелся бы не совсем безразличный к тебе человек. Вот чего ты хочешь.

— Следующего раза не будет.

— Почему же?

— Потому что теперь у нас все иначе. Он старается перестать пить. И обещал больше ни разу меня не ударить.

— И ты ему веришь?

— Да, верю.

— Он и раньше это обещал.

— Почему ты не уходишь? И не звони, ладно? От этого только хуже.

— Но почему? Почему от этого хуже?

Она секунду колеблется, потом опускает журнал на колени.

— Потому что по мере того, как проходят дни, я все меньше думаю о тебе.

Приятно знать, что она обо мне все-таки думает. Я достаю из кармана визитную карточку с моим старым адресом, то есть адресом фирмы, которая теперь опечатана некими правительственными организациями. Я пишу на обороте телефон и подаю ей карточку.

— Решено. Я больше тебе не звоню. Если я тебе понадоблюсь, вот мой домашний телефон. Если он сделает тебе больно, я хочу об этом знать.

Она берет карточку. Я быстро целую её в щеку и покидаю комнату ожидания.

На шестом этаже того же здания размещается большое онкологическое отделение. Лечащий врач Донни Рея — доктор Уолтер Корд. Лечение на сегодня означает только одно — он прописывает Донни Рею пилюли и другие снадобья в ожидании, когда Донни умрет. Корд предписал ему первый курс химиотерапии, он сам сделал анализы, определившие, что костный мозг Ронни Блейка абсолютно подходит для пересадки его брату-близнецу. Свидетельство Корда на суде, если предположить, что он все-таки состоится, было бы сокрушительным ударом по страховой компании.

Я оставляю трехстраничное письмо на его имя в регистратуре. Я хотел бы переговорить с ним, когда ему удобно, и желательно получить эту возможность бесплатно. Как правило, врачи ненавидят адвокатов, и любое время, потраченное ими на разговор, стоит весьма дорого. Но Корд и я — не противники, а сторонники, и мне нечего терять.