Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха - Игорь Минутко

— Да, да, дорогой учитель, не удивляйтесь: это я.

Такова сегодня жизнь. И не будем распространяться на эту тему, — не мог же товарищ Шибаев сообщить живописцу-эмигранту, что он давно прибыл в туманный Альбион для выполнения весьма деликатной миссии, в качестве эмиссара Петроградского бюро Коминтерна и агента ВЧК с огромным количеством поручений и инструкций. Главное господин (или товарищ?..) Рерих сам поймет — он человек сообразительный. — Приступим к делу. Что привело вас к нам? Какая требуется помощь?

Выслушав Николая Константиновича, Шибаев-Будяго погрустнел.

— Ну… Что касается английских виз в Индию…— он развел руками. — Тут товарищ Владимиров явно преувеличил наши возможности. Вообще Константин Константинович чрезвычайно… как сказать… восторженный человек. И кого ценит, кем восторгается… А к вам, Николай Константинович, он относится именно так… Таким людям он всегда готов помочь. Но… Будем реалистами. У нас очень сложные, если не сказать, по предела натянутые отношения с Англией, — Евгений Харитонович задумался и принял свою характерную позу: опустил голову к столу, вздыбил горб. — Но постойте! — вдруг воспрянул он.

— Почему в Индию обязательно из Англии, с британскими визами? Почему бы нам не избрать другой путь?

— Что вы имеете в виду? — насторожился Рерих.

— Сначала — другая страна… Скажем, Австралия. Или Канада. Или маленькое государство в Южной Америке. Или наоборот: Североамериканские Соединенные Штаты. Тут, пожалуй, мы сможем кое-что сделать для вас. Подумайте на этот счет хорошенько.

— Непременно, — Николай Константинович был разочарован и растерян. — Непременно…

— Отнеситесь, дорогой учитель, к моим словам внимательно и серьезно. Подумайте хорошенько и принимайте решение. Решитесь — начнем действовать.

— Да, да… Я вам очень благодарен…

Но живописец Рерих и его супруга Елена Ивановна над предложением Шибаева-Будяго не успели «хорошенько подумать»: на второй день после аудиенции Николая Константиновича в советском торгпредстве в дверь его квартиры на Куин-Гейт-Террас, 25 позвонили, и горничная, пожилая чопорная дама, пропустила в переднюю незнакомца. Это был полный, пышущий здоровьем господин в темно-сером костюме. Шляпу и плащ он держал в руке.

— Здравствуйте, мадам! — Визитер излучал доброжелательность и восторг: — Могу ли я видеть маэстро Рериха?

— Я к вашим услугам! — Николай Константинович уже спускался с лестницы, которая вела в его мастерскую. — С кем имею честь?..

— Разрешите представиться: директор чикагского Института искусств Луис Хорш. V меня к вам предложение. Поскольку времени в обрез, цейтнот, как говорят шахматисты, я сразу к делу: как вы относитесь к вашему выставочному турне по Соединенным Штатам Америки?

— Это интересно…

— «Да» или «нет» я должен услышать немедленно. Если «да», мы прямо сейчас подписываем контракт и я начинаю действовать: въездные визы, билеты на пароход… Рейсы из Англии в Штаты нерегулярны, и о билетах надо позаботиться заранее, чтобы плыть с комфортом. Я хотел бы, маэстро, услышать ваш ответ сейчас же. Итак… «Да» или «нет»?

— Да, господин Хорш, — перебил Николай Константинович, — я согласен.

Телеграмма, отправленная из Лондона 24 июня 1920 года:

КИТАЙ, ХАРБИН

ПОЧТАМТ, ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ

РЕРИХУ ВЛАДИМИРУ КОНСТАНТИНОВИЧУ

СЕНТЯБРЕ СЕГО ГОДА ОТПЛЫВАЕМ США. ОБОСНОВАВШИСЬ ТЕЛЕГРАФИРУЕМ. ИЗ НЬЮ-ЙОРКА ЖДИ ПОДРОБНОЕ ПИСЬМО

ЕЛЕНА, НИКОЛАЙ, ЮРИЙ

Такая же телеграмма в тот же день была отправлена Владимиру Петровичу и по другому адресу: Россия, Читинская губерния, Даурия, штаб войска атамана Семенова.

Трехпалубный пассажирский пароход «Зеландия» покинул лондонский порт девятнадцатого сентября 1920 года, чтобы, согласно расписанию, 3 октября бросить якорь в порту Нью-Йорка.

Рерихи — Николай Константинович, Елена Ивановна и Юрий Николаевич (младший сын Святослав остался продолжать образование в Европе) — занимали каюту из трех комнат, на второй палубе, рядом с музыкальным салоном.

Первые двое суток в океане бушевал семибалльный шторм, Николай Константинович чувствовал себя неважно, его укачивало, и он не выходил из каюты.

На третий день — было 22 сентября — стихии начали успокаиваться, и Рерих решил выйти на палубу подышать свежим океанским воздухом.

— Мне пойти с тобой? — спросила Елена Ивановна.

— Нет. Мне хочется побыть одному.

— Хорошо, милый. Только не простудись — сильный ветер. Закрывай горло шарфом.

Он подошел по плавно раскачивавшейся палубе к высокому ограждению, невольно судорожно вцепился в него руками и замер, исполненный восторга и сладкого ужаса, пред ликом океана, который простирался вокруг, во все стороны до туманного горизонта, лениво и глухо рокотал внизу, успокаиваясь после шторма, влажно, глубоко дышал утробной сырой свежестью, и это был запах глубинных вод, водорослей, рыб, запах того загадочного страшного мира, который скрывался за километровой бездной океанской пучины.

И Рерих на миг — может быть, только на миг — почувствовал себя маленьким, слабым, ничтожным и смертным перед живым существом, самым могучим и грозным на Земле, каким ему казался сейчас океан.

Его плеча осторожно коснулась рука, и прозвучал знакомый голос:

— Здравствуйте, Николай Константинович!

Рерих резко повернулся — изумлению его не было предела:

— Вы? Вы — здесь?..

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

МОСКВА, 5 МАЯ 1921 ГОДА

Двадцатого августа 1920 года народный комиссар иностранных дел Российской Федерации Георгий Васильевич Чичерин в официальном письме, напечатанном на бланке Наркомата, среди самой разнообразной информации сообщал главе советского государства Ленину:

Иностранные правительства имеют более сложные шифры, чем употребляемые нами. Если ключ мы постоянно меняем, то сама система в настоящее время известна многим царским чиновникам и военным, находящимся в стане белогвардейцев за границей. Расшифровку наших посланий я считаю поэтому вполне допустимой.

Прошел почти год, прежде чем поднятая наркомом иностранных дел проблема государственной важности была решена: 5 мая 1921 года на заседании Малого Совнаркома отдельным постановлением была создана советская криптографическая служба — Специальный отдел при Всероссийской чрезвычайной комиссии. Тогда никто из членов Малого Совнаркома не обратил внимания на это словечко — «при». А если и обратил, то не обмолвился и словом. По этому постановлению новый отдел получил статус определенной автономии — по сравнению с другими подразделениями уже тогда многослойного и громоздкого ведомства Феликса Дзержинского: собранную отделом информацию надлежало адресовать непосредственно Политбюро или Центральному комитету партии, которым он и подчинялся напрямую, то есть новая служба выводилась из-под руководства ВЧК. Этот пункт в принимаемом решении был записан по горячей рекомендации Владимира Ильича. Он и вел то заседание Малого Совнаркома. И когда возник вопрос о кандидатуре руководителя спецотдела, вождь молодого государства рабочих и крестьян поднялся со стула и зорко, с прищуром осмотрел всех, кто сидел за длинным столом, покрытым темно-бордовой плюшевой скатертью. Он сказал: