Путь гейши - Алина Лис

Терзаясь этими вопросами, она приблизилась к воротам. Они были широко распахнуты. У прохода, опираясь на створку, клевал носом самурай в форме городской стражи.

Тэруко робко остановилась у входа и вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что скрывается за стенами. В глаза бросились разноцветные фонари, изысканные женщины в дорогих кимоно. Порыв ветра донес до нее запах ночных цветов и сандала. Кажется, с той стороны ворот находилась такая же улица…

— Что смотришь, пацан? — хохотнул стражник у ворот.

Тэруко поняла, что он обращается к ней, и съежилась, но тут же выпрямилась.

Она — принцесса, Тэйдо — ее город. И она не нарушала никаких законов.

— Интересно, — откликнулась она, пытаясь имитировать ломкий мальчишеский голос. Судя по тому, что стражник ничего не заподозрил, получилось вполне удачно.

— Понятно, что интересно. Что, денег нет? — В его голосе звучало сочувствие и беззлобная подначка. — Нищим только пялиться и остается?

— Есть у меня деньги! — запальчиво отозвалась принцесса.

С чего он решил, что Тэруко нищая? Ее одежда была простой, но добротной — бедняки такой не носят. И в кошельке на поясе звенело с десяток серебряных монет.

— А-а-а… — Ухмылка у стражника стала какой-то похабной и покровительственной одновременно. — Первый раз, да? Сколько тебе лет-то, парень?

— Пятнадцать, — убавила себе пару лет принцесса, понимая, что на большее ее субтильная фигура не тянет. Семнадцатилетние юноши куда выше и шире в плечах.

— Рановато начинаешь! — Стражник подмигнул. Еще более похабно, чем до того улыбался. — Входи, не бойся. Не откусят.

Под завистливым взглядом принцесса вынуждена была войти внутрь.

— Послушай моего совета, иди в «Любопытную жемчужину» — до конца улицы и направо, — понеслось ей в спину. — Недорого, и девочки свежие, как персик. — Мужчина даже причмокнул от восторга.

Тэруко споткнулась, только после этих слов сообразив, куда занесла ее судьба и слежка за принцем Джином.

Тюрем в Тэйдо не было испокон веков. Несколько дней, пока длился суд, преступник мог пересидеть и в яме, а после его вешали или отправляли на рудники.

Но камеры в столице все же имелись. Два десятка тесных клетушек, расположенных непосредственно в подвале императорского дворца. Они были спланированы еще при постройке: укрепленные магией перекрытия, тяжелые дубовые двери, обшитые железом, вмурованные в стены кандалы.

Эти каморки строились для особых узников, которых не удержишь в простой яме.

Даже простой самурай, чья сила крови иногда позволяла небольшие всплески магии, без блокаторов был способен играючи вырваться из ямы. Что же говорить о высокорожденных? Таких, как Акио Такухати.

Единственный узник императорской тюрьмы сидел в углу, откинувшись на стену и прикрыв глаза. Его мощные запястья охватывали две полосы из тусклого темного металла. Толстая цепь тянулась от этих полос к вмурованному в стену металлическому кольцу над головой повелителя Эссо.

Блокаторы. Страшное оружие, способное любого высокорожденного превратить сначала в обычного человека, а потом в безумца.

Выкованные из темной руды, закаленные в водах проклятого источника браслеты надежно запирали магию внутри самурая. Сила просилась наружу, требовала выхода и, не найдя его, сжигала своего носителя. От трех до шести месяцев в браслетах было достаточно, чтобы сойти с ума.

Со стороны могло показаться, что повелитель Эссо спал, но звук шагов, а потом и звон ключей заставили его чуть приоткрыть глаза и повернуть голову. На бесстрастном высокомерном лице пленника появилась презрительная усмешка, когда он увидел входящего в камеру человека.

— Снова ты?

— Снова я. — Верховный главнокомандующий Благословенных островов аккуратно прикрыл дверь и уставился на своего соперника немигающим взглядом.

Вид поверженного даймё доставил сёгуну определенное удовольствие. Но торжество не было полным. Такухати держался слишком самоуверенно. Так, словно не признавался прилюдно в измене, не отдался добровольно в руки службы безопасности и не сидел теперь в блокаторах, полностью в его власти.

Такухати — цепные псы Риндзин, проклятая семейка. Сколько сил ушло, чтобы рассорить отца этого наглого щенка с императором и удалить его от двора. И позже, когда верховная власть полностью перешла в руки Ясукаты, север оставался непокорным, опасным. Эссо не бунтовал в открытую, как южане, но Шин всегда помнил: чуть что — северяне не погнушаются ударить в спину. И бить будут наверняка.

Он сам сделал ошибку четырнадцать лет назад, когда мальчишка Такухати явился ко двору и заявил о своем желании служить Оясиме. Лазутчики доложили о взаимной неприязни между отцом и сыном, и Шин, не иначе как в ослеплении, размечтался выпестовать собственного цепного беркута.

Он принял мальчишку, одарил своей милостью. Под его покровительством всего через два года молодой Акио Такухати уже командовал армией.

И все было прекрасно до того южного бунта.

Ничего. Теперь Такухати заплатит сполна. За наглость, за презрительные гримасы, за преданное доверие и попытку заговора.

Шин Ясуката об этом позаботится.

— Подпиши.

Пленник едва удостоил протянутый свиток взглядом:

— Что это? Страшные сказки, в которых я ем детей на завтрак?

Сёгун сощурил загоревшиеся алым глаза. С ним уже очень давно никто не смел разговаривать таким вызывающим гоном. Никто не позволял себе подобных слов и насмешек.

Он вцепился в волосы пленника и дернул, заставляя наглеца вскинуть голову, а потом от души заехал ему в челюсть. Брызнула кровь — перстень на указательном пальце рассек губу, два других оставили темно-красные отпечатки на коже.

— Подпиши, — с угрозой повторил Шин.

Удовольствие от вида крови испортила насмешливая улыбка на лице пленника.

— Интересно, зачем тебе моя подпись, Шин? — медленно, словно раздумывая, произнес Такухати. — Не хватает доказательств?

Проклятый щенок попал в цель! Заряженного на кого-то другого виима и публичного признания при аресте недостаточно, чтобы осудить даймё севера. Одни только слухи об аресте Такухати вызвали такое недовольство среди прочих глав кланов, что Ясуката всерьез опасался повторного бунта. Снова поднял голову мятежный юг, и лазутчики доносили о волнениях на севере, где собранной Ледяным Беркутом армии не хватало только вожака, чтобы пойти на Хигоку, огнем и мечом отвоевывая свободу своего господина.

Требовалось публичное и безоговорочное признание. И чем скорее, тем лучше. А Кудо — подлец и сволочь — сделал большие глаза и заявил, что понятия не имеет, как ему удалось добиться от Ледяного Беркута добровольной сдачи в плен. Врет ведь, предатель!