Опасная тишина - Валерий Дмитриевич Поволяев

Около сидевшего на пне китайца стоял громоздкий, свесившийся на один бок мешок. Был он больше самого китайца раза в два. Кацуба понял, чем набит мешок и почему он такой тяжелый.

– Так, хо́дя, – сказал Кацуба и присел напротив китайца на корточки. – Значит, медведя бил?

По крохотному лицу китайца проползла тень.

– Зачем бил? – проговорил он беспокойно. – Бить не надо. Медведь мертвый был.

Кацуба стянул с плеча карабин, ткнул концом ствола в мешок.

– Развязывай!

Голос у китайца сделался еще более беспокойным, в нем послышались визгливые нотки.

– Зачем, командира, развязывать? У меня все в порядке…

– Если бы! – Кацуба иронично похмыкал. – Развязывай, развязывай мешок, ходя, не тяни время.

Делать было нечего, китаец закряхтел натуженно, словно бы у него распустился пупок, потянулся было к мешку, но на полпути остановился, утопил горящие угольки глаз в собственном лице:

– Тебе надо, командира, ты и развязывай!

Кацуба погрозил ему пальцем и передернул затвор карабина:

– Не шали, ходя! Имей в виду, карабин у меня лупит без промаха. Там, где карабин дело не сделает, осечку даст, – сделает Цезарь, – он потрепал по голове пса. – Цезарь осечек не дает. Развязывай мешок!

Китаец вздохнул жалобно и снова начал кряхтеть – развязывать мешок ему не хотелось, знал он, чем это грозит.

– Не тяни, не тяни, давай посмотрим твой товар! – Кацуба понимал, что китаец не мануфактуру из уссурийских кооперативных лавок волокет к себе домой и не удобную алюминиевую посуду, которую начали выпускать заводы на Дальнем Востоке, а несет совсем другое, и незваный гость этот может быть очень опасен, несмотря на свои крохотные размеры – и вооружен может быть, и знать такие приемы бокса, что с ним не справится даже знаменитый чемпион Иван Поддубный – сделает какую-нибудь незаметную подсечку или ударит пальцем в глаз… Тьфу!

Наконец китаец развязал бечевку на своем мешке, рывком раздернул горловину, и в лицо Кацубе ударил тяжелый разлагающийся дух. Кацуба отшатнулся: у него из глаз чуть слезы не выбрызнули…

Китаец почти неуловимо, словно бы это было движение воздуха в воздухе, качнулся в сторону, и в следующее мгновение у него в руках оказалась короткоствольная винтовка.

Ударил выстрел.

Но стрелял не китаец, а Кацуба – пограничник опередил его, пуля всадилась в деревянное ложе винтовки, выбила оружие из рук китайца. Раздался резкий, какой-то заячий вскрик, китаец со съехавшим набок личиком затряс рукой – удар свинца отсушил ему пальцы.

– Не шали, ходя, – предупредил китайца Кацуба. – И не реви – сам виноват.

Из глаз китайца текли слезы, маленький темногубый рот плясал от боли.

– Ты дурак, ламоза, – наконец выдавил он из себя. – Отпусти меня, я дам тебе денег.

Судя по тому, что китаец был вооружен не древней кремневой пищалью и не ружьем, в котором пороховой заряд и пуля заталкивается в ствол шомполом, а новым немецким «маузером» особой облегченной конструкции, было понятно, что у него могут найтись и деньги. Хорошие деньги, золотые русские рубли. Одно было досадно: как же он не заметил, что у «ходи» едва ли не под задницей была спрятана винтовка? В том, что тот был вооружен, Кацуба был уверен, но совсем не полагал, что это окажется винтовка.

– Завязывай мешок, ходя, – велел китайцу Кацуба, голос его был спокойным, как будто бы ничего не произошло. – Пошли!

– Зачем завязывай? Куда пошли? – в тоне китайца задребезжали плаксивые нотки. – Я тебе денег дам, ламоза!

Нарушитель очень прилично знал русский язык – значит, ходил сюда много раз.

Одежда у него была замызганная, засаленная, к ней словно бы рыбья слизь прилипла, чуни очень маленького размера были сношены и сбиты набок.

– Денег дам, ламоза, – повторил он, – хороших денег! Ты у себя столько не заработаешь.

– Не надо мне денег. Я не продаюсь и мзду не беру, ходя. – Кацуба выбил из карабина стреляную гильзу, про себя отметил, что сделал это слишком поздно, надо было сделать это раньше.

– Куда пошли, ламоза, – китаец засуетился, захныкал, – куда? У меня дома дети. Плачут, риса просят. Куда пошли?

– Ты лучше меня знаешь, куда.

– А что будет с моими детьми? Они умрут от голода.

– Об этом, ходя, надо было раньше думать. – Кацуба повел стволом карабина, показывая, чтобы китаец взвалил мешок себе на плечи, собака беззвучно оскалила зубы (Цезарь хорошо понимал «текущий момент»), китаец, скуля, приплясывая, затянул бечевкой горловину мешка, застонал, взваливая груз себе на плечи.

– Ах, ламоза, – пробормотал он жалобно, – не губи меня! Я тебе денег дам!

– Пошли! – сурово проговорил Кацуба. К китайцу он старался не приближаться – мало ли чего тот мог выкинуть. – «Маузер» твой я конфискую, – он подхватил валявшуюся в снегу винтовку с расколотым ложем. Поломку эту устранить было несложно – выстругать новое ложе, обработать его на точильном камне, оскоблить дерево стекляшкой, покрыть лаком, переставить железки, вот и все дела. Зато винтовочка первоклассная. – Вперед, ходя!

Китаец послушно заковылял по снегу. Цезарь, глухо рыча, пошел следом, следопыт двинулся третьим.

Так, строем, они и появились на заставе.

В мешке у китайца оказались восемьдесят четыре медвежьи лапы, причем двенадцать лап принадлежали малым медвежатам, тем, кто на зиму в берлоги спать ложатся вместе с матерями, одни они не могут одолеть затяжную зимовку. Ходя очень умело ловил мишек перед долгим сном, скорее всего, ставил стальные петли, на некоторых лапах имелись повреждения, оставленные струной, пулевых же следов не было.

Умельцы в Китае варили из медвежьих лап ценные лекарства, продавали их наивным европейцам, приезжавшим в Поднебесную, за бешеные деньги, – впрочем, Кацуба в силу этих лекарств не верил, считал, что простой порошок от простуды может принести больше пользы, чем вареная настойка из медвежьих лап, но это, как говорится, дело личное… А вот искалеченных медведей было жаль, все они пошли на корм тиграм.

Татарников, заглянув в мешок, выматерился с неожиданной тоской – его тоже пробила жалость.

– Расскажи, как добывал медведей? – Татарников, сжимая крупные, почти пудовые кулаки, подступился к маленькому, тощему, словно бы сплющенному, скривленному на один бок китайцу, тот в ответ испуганно замахал руками, зачастил, брызгая слюной:

– Это не я добывал, это другой добывал, а я… я нашел мешок в тайге.

– Ну, нашел не нашел – это дело десятое, отвечать все равно придется тебе.

– Это не я, командира, – продолжал частить китаец, – это не я…

– Оторвать бы тебе все, что растет ниже пупка, ходя, чтобы ты к нам больше не приходил, – Татарников поморщился, – оторвать и сказать, что так и было…

– Не нада оторвать, командира, – из глаз китайца брызнули слезы, русский язык он знал хорошо, разбирался не только в словах, но и в запятых, – не нада оторвать…

– Надо!

– Не нада! Отпусти меня, товарищ шибко большой командира!

– Шибко большой командира находится в Гродекове, туда нужно ехать, там будут решать, отпускать тебя или нет.

– Отпусти!

– Не имею права отпускать.

Татарников понимал, что ничего сделать китайцу он не сможет, и в Гродекове не смогут – контрреволюционную деятельность по