Крылья рока - Роберт Асприн

Девушка смотрела на него, и слезы, проделывая долгие блестящие следы на ее щеках, падали на плащ.

— Это должен быть сон, разве ты не понимаешь?

Мигнариал подняла брови, и не девочка, но женщина сказала:

— Это не сон, Ганс.

Опять стало больно, и Гансу пришлось сделать глубокий вдох и сглотнуть, чтобы его голос звучал без дрожи:

— Это сон, Мигни. И ты запомнишь его до мельчайших подробностей. Я хочу, чтобы для тебя это осталось сном, Мигнари, милая, дорогая Мигнариал, и чтобы ты запомнила его до мельчайших подробностей и чтобы сейчас ты спала в кровати у себя дома.

Девушка ничего не ответила — ее уже не было здесь. Остался лишь смятый вишневый плащ на кровати. Но Ганс даже с подоконника видел следы слез — влажные темные пятна на ткани плаща — и с облегчением понял, что она дома в постели.

Так он и сидел, чувствуя себя абсолютно глупо и жалея себя, пока через какое-то время ему не показалось, что он услышал женский смех у себя в голове. Это была Эши. Она хихикнула и сказала: «И ты недоумевал, почему я приходила к тебе в облике Мигнариал, влюбленный осел! Осел, как все мужчины!»

А Ганс-то собирался провести эту ночь в постели с Мигнариал как до того это было с другими, а затем пойти к ней домой и выяснить, что она, ее мать, отец и челядь помнят, знают и думают.

Теперь он никогда не узнает этого, ибо наконец понял, что недостоин ее. Хочу быть достойным Мигнариал и ее любви, подумал он, и в мыслях не имея Ильса и силу своего желания, но жизнь-то его переменилась. Не сознавая этого, Ганс разделся и лег в постель.

Пытка началась.

Где-то через час Ганс сдался и загадал желание.

Очень-очень хорошенькая дочь таможенника и сыщика Кушарлейна была в его постели самой женственностью: прекрасная, нежная, любвеобильная; на нее было приятно смотреть, ее было приятно трогать и желать, но через какое-то время несчастный, удивленный, жалкий Ганс вынужден был пожелать прекратить думать о Мигнариал и покончить со своим первым опытом импотенции.

Где-то улыбнулся Ильс, а в постели Ганса засмеялась прекрасная молодая женщина. Сначала Ганс просто вздохнул от облегчения, но вскоре это сменилось более сильными чувствами и определенного рода физической активностью.

После этой ночи весьма запутавшийся Шедоуспан стал много времени проводить в раздумьях, с нетерпением ожидая того дня, когда его вновь призовут пред лики богов.

Как выяснилось, Ильс имел в виду десять дней и ночей, а не лет или месяцев. И вот вновь убогие темные развалины Орлиного Гнезда превратились в ослепительный дворец богов, а Ганс из Низовья и Лабиринта взирал через длинный стол на безликую Тень — Шальпу, великое свечение Ильса-Тысячеглазого, от кого взял свое имя Илсиг, и на самую роскошную женщину, которую когда-либо мог лицезреть человек. Ибо именно этот облик предпочла в эту ночь Эши, и Ганс понял: богиня показала ему, какой великолепной может быть Она, насколько превосходит Она смертную Мигнариал, и великая гордость взыграла в нем.

Гансу пришло в голову спросить, покончено ли с исполнением его желаний. Великий бог ответил утвердительно: да, все кончено, осталось лишь последнее желание. Очень жаль, сказал Ганс, и пробудившийся в нем дипломат пожелал, чтобы любимую им женщину Мигнариал коснулась красота, великолепие и сексуальность богини Эши, сидящей сейчас рядом с ним.

— О-отец-ц… — начала было Эши, но тот оборвал ее.

— Итак, ты вновь предстал предо мной, Ганс, — прогремел он. — Скажи теперь твое самое заветное желание.

— Мое заветное желание состоит из трех частей, — ответил Ганс. — Во-первых, чтобы ни я, ни мои близкие, ни дорогие мне люди не узнали бы наперед о времени моей неизбежной кончины. Я выразился понятно?

— Желание конкретное и выражено четко, — прозвучал спокойный звучный голос Могущества, — и оно выполнено. Дальше?

— Я желаю получить высшую ловкость в обращении с оружием, а также хорошее здоровье и приличное состояние, — сказал Ганс. — И забыть все, что случилось. Все, что я делал, думал и хотел (исключая сон, который я разделил с Мигнариал, дочерью С'данзо) с того момента, как Ты в первый раз явился ко мне из-за Вашанки.

На некоторое время наступила тишина, а потом заговорила Тень, живой бог, бывший самой тенью, сидевший по правую руку от своего отца.

— Что? Ты хочешь забыть, что ты мой сын?

Голос его звучал скрипуче, как и подобает тени среди теней, но последнее слово раскатисто прогремело.

Ганс опустил взгляд:

— Да.

— Что? — воскликнула Эши. — Ты хочешь забыть все? Что ты был в моих объятиях?

И снова Ганс стал дипломатичным:

— Я предпочитаю быть смертным, о Сама Красота. Как может спокойно жить мужчина, видевший Тебя и даже державший Тебя в объятиях, и сознавать это? Это слишком, о Эши, богиня. Ты не должна позволять помнить это и терзаться воспоминаниями о том, что было и что могло бы быть.

Она стала еще прекраснее, неотразимая, как само это слово, и улыбка ее залила Ганса теплом солнца и луны.

— Пусть будет так, — согласилась богиня и превратилась в просто привлекательную женщину с хорошей фигурой, облаченную в белое, и только.

— Твой сын, Шальпа, сын мой, отмечен печатью гениальности, — сказал Тысячеглазый. — И все же подумай, Ганс, сын бога.

Многое, многое в этом мире досягаемо для тебя. Мы посовещались: ты даже можешь изъявить желание присоединиться к нам, навеки вознесясь над смертными. Или ты все же хочешь остаться одним из них?

— Я один из них… — Ганс сглотнул… — дедушка.

— Пока ты с нами, ты можешь также получить исполнение всех твоих желаний, и даже величайшего из них: чтобы отныне исполнялись все твои желания.

— Но учти, — проскрипел голос Шальпы, — ты полностью потеряешь память.

Ганс рухнул на колени, голос его задрожал.

— Позвольте мне остаться Гансом!

— Черт возьми, это правда, — улыбнулась Эши. — Твой очаровательный байстрюк, Шальпа, гений!

— Проклятый, — перебил ее брат. — Проклятый собственным языком, собственным желанием. Положивший конец богу, спаситель родного города, победитель Империи, сын бога, возлюбленный богини — и любимый богиней, а? — проклятый оставаться смертным человеком по собственному ослиному желанию!

И Тень Теней.., исчез.

— Скажите моему отцу, — очень тихо произнес Ганс, — что я знавал отчаяние, не зная, кто мой отец, а теперь оно вызвано знанием этого. Скажите ему.., что его сын сильный.

— Хорошо, — согласился Ильс, — хотя я никогда не думал об этом. Сделано!

Ганс проснулся среди развалин Орлиного Гнезда, гадая, что, черт возьми, он делает здесь. В памяти его было лишь воспоминание о том чудесном сне, частью которого была Мигнариал, и, поднимаясь на ноги, он улыбнулся. Пройдя по растрескавшемуся выщербленному полу, обходя рухнувшие колонны и груды камней, Ганс покинул развалины особняка. Бросив взгляд на старый колодец, он пожал плечами. Потребуется много сил и труда, чтобы вытащить со дна сумы с деньгами. Вздохнув, он начал взбираться на холм, направляясь к Санктуарию.