Русская миссия Антонио Поссевино - Михаил Юрьевич Федоров

Эрнстом, который шестью годами ранее был претендентом на шведский престол, составляя серьёзную конкуренцию Баторию. Тогда благодаря турецкому вмешательству, подкреплённому набегом крымчаков на Южную Польшу, шляхта, испугавшись, выбрала себе в короли вассала Османской империи, семиградского князя Батория, до сих пор не забывшего об опасном сопернике, который к тому же был сыном прежнего императора Максимилиана, ныне, правда, покойного.

Баторий прекрасно понимал шаткость своего положения, полностью зависящего от его военных успехов. При восшествии на престол он пообещал вернуть Речи Посполитой Ливонию и нарушить слово не мог. Своенравные шляхтичи вполне могли прогнать его, как не сдержавшего слово. Он был для них чужим и даже — невероятно! — не знал языка народа, которым управлял. При дворе он говорил на латыни, а с теми, кто не владел ею, — только через переводчика. Поэтому Поссевино следовало сильно постараться, чтобы добиться расположения короля и одновременно не пообещать ему ничего такого, что тот страстно жаждет услышать, но выполнить чего легат никак не может без риска провалить поручение Святого престола.

Переговоры проходили в Епископском дворце. Баторий встретил посольство одетым в парадный красный жупан и высокую меховую шапку. Рядом с ним стоял Ян Замой-ский — коронный канцлер Речи Посполитой, рождённый и воспитанный в кальвинизме, но ради придворной карьеры перешедший в католицизм. После положенных по этикету приветствий Поссевино поочерёдно представил королю участников посольства, за исключением переводчиков: все присутствующие прекрасно говорили на латыни и в их услугах не нуждались.

Поссевино начал речь, делая упор на религиозную сторону его посольства: мол, исключительно желание заключить унию между католицизмом и православием заставило Григория Тринадцатого отправить посольство к московскому царю, и он, легат его святейшества, и не думает указывать королю Речи Посполитой, что тому делать или отбирать заслуженную победу в войне. Кроме этого, Венеция и император чрезвычайно заинтересованы в торговле с Московией, и если договорённость будет достигнута, торговые пути пойдут через земли Речи Посполитой — потому как больше нигде в других местах они проходить не могут, — а это явный прибыток коронной казне.

Он был очень красноречив, понимая, что если сейчас не убедить короля в выгоде для державы от успеха его миссии, то расположения не добиться. А это означало провал всей миссии: что с того, что Иван согласится на любые условия, если Баторий не согласится ни на какие?

Баторий слушал его внимательно, глядя пристально в глаза, словно пытаясь разобраться, где Поссевино говорит правду, где полуправду, а где попросту лжёт. Нравы иезуитов польскому королю были прекрасно известны. Но, кажется, всё прошло хорошо, и король не увидел в его речи вранья.

— Для чего он послал именно тебя? — внезапно спросил Баторий. — Проще было бы выслать инструкции Калигари[147].

— Доверять бумаге следует не всё, — ответил Поссевино, — тайнопись могут прочитать, а шифр разгадать. Калигари, кроме этого, постоянно должен находиться при дворе, а мне предстоит путешествие в Московию.

Ответ удовлетворил Батория, но тут в разговор вмешался Замойский.

— За переход в католичество царь Иван потребует неких уступок. Что Святой престол собирается ему предложить?

— Мы объясним ему, какие преимущества получит его держава от объединения церквей, укажем на общего врага — турецкую империю. Турки сейчас очень сильны, и одолеть их возможно только общими силами.

— При Лепанто одолели уже, — хмыкнул Баторий, — да толку мало.

— Если бы католические монархи слушали увещевания Святого престола, а не преследовали каждый свои интересы, толк был бы. И об этом я тоже буду говорить с царём Иваном. В единении — сила, в розни — слабость. Объединившись с католиками, русские смогут противостоять и шведам, которые им сейчас сильно досаждают.

— Какое мнение у Святого престола относительно Ливонии? — спросил Замойский. — Иван не согласится с польским завоеванием и будет требовать своё.

— Он сейчас не в том положении, чтобы требовать, — ответил Поссевино, — и в этом огромная заслуга Речи Посполитой. Ливония должна стать польской. Но с севера в неё вторглись шведы и тоже желают оторвать свой кусок. Не лучше ли замириться с русскими, чтобы противостоять более сильному противнику?

Баторий и Замойский переглянулись.

— Да, это так, — согласился канцлер, — а что папа думает об отношениях Речи Посполитой и Турции?

— Это общий враг, — терпеливо повторил Поссевино, — и, лишь забыв наши разногласия, объединившись с империей и московитами, мы сможем выгнать их из Европы.

— По моему поручению были сделаны расчёты, — сказал Замойский, — сколько населения в Речи Посполитой, Московии и Османской империи. Мы учли всё — и население городов, которое известно более или менее точно, и сколько людей разных сословий проживает вне их, что выращивают в полях, какую скотину разводят и сколько человек можно этим прокормить. Наши люди работали два года, они собирали сведения по крупицам и тщательно их сверяли друг с другом, чтобы не допустить двойного счёта или чего-то, наоборот, не упустить.

Он сделал небольшую паузу и посмотрел на собеседников.

— У московского царя от пяти до шести миллионов подданных. У моего короля, — он склонил голову перед Стефаном Баторием, — от шести до семи миллионов. А у турецкого султана, считая и вассальные державы — от пятидесяти до шестидесяти миллионов человек. Учитывая эти цифры, мы должны десять раз подумать, прежде чем затевать войну с турками. Ведь, кроме них, рядом московиты и шведы, которые в случае наших неудач непременно ими воспользуются.

Названные Замойским цифры поразили Поссевино. Ранее он не интересовался вопросом численности населения воюющих государств, довольствуясь лишь количеством вторгшихся на ту или иную территорию солдат. Неудивительно, что турки, имея в запасе большое количество мужчин, большинство из которых с удовольствием пойдут грабить и убивать неверных, могут воевать сразу во многих местах.

— Речь Посполитая не останется один на один с турками, — возразил он Замойскому. — Вы всегда можете рассчитывать на помощь других католических держав.

В разговор вмешался Баторий:

— Мы все помним, чем закончилась славная победа католических воинов при Лепанто. Священная лига[148] просуществовала лишь два года и не смогла воспользоваться плодами победы, потому что каждый хотел чего-то для себя, забывая об общем. Турки сумели быстро отстроить флот, и все лишения и смерти оказались напрасными. Особенно недовольными остались венецианцы, ведь их восточная торговля при этом сильно пострадала. Я знаю, что и сейчас некоторые горячие головы в Венеции выступают за войну, но дож и Совет десяти, поразмыслив, решили, что лучше торговать, чем воевать. У них на восточном берегу Средиземного моря целые склады товаров, и, случись война, все они достанутся туркам. Пойдёт ли Венеция в этих условиях на войну?

Поссевино молчал. Баторий, несмотря на всю