Афганский рубеж - Михаил Дорин

сильно обгорело и покрылось волдырями. Комбинезон в районе плеча практически расплавился и прилип к телу.

— Сели, сели, сели, — трясся Лёня.

Глава 26

В нос продолжал бить едкий запах гари и керосина, который разлился на большой площади падения вертолёта. Редкие слова Чкалова тонули в шуме винтов Ми-8. Парень трясся всё сильнее. Его лицо с каждой секундой становилось всё более розовым, а кожа на обгоревших участках становилась серой и покрывалась волдырями. Зубы стучали так, что вот-вот раскрошатся.

— Сел. Я сел. Сели, — продолжал повторять Лёня, пока мы поднимали его на брезенте и несли в вертолёт.

Его лётчик-штурман и бортовой техник уже доковыляли до нашего Ми-8, но забраться в грузовую кабину сил у них не осталось.

— Саня, Сань, — тихо говорил Чкалов.

— Лень, потерпи. Силы береги. Сейчас мы вас в больничку доставим, и тебя там подлатают, — успокаивал я его.

— А т… там медсестры кр… красивые? — задал он вопрос.

Не самый подходящий момент, чтобы обсуждать сейчас красоту наших женщин в белых халатах.

— Конечно, брат. Глазки зелёные и игривые. Пуговичка расстёгнута так, что видно ложбинку между сисями. Халатик чуть выше колена…

Над головой пронёсся один из Ми-24 и начал разворот. Второй «крокодил» тем временем начал заходить на посадку, раздувая песок по все стороны. Я прикрыл Леонида, чтобы ему в лицо не летел песок. Поток был мощным настолько, что нас чуть было не сбило с ног.

— Похоже, что это Берёзкин, — крикнул Карим.

Облако пыли начало оседать. Из кабины лётчика вылез Павел Валерьевич и направился к нам.

— Идём, — сказал я, и мы продолжили идти к нашему борту.

— Клюковкин! — услышал я за спиной крик полковника, но не остановился.

— Этот человек одним своим присутствием вызывает у меня отвращение, — сказал Сабитович.

С ним сложно не согласиться.

— Стоять, я сказал! — ещё сильнее заорал Берёзкин.

Карим посмотрел на меня и пожал плечами.

— Вот и я ничего не слышу, Сабитыч. Давай быстрее Лёньку погрузим.

Мы дошли до вертолёта и начали аккуратно укладывать Чкалова на пол грузовой кабины. Димон выключил вертолёт и уже помог остальным забраться внутрь.

— Аккуратно, командир, — передавал Карим край брезента Батырову.

Тут и появился рядом наш бравый старший группы.

— В чём дело? — спросил он у Димона, подойдя к вертолёту и сняв ЗШ.

— Дело в вас. Не нравится ваш профиль и анфас, — сказал Батыров.

Накипело у Димона. Как и у всех. Я бы ещё добавил, да вперёд командира лезть неправильно.

Карим запрыгнул в кабину. Я полез следом, но Берёзкин не дал мне этого сделать и остановил за плечо.

— Что ты сейчас сказал, сосунок? — спросил он у Батырова, состроив кислую мину.

— Вы всё прекрасно поняли, товарищ полковник. Времени мало, и нам нужно доставить товарищей в Баграм, — сказал я скидывая с себя руку Павла Валерьевича и запрыгивая в вертолёт.

— Везём их в Чарикар. Там инженерный полк и есть больница…

— Какая больница? — спросил я.

— Перебивать вздумал⁈ Местная больница с нашими врачами. Живее запускайте вертолёт! Это приказ, — скомандовал Берёзкин, напрягая свои скулы и утирая платком лоб.

Идея совсем плохая. Дать указание везти раненных советских лётчиков в непонятную больницу в город, который неизвестно сейчас в чьих руках находится — неблагоразумно в квадрате.

Да и нет гарантии, что там помогут нашему товарищу. В Баграме, до которого лететь на пять минут дольше, гораздо лучше условия.

— Мы его повезём в… — рыкнул мой командир звена, но я вовремя его дёрнул за рукав.

— Так точно, товарищ полковник! Разрешите выполнять? — сказал я.

— Разрешаю. Запускаемся! — произнёс Берёзкин, задрал нос и пошёл к вертолёту.

В воздухе продолжал кружить Ми-24. Борт Чкалова горел, отбрасывая в воздух чёрные клубы дыма, которые постепенно накрывали близлежащие ряды деревьев «зелёнки».

— Саня, ты чего?

— Ни «чего», а пошли запускаться! На земле решил с полковником бодаться? Взлетим и тогда пошлём его. У нас времени нет спорить с ним, — объяснил я.

— Ему же нужно доказать, что в Чарикаре просто фельдшеры. Там нет такого госпиталя, как в Баграме!

Я закрыл дверь и затолкал Батырова в кабину и усадил на место командира вертолёта. Карим в это время оказывал помощь Чкалову. Моего не самого тактичного обращения с командиром звена он и не заметил.

— Вот и хорошо. Летим в Баграм. Работаем, — спокойно ответил я.

Быстро начали запускаться. Павел Валерьевич к этому времени встал в круг над нами и начал выполнять виражи.

— 207й, прикрываем тебя. Всё спокойно, — объявил по радиосвязи Берёзкин.

Взлетать нужно как можно быстрее. Иначе дождёмся духов, а в прикрытии Павла Валерьевича я не уверен.

Двигатели запустились, и Димон оторвал вертолёт от площадки.

— Сразу запроси Баграм, — подсказал я.

— Окаб, 207й, — запросил Батыров руководителя полётами.

В эфире началось «бульканье» и хрип. Похоже, что Берёзкин начал выходить на связь, но сделал это одновременно с группой руководства Баграма.

— Окаб, 207му, иду к вам с посадкой у госпиталя. На борту трое раненых. Передайте туда, чтоб встречали.

— 207й, 105му, — запросил Берёзкин.

Батыров посмотрел на меня.

— Держи курс в медсанбат. Плевать, что он скажет, — ответил я по внутренней связи.

Димон кивнул и ничего не ответил начальнику политуправления. Руководитель полётами быстро передал нам условия на аэродроме, а пара Ми-24 начала выходить вперёд. Похоже, что Березкин решение поменял.

— Сань, возьми управление, — сказал Батыров, и я взялся за ручку.

— Управления взял.

— Нас ждёт очень много писанины. Ты понимаешь, что мы должны будем доложить о его халатности? — произнёс по внутренней связи Димон.

— Да, но дадим ему шанс самому об этом доложить. Если не сделает этого, тогда доложу я.

Батыров отклонился назад и протёр вспотевший лоб.

— Нас заклюют, Сань. Не будет повышения, академий, наград.

Ох и не о том думает командир!

— Пойди, в грузовую кабину сходи, — сказал я по внутренней связи.

— Зачем?

— Леониду в глаза посмотри и скажи ему то же самое. Что тебя много писанины ждёт, что наград тебя лишат за то, что ты сделал и ослушался приказа. Повернётся у тебя язык? — посмотрел я на Батырова и отвернул вертолёт в