История Смотрителя Маяка и одного мира - Анна Удьярова

реальнейшем непредсказуемы, – великодушно пожал плечами Грави. «Ну да, особенно если нападают из-за спины!» – возмущённо заметил Грави-игрок.

– Вряд ли можно назвать поединком вероломное нападение хищника, – безжалостно констатировал Морео.

– Думаю, ты уже достаточно поплатился за это там, – произнёс Грави, поднимаясь и собираясь уходить. – А сейчас я советовал бы тебе направить все мысли на выздоровление и поспать. Саната принесёт тебе отвар, который поможет уснуть.

Когда Врачеватель уже стоял на пороге, Морео решился спросить:

– Можно мне остаться в Доме Радости какое-то время? Ты говорил, что собирателям знаний нужна помощь в изучении языка животных… Я мог бы помочь.

Утомлённый долгой и непривычной для себя речью, Морео упал на подушку и лежал, не в силах пошевелиться. И хотя он не видел лица Грави, но почувствовал, что тот улыбался, когда ответил:

– Конечно, Морео. Моё предложение в силе.

Когда Саната вернулась с кружкой, полной горячего отвара, то уже не была такой грозной – скорее, напоминала взъерошенную птицу. Хотя, возможно, она просто старалась соответствовать представлению своего учителя о настоящем врачевателе. Она протянула Кошачьему Богу кружку, предупредив, что отвар ещё горяч, и внимательно следила, чтобы пациент не уронил её второй раз и не обжёгся.

– Спасибо, Саната. Мне кажется, ты станешь отличным врачевателем, – сказал Морео, погружаясь в глубокий целительный сон.

Проснувшись в следующий раз, Морео увидел весеннее солнце, которое водопадом струилось из окна, заботливо занавешенного светлой тканью, чтобы сияние не было слишком резким, и почувствовал себя вполне хорошо для того, чтобы встать.

Кто-то принёс и оставил на табурете его одежду, чистую и аккуратно сложенную. Он снова ощутил царапающую душу неловкость от того, что его принимают тут как дорогого гостя.

В дверь постучали. Морео хотел сказать: «Входите!» – но смог произнести это только шёпотом, поэтому поднялся с кровати, накинул плащ и, почувствовав холод каменного пола, медленно, но вполне уверенно добрался до двери и открыл её.

На пороге стояли двое: мужчина с надменным выражением лица и женщина с большими тёмными глазами. Морео не успел ничего сказать – только взглянул в её лицо, как слабость вмиг вернулась к нему, а женщина резко повернулась к своему спутнику и, прошептав: «Верлин, это слишком, я пойду», развернулась и быстро пошла прочь. Надменное выражение на лице посетителя сменилось сочувствующим, и он как ни в чём не бывало сказал:

– Привет! Меня зовут Верлин, иногда меня называют Мастер Слов, и Айл-врачеватель попросил меня рассказать тебе о местном распорядке, отвести на завтрак, а потом в наш дом для занятий. Ты готов?

Морео удивлённо смотрел на Мастера Слов, ещё не оправившись от странного поступка женщины. Верлин правильно истолковал замешательство Кошачьего Бога и сказал с усмешкой:

– Да, мы все тут странные, привыкай. Сумасшедший дом, как-никак. И я не собираюсь тратить на тебя всё своё время, так что поторапливайся, Кошачий Бог.

Морео не стал спорить, хоть манера его провожатого была весьма раздражающей. В то же время они находились в реальнейшем, и Кошачий Бог прекрасно видел, как силён этот насмешник.

Верлин подождал, пока Морео оденется и умоется, а затем они пошли по коридорам Дома Радости по направлению к столовой. На ходу Мастер Слов рассказывал ему о расположении зданий, о местных правилах – вроде того, что, какой бы больной сюда ни попал, врачеватели не могли выгнать его и обязаны были лечить. В Дом Радости приходили и шейлиры, и бедняки из рыбацких деревень: талант врачевателя Грави и его учеников был известен далеко за пределами Центральной стороны. Аристократы и купцы, родственников которых спасли в Доме Радости, щедро платили врачевателям, что позволяло содержать больницу. Но главным делом врачевателя Грави были, конечно, «сумасшедшие». Именно те, кого в городе побаивались, а родственники старались забыть об их существовании, находили свой приют в Доме Радости. Тут были и дети, которые казались иностранцами, и люди с неподвижным стеклянным взглядом, и те, кто постоянно смеялся, раскачиваясь, подобно старинной игрушке, и даже те, кого считали агрессивными и опасными там, за пределами больничной стены. Грави не прогонял никого, а благодаря его методу «включённого наблюдения», при котором пациенты жили вперемежку с врачами, ему иногда удавалось вылечить тех, кого считали неизлечимыми…

– Ну, это ты сможешь прочитать в любом справочнике Тар-Кахола, так что лучше перейдём к более интересному, – сказал Верлин, когда они уже шли по тропинкам сада, пленённым яркой сочной зеленью и первыми цветами.

Морео старался не отставать от своего проводника, хотя он всё ещё чувствовал слабость, а от свежего воздуха у Кошачьего Бога вмиг закружилась голова. Тем не менее он с любопытством взглянул на Верлина, ожидая, что же будет «более интересным».

– Многие из тех, кто живёт здесь – обитатели реальнейшего. Одна из теорий нашего Врачевателя Грави состоит в том, что среди тех, кто может попадать в реальнейшее, большой процент составляют люди, которые в реальном не отличается душевным здоровьем. Айл-врачеватель собирал здесь всё новые и новые доказательства своей правоты, а затем понял, что нас незачем лечить. Что с нами можно разговаривать, вместе бродить в реальнейшем, совершать всякие невообразимые вещи, и чтобы хоть как-то упорядочить всё это безумие, создал что-то вроде Университета Реальнейшего, – Верлин бросил короткий взгляд на Морео и усмехнулся: – Господа из столичного Университета со стульев попадали бы от возмущения. Но с нашим Университетом этим замшелым индюкам не сравниться – ты ещё сам увидишь.

Кошачий Бог шёл по дорожкам весенней земли и удивлялся себе: откуда в нём взялись силы выздоравливать? С чего, казалось бы, ему выздоравливать и шагать тут, среди всего этого бесхитростного цветения, слушая невероятную болтовню сумасшедшего? Может, это место так устроено хитрым Грави, что все, попадая сюда, цепляются за свои жалкие жизни и спешат выздоравливать по желанию Врачевателя? Но как Морео ни пытался разозлиться – у него не получалось. Попытки только напрасно отнимали силы. Грави уже заронил в его сознании зёрна сомнения – которые для Морео были семенами надежды.

На завтрак можно было выбрать что-то себе по вкусу: столовая больше напоминала городское кафе, только варить кофе, заваривать чай и мыть посуду нужно было самостоятельно. В длинных шкафах вдоль стен стояли большие банки и коробки с надписями вроде: «овсянка для завтрака», «варенье из больших красных ягод», «соль из моря», «какие-то сушёные травы (кажется, это тимьян) (нет, вовсе не тимьян!)». Мастер Слов, молча кивнув немногочисленным посетителям, повёл Морео за стол у окна, а затем, спросив у Кошачьего Бога: «Чай или кофе?» – исчез за дверью на кухню, так и не услышав ответа. Пока Верлина не было, Морео незаметно посматривал на тех, кто сидел за соседними столами, ожидая увидеть безумцев, пускающих слюни или поливающих друг