Арена - Никки Каллен

Распорядок жизни он не поменял: встал рано утром, умылся, оделся — зелёно-серая толстовка с надписью «Солдат мира», серые джинсы, серые кроссовки; покидал книги в рюкзак, пошёл на кухню готовить блинчики с джемом. Через пару блинчиков услышал шорох пеньюара — понял, что не может угадать, бабушка это или мама; «мама», — подумал он впервые слово, словно новый латинский глагол, формы спряжения; оглянулся: это и вправду была Марианна; «привет», — сказала она тихо, робко, будто не в кухню зашла, а в комнату больного и только-только заснувшего после болей человека. «Здрасте», — ответил Макс и вернулся к своим блинчикам. Потом опять оглянулся: «хотите?» Она кивнула. Он поставил чай, положил на тарелку штук пять, полил абрикосовым джемом. «Или вы клубничный любите?» «нет, нет, всё в порядке, выглядит очень аппетитно»; «блин, разговаривает как в кино, в сериале», — подумал Макс.

— В какой комнате ты живёшь?

Макс посмотрел на время: он ещё успевает отнести бабушке наверх завтрак и быстро-быстро сам поесть.

— В красной спальне, — ответил он.

— Это спальня для наследника престола.

— В этой стране — демократия.

— Да, я знаю, но ты сам выбрал, где жить?

Нет, я там рос, в красной спальне.

— Мама решила, что ты этого достоин. Я бы не выдержала, там очень торжественно. А что ты делаешь? — Макс ставил завтрак на серебряный поднос.

— Бабушка ест в своей комнате; если честно, не считая вчерашнего дня, когда… когда вы приехали, она уже лет пять не выходила из своих комнат, — Макс взял поднос и пошёл наверх. Поставил, и тут дверь открылась, будто бабушка прислушивалась; «доброе утро, бабушка»; она вместо приветствия больно схватила его за руку, втащила в гостиную. Шторы были закрыты, Макс рассмотрел только кипы журналов на полу, почувствовал резкий запах успокоительных капель.

— Бабушка, ты чего?

— Это ужасно, правда?

— Что?

— Она приехала.

— Я не знаю, — честно ответил он.

— Где она?

— На кухне.

— Что делает?

— Ест. Бабушка, отпусти, мне тоже надо поесть и в школу бежать.

— О, Макс, — она прислонилась к стене, и Макс подумал, что бабушка словно сняла маскарадную маску, с блёстками и перьями. Лицо её было усталым и растерянным, и ещё — старым? — Иди в школу, заяц, давай, беги, передавай Снегу привет, попроси прощения за вчерашнее.

«Да уж, — подумал Макс, — орали они друг на друга, будто слова — вместо шпаг…» Макс даже вспоминать не хотел, потому что впервые за свою жизнь видел бабушку несдержанной. Он вернулся на кухню, Марианна по-прежнему сидела там, пила чай, как он: обхватывая кружку ладонями, будто греясь после прогулки на морозе; налил себе чаю и накидал блинчиков.

— Как мама? — Макс чуть не подавился, прокашлялся.

— В каком смысле?

— Пьёт валерьянку, спрашивает о каждом моём шаге?

Макс решил не отвечать. Доел завтрак, накинул куртку, выкатил велосипед и уехал. Снег сидел за партой, зевал.

— Привет. Они уже распилили тебя пополам, как в цирке?

— Что? Нет ещё. Прости, я забыл Маклахлана.

— Ничего, я великодушен, ты же знаешь.

— И ты вчера разбил что-то в рюкзаке.

— Ага, колбы. Мне их на один день рождения одна из бабушек подарила, узнала от Капельки, что я химией увлекаюсь, «Набор юного химика» называется…

— Я куплю тебе новые.

— Хр-р, даже не думай. Я скажу бабушке, она мне ещё подарит, а то они вечно мучаются, что нам дарить…

Из школы Макс заехал в супермаркет, купить зелени, овощей, сахара; на него все оглядывались — в городке уже знали о приезде Марианны, не от Снега, тот приехал домой, раскидал вещи и сразу лёг спать; кто-то заметил такси, которое поднималось в гору, взял бинокль и посмотрел, кто из такси вышел.

— Как поживает мама? — сладко пропела кассирша.

— Бабушка? Все в порядке, — ответил Макс, не расслышав вопроса.

В замке стояла тишина; Макс подумал: а что в этом хорошего? Вот здорово, когда приходишь домой, а там человек, который готовит тебе ужин, слушает заодно радио, проигрыватель и телевизор, читает книгу, принимает ванну и кричит: «это ты? я в ванной, иди ко мне, у меня тепло и пахнет жасмином». Он пришёл со школы — а в его комнате, в его кресле, сидела мама. Он вообще никого не впускал в свою комнату; бабушка уважала это желание, они ходили друг к другу как в гости — стучались и могли ответить «нет». А она — вошла так легко и сидит, читает одну из книг — Маклахлана, которого он так и не отнёс Снегу. Похожа на бабушку, как и она — в пеньюаре, только её фиолетовый, но тоже из шифона, шёлка, кружев, со шлейфом, шуршит. Тапочки расшиты бисером, на каблуках, с загнутыми носами, восточные.

— Привет, — сказала она.

Макс бросил рюкзак в угол и сказал: «уходите».

— Как грубо, — подняла она брови. Макс с неприязнью заметил, что она, в отличие от бабушки, сильно красится: брови подведены, глаза, губы, пудры слой. Словно для съёмок.

— Я никого не впускаю в свою комнату, — ответил он.

Она оглядела комнату ещё раз; пока ждала сына — прощупала каждый миллиметр: какой он, чем живёт? Геральдические лилии на стенах — красный шёлк с золотом; из красного бархата, с золотыми кистями балдахин над тяжёлой резной кроватью; из красного резного дерева вся мебель; это была парадная спальня, для наследника престола, который посетит раз в жизни вассала; до Макса в ней никто не жил, даже не думал; после кровати самым большим предметом в комнате был стол — весь завален бумагами; Марианна пыталась прочесть, но почерк Макса был ужасен, как у врачей. Она решила подарить ему печатную машинку — портативную, такую смешную, маленькую, как щенок овчарки, свернувшись, спит; одежда у него была в основном английская, хорошая, но блёклая, она подумала, что он, наверное, совсем незаметен в толпе; если не поймать случайно взгляд — бегущего по лезвию бритвы; увидела много-много книг, взяла самую верхнюю и поняла, что это книга его друга: Снегу — было написано на первой странице — Кайл Маклахлан; «если я скажу, что знаю Кайла, играла в его пьесе первую роль, и он пришёл на первое представление, и был оглушительный успех, и он поцеловал мне руку, а потом мы ужинали, но не спали — он любит некую Лору Палмер, одноклассницу, по сей день; он полюбит меня? только он начнёт спрашивать, нравятся ли мне книги Кайла, а я ничего о них не знаю, я не чувствую книг; ничего не читала, кроме своей роли; даже не знаю, о чём пьеса; а он, наверное, и сам пишет…» Марианна знала и многих издателей, могла бы договориться, но подумала: Максу не это нужно, чёрт знает, что вообще нужно этому молодому человеку с прозрачным некрасивым лицом, родившемуся словно на Крайнем Севере, — о, как она расстроилась, что это не он, не синеглазый, не черноволосый, не белокожий, мальчик-Белоснежка…