Тело каждого: книга о свободе - Оливия Лэнг

лицах – на волне упоения, какое бывает, когда ты становишься источником ужаса, когда превращаешь свое тело в зловещую угрозу.

В неспокойные недели после этих событий у меня в голове всё время всплывал образ: три куклуксклановца едут на черном автомобиле. «Городская черта» – это картина 1969 года художника Филипа Гастона, представителя абстрактного экспрессионизма. Эту картину можно принять за шутку, за комический шарж на последствия кровавой бойни. Нелепая машина катится на толстых тракторных колесах разного размера и формы. Три фигуры с остроконечными головами набились внутрь нее, как клоуны в залатанных белых колпаках с жуткими красными пятнами. Один держит сигару толстой рукой в перчатке. Все они смотрят прямо перед собой, вместо глаз – гладкие пустые дыры. За исключением этих небольших островков черной краски весь остальной холст заполнен или даже залит буйными мазками и полосами грязно-розового и влажного красного. На ум приходит словосочетание «реки крови».

На других картинах той же серии люди в колпаках, с сигарами в пальцах и облаками дыма, напоминающими пустые комиксовые пузыри, над головой едут на мультяшном тарантасе по пустынным городам. Двое с ладонями ярко-красного цвета стоят по шею в луже черной воды. Иногда у них появляется оружие: шишкастые кирпичи, похожие на картофелины, самодельные кресты и ружья, куски дерева с торчащими гвоздями, как те, что шли в ход во время руандийского геноцида. На картине 1970 года «Вредные привычки» куклуксклановец в колпаке с нежными пунцовыми пятнышками чешет спину кнутом. Вокруг никогда нет других людей. То и дело мелькают горы старых ботинок (возможно, я бессознательно вспомнила Гастона, когда увидела обувь на фотографиях из Шарлотсвилла), часто вместе с обрубками ног в них. Зеленые штаны, мясисто-розовые лодыжки – мусор на поле после какого-то зверского мероприятия.

Насыщенные, вибрирующие цвета присутствовали в творчестве Гастона и раньше, в отличие от этих фигур. Они появились на свет в момент кризиса, в момент разрыва во времени, какими были протесты в Шарлотсвилле и Вене, после которых люди находились в состоянии шока и осознавали, что карты перетасованы каким-то гнусным и тайным образом. Четвертого апреля 1968 года Мартина Лютера Кинга застрелили на балконе мотеля «Лоррейн» в Мемфисе. Всю весну не утихали беспорядки. В августе Гастон увидел по телевизору кадры демонстрации против войны во Вьетнаме во время съезда Демократической партии в Чикаго: десять тысяч протестующих, в основном мирных, в основном молодых, которых избивают дубинками двадцать три тысячи полицейских и нацгвардейцев.

Тем летом, пока Агнес Мартин жила дикарем на природе, Филип был в Вудстоке и неотрывно следил за новостями. То, что он видел, заставило его усомниться в ценности его изящных абстрактных картин. «Что я за человек такой, – спрашивал он, – если я сижу дома, читаю журналы, бессильно бешусь по поводу всего, а потом иду в студию подправить красный, чтоб он сочетался с синим?»[294] Долой чистоту и ее алхимическое очарование для ультрабогатых. (Примерно в то же время он сказал, что чувствует запах норковых шуб каждый раз, когда видит абстрактную картину.) Как и Райх, он стал свидетелем того, что не мог игнорировать, – жестокости, понять которую он чувствовал своим долгом. Он хотел узнать, каково быть телом, которое не борется за свободу, но пытается ее отнять.

Люди смеялись над картинами с куклуксклановцами, но Гастон не шутил: он понимал, какую угрозу они олицетворяют. Он знал, чем был ку-клукс-клан в свое время. Призрак этой туманной, зловещей силы омрачал всё его детство в Лос-Анджелесе. Он родился в Монреале в 1913 году и стал седьмым, самым младшим, ребенком в семье еврейских иммигрантов. Переезд семьи в Лос-Анджелес в 1919 году совпал с новым рождением ку-клукс-клана – группы сторонников белого превосходства, чья активность пришлась на период Гражданской войны и затем сошла на нет. Словно армия зомби, они вновь восстали в 1915 году, вдохновленные приукрашенной картинкой в немой эпической ленте Дэвида Уорка Гриффита «Рождение нации», где клановцев изобразили героями Америки. К середине 1920-х годов по всем Соединенным Штатам в ку-клукс-клане состояло около четырех с половиной миллионов человек. Они верили в «дегенеративный союз» между евреями и афроамериканцами («дегенеративность» – еще один термин, который никак не умрет) и для семьи Гастонов воплощали собой ужас.

Страшно в этом втором рождении ку-клукс-клана то, что они сделали нормой ненависть и насилие, сделали их удобоваримыми, семейными, даже уютными. Они не только избивали, убивали и линчевали людей, жгли кресты, мазали проституток, бездомных и докторов, делавших аборты, дегтем и обваливали в перьях – эта американская армия народных мстителей устраивала пикники и спонсировала бейсбольные команды. Они не только нападали на женщин вроде Луизы Литтл, беременной матери Малкольма Икса, и линчевали его отца, бросив тело на трамвайных путях, – они организовывали благотворительные заезды и выступали в составе музыкальных ансамблей на ярмарках.

Первый раз Гастон лично столкнулся с клановцами в роли штрейкбрехеров (помимо представителей других рас жертвами их нападок чаще всего становились организаторы стачек и коммунисты). Гастону, мальчишке из бедной рабочей семьи, в начале карьеры художника приходилось браться за любой черный труд, чтобы выжить; в числе прочего он работал водителем грузовика и машинистом. Профсоюзов не было, и рабочих заставляли трудиться по пятнадцать часов в день. В семнадцать лет Гастон присоединился к забастовке, но ее сорвали силами клановцев. В том же 1930 году он сделал рисунок под названием «Заговорщики» в качестве заготовки для позже утерянной картины. На рисунке группа клановцев сгрудилась у городской стены, спинами в мантиях к зрителю. На другой стороне виднеются плоды их дьявольской работы: распятие (у фигуры человеческое тело, но странный червеподобный обрубок вместо головы) и линчеванный черный мужчина, повешенный на безжизненном дереве. На первом плане этой новой Голгофы стоит одинокий клановец с опущенной головой, словно в трауре или в задумчивости, перебирая белыми руками в перчатках толстую темную веревку.

К своему восемнадцатилетию Гастон уже был прочно вовлечен в радикальную политику. Он родился на год позже Байарда Растина и жил на другом побережье, но участвовал в тех же движениях. В 1931 году они оба вступили в коммунистические группы, выступавшие против расистского приговора парням из Скоттсборо – девяти подросткам-афроамериканцам, ложно обвиненным в изнасиловании двух белых женщин. Гастону поручили расписать по мотивам дела стены в голливудском филиале Клуба Джона Рида – ассоциированной с коммунистами организации. Он написал серию транспортабельных фресок на цементе, все – о насилии против афроамериканцев. Двенадцатого февраля 1933 года на клуб совершил налет снискавший дурную славу капитан Уильям Ф. Хайнс из «красного отряда» департамента полиции Лос-Анджелеса – разведывательного органа, созданного для подавления стачек и шпионажа за членами профсоюзов и левыми радикалами, – и размолотил все фрески свинцовыми трубами. Гастона надолго потряс тот факт, что кто-то из «красного отряда» прострелил из винтовки глаза и гениталии каждой