Непослушная игрушка - Николай Воронков

Утром меня неожиданно вызвали к Вероне. Зайдя к ней, обнаружил там и «пограничников». Верона странно посмотрела на меня.

— Господа хотят принести присягу, но просят сделать это в твоём присутствии.

Я немного удивился, но даже и мысли не возникло ставить подобное себе в заслугу. Скорее уж мужики пораскинули мозгами и решили, что вариантов всё равно не будет, так чего мотаться лишний раз? А уж начальство пускай между собой разбирается, кто из них правее. Я бы тоже так сделал.

Не зная, как здесь положено принимать присягу, просто встал чуть сбоку от Вероны и положил ладонь на рукоять меча. Мужики сразу построжели. Вперёд вышел Мардан и опустился перед Вероной на одно колено.

— Я, сотник Мардан, и мои солдаты присягаем тебе, леди Верона, и клянёмся в верности, пока смерть не разорвёт эту клятву.

Верона в ответ положила руку ему на плечо, и торжественным голосом произнесла:

— Я, леди Верона, принимаю верность твою, сотник Мардан, и твоих солдат. Клянусь заботиться о вас, пока я жива и имею для этого силы.

Мардан поцеловал потянутую руку и вернулся в строй. Контус и Берхам повторили клятву слово в слово.

Интересная процедура. Немного пафосная, но смысл самый понятный. Да и мужики молодцы, вон как Верона облегчённо заулыбалась. Не бог весть что, но начало положено. Я бы с удовольствием пожал мужикам руки, но после вчерашнего разговора это выглядело бы не очень правильно, показушно, что ли. Мы просто переглянулись, и поняли друг друга. В комнате ощутимо стало спокойнее.

Повернувшись к Вероне, я осторожно поинтересовался.

— Леди не будет против, если в качестве подарка в честь такого события господа сами выберут себе оружие в арсенале?

После вчерашнего это можно было расценить как шутку, но положение Вероны существенно изменилось — теперь у неё появились вассалы на новых землях, и желательно было не испортить торжественность момента. А так внешне приличия были соблюдены — я прошу, хозяйка разрешает. Верона прекрасно всё поняла.

— Да, конечно. И проследи, чтобы они не скромничали.

Стараясь не улыбаться, я склонился в поклоне.

Разумеется, я проследил. Отвёл в один закуток, где хранилось не просто хорошее, а ещё и красивое оружие. Надо было видеть, как мужики его выбирали! Наверное, это было как медаль — обычное железо, но его подарили за заслуги. А уж когда вышли во двор и их обступили солдаты, началось обсуждение этой красоты, мне кажется, это стало переломом в отношениях. Разумеется, это можно было расценить и как мелкий подкуп, но тут всё дело в последовательности событий — что будет вперёд — верность или награда.

Во всяком случае, расстались мы уже почти нормально, как люди, находящиеся на общей службе у Вероны.

Ещё дня три прошло в ожидании возможного нападения, но вокруг всё было тихо и постепенно все вернулись к обычной жизни. Солдат пока держали на казарменном положении, запретив выходить за ворота замка. Верона снова целыми днями была занята бумагами и к вечеру смотрела на меня покрасневшими глазами без всякого интереса. Служанки обживались в новом для них доме и усиленно заводили знакомства, тем более, что мужского внимания теперь было даже многовато. Один я, спихнув охрану Вероны на солдат, оказался не у дел. Замок я уже облазил от подвалов до чердаков, и теперь придумал для себя пешие прогулки. Без всякой цели, просто так. Вокруг замка, вокруг городка, по полям, лесам, дорогам. Просто ходить и просто смотреть. Я почему-то стал получать странное удовольствие от таких прогулок, смотрения по сторонам и ничего не значащих фраз со случайно встреченными людьми. Может это был какой-то из видов терапии? Советуют же всем больным побольше гулять. Себя я больным не считал, но какая-то польза наверное была.

На окраине городка мне под ноги неожиданно бросился какой-то чёрный комочек, оказавшийся маленькой собачкой. Немного удивлённый, присмотрелся к ней и у меня подкосились ноги. Опустившись на колени, я протянул к ней руку. Маленький чёрный той-терьер с белой грудкой крутился вокруг меня безостановочно, и непрерывно повизгивал, будто жаловался на что-то. Стоило мне чуть наклониться к нему, и он бросился облизывать мне лицо, продолжая жаловаться.

Наконец я смог выдохнуть.

— Стэфик, неужели эти сволочи и тебя притащили в этот мир?!

Тойчик, будто поняв, о чём я говорю, вдруг прижался ко мне и замер под моей рукой. У меня вообще чуть сердце не остановилось. Завёл я себе собаку года три назад, и с тех пор эта бестия с ушами больше головы не раз спасала меня от тоски своей детской непосредственностью. Потом случился этот перенос, съёмки, и я заставил себя забыть о прошлой жизни. И вдруг такое! Кому и зачем потребовалось тащить собаку? Решили меня уколоть и ударить побольнее? Хорошо, что собака не осталась одна в пустой квартире, есть кому позаботиться, но почему её притащили сюда?! И как он мог узнать меня, ведь у меня теперь другое тело?!

В задумчивости я погладил собачку по бархатной шкурке и тойчик сразу зарычал, показывая, что дружба дружбой, но фамильярности он не потерпит. Умилившись, я снова погладил его, и рык стал гораздо громче. Отскочив в сторонку, тойчик встал на задние лапки и, растопырив передние, геройски бросился на мою ладонь. Я чуть шевелил пальцами, а Стэфик, яростно рыча, пытался побороть их, загрызть. Силёнок было маловато, да и рычал он больше для проформы. Стоило отвести руку, и он тут же начинал крутить обрубком хвоста, преданно глядя на меня и ожидая продолжения игры.

Мы ещё немного «поборолись», и вскоре он, устав, улёгся рядом со мной. В задумчивости я стал поглаживать тойчика, и тот, совсем разомлев, улёгся на спину и растопырил лапки, подставляя животик для почёсывания. Глядя на него, я и сам сомлел, наслаждаясь тишиной и покоем. И ещё, пусть и маленькой, но близкой живой душой. Но счастье длилось недолго. За несколько домов от нас раздался звонкий девчоночий голос.

— Гримча, ты куда делся, маленький паршивец?

Тойчик вскочил, настороженно прислушиваясь. Оглянулся на меня, будто проверяя, не послышалось ли ему. Голос снова позвал, и Стефик посмотрел на меня, будто не зная на что решиться. Потом дёрнулся в сторону голоса, снова оглянулся, несколько раз мотнул головой, чихнул (или фыркнул), будто сердился, что я не тороплюсь бежать вместе с ним и не слушаюсь такой простой команды. Голос снова позвал, И «мой» Стефик, враз забыв и про меня, и про мои ласки, как угорелый бросился к своей настоящей хозяйке.

Не знаю, был ли это мой Стефик или просто невероятное совпадение собачьих мордашек, но для меня эта встреча стала ударом. Последней каплей, соломинкой, переломившей хребёт верблюду.